— Кто же он?
— Некий Аристотель из Стагир.
— Стагиры? Город близ Македонии! Знаю, ведь именно оттуда родом прекрасный врач Никомах. Помню до сих пор весьма полезные беседы с ним.
— Представь себе, Аристотель и есть сын того самого знаменитого врача.
— Значит, медицина потеряла одного из лучших своих представителей. Печальное известие. Послушай, Спевсипп, быть может, следует отнестись к желанию Аристотеля с большим вниманием? Наверняка он унаследовал хотя бы часть способностей своего отца. Они непременно проявятся при мудром наставничестве и умелом обучении.
— Но его непоследовательность!
— Вполне понятное стремление молодого человека испробовать всё, свидетельство любознательности.
— Но его преувеличенное внимание к собственной наружности! Согласись, это не свойство истинного философа.
— Это свойство юности, дорогой Спевсипп. Пройдёт вместе с нею, к сожалению. Если ты не возражаешь, я побеседую с ним. Вдруг мои догадки окажутся правильными? Тогда мы представим его твоему великому дяде. Где мне найти Аристотеля?
— Не трудись, завтра он снова будет штурмовать ворота Академии, как только сменит одежду пехотинца на убранство афинского щёголя.
— Какая настойчивость!
— Что же касается моего дяди, великого Платона, то его сейчас нет в Афинах. По настоятельной просьбе некоторых видных сиракузских политиков он уехал в Сицилию с целью убедить тирана Дионисия Младшего создать новое законодательство и изменить к лучшему государственный строй.
— Как же я в своих странствиях пропустил такую важную новость? — Зенон выглядел и разочарованным и озабоченным одновременно. — Скажу тебе, она меня испугала: воздействие на тирана — занятие неблагодарное и опасное. Неужели мой друг забыл, чем закончилось его первое путешествие на этот злополучный остров[130]? Нам остаётся надеяться на лучшее. Взгляни на этого юношу, — Зенон указал на Ксандра, молчаливо стоявшего в стороне, — я шёл сюда, рассчитывая подарить Платону нового достойного ученика... Теперь, должно быть, нам придётся продолжить свой путь.
— Теперь вам придётся совершить омовение после дальней дороги и отобедать вместе с преподавателями и слушателями в трапезной; тем временем приготовят помещение для отдыха. Что же это? Я разговариваю с редким и дорогим гостем у входа, забыв о законах гостеприимства? А всё из-за этого Аристотеля! Кстати, в трапезной тебя встретит Евдокс из Книда: именно он замещает Платона в качестве главы Академии. Ведь вы знакомы?
Евдокс из Книда! Замечательный философ, астроном, геометр и вдобавок действительно давний знакомец Зенона, он без особого труда уговорил гостя остаться для обучения слушателей. В самом деле, разве можно отказаться от собранной здесь прекрасной библиотеки, от возможности изучить ещё не знакомые труды Платона, общаться с лучшими учёными Эллады, преподающими в этих стенах?
К радости Ксандра, он стал слушателем Академии, не расставшись при этом со своим учителем. Евдокс беседовал с юношей и остался доволен: не зря Зенон был так уверен в ученике.
Началась необыкновенная, невиданная прежде жизнь. Утром обитатели Академии просыпались от сильного монотонного звука флейты — это играла «ночная клепсидра», хитроумное устройство из резервуаров для воды и воздуха, трубок, клапанов и музыкального инструмента, изобретённого самим Платоном. Налей в клепсидру воды — и ровно через шесть часов её голос возвестит начало нового дня. Немногочисленные служители накрывают в трапезной завтрак — скромный, как и все остальные приёмы пищи. Здесь принято воздерживаться от мяса, чтобы не возбуждать чувственность. Овощи, фрукты, смоквы, молоко — вот и всё, что украшает стол философов.
Утренние часы заняты лекциями по трудным вопросам философии Платона. Читают их те, чьи имена известны всему учёному миру Эллады — Евдокс, Спевсипп, Зенон... следом идут занятия по математике, астрономии, литературе, законодательству различных государств, естественные науки... в послеобеденные часы обычно преподавали помощники наставников из числа наиболее опытных старших учеников. Спали мало — молодых людей приучали бодрствовать и размышлять в ночной тишине.
Зенон погрузился в сокровища мысли, молчаливо хранившиеся на полках академической библиотеки. Он отрывался от свитков папируса только для чтения лекций, учёных бесед и короткого сна, да ещё находил время для прогулок по Афинам со своим учеником: необходимо показать юноше этот замечательный город.
Прекрасно-лёгкая беломраморная громада Парфенона, сияющая стройными колоннами на фоне голубого неба; дивные линии храма, кажется, не нуждаются в украшениях, но вот барельефы — к созданию этих произведений искусства причастен и сам Сократ.
Величественная статуя богини Афины, покровительницы города...
— Чудесный скульптор Фидий, — пояснял учитель, — сумел предвидеть, как изменится вид поднятой на высокий пьедестал фигуры, и изготовил её как бы вытянутой в длину. Граждане хотели судить мастера за искажение облика богини, но он убедил их поставить скульптуру на приготовленное место, и тогда взорам восхищенных людей явилось чудо...
— Чувствую, над этим изваянием трудился кто-то другой, — Ксандр остановился около грубой статуи в рост человека.
— Прежде не видел я здесь подобного уродца, — удивился Зенон, — постой, надпись гласит, что это наш знакомый, Александр Ферский! Почтеннейший, — обратился он к проходившему афинянину, — за какие заслуги удостоился правитель Фессалии памятника в Афинах?
— Знайте, чужеземцы: статуя Александра Ферского установлена здесь в благодарность, так как он не раз дарил нашему городу большие суммы денег, — важно ответил тот и направился дальше.
— Видишь, Ксандр, демократия и тирания отлично поладили друг с другом, — задумчиво произнёс учитель, — ещё одно доказательство того, что дело вовсе не в способе правления. Но пройдём в Пинакотеку, где собраны замечательные картины. Ты увидишь, что могут творить настоящие живописцы при помощи восковых красок...
Зенон не забыл о молодом человеке, так настойчиво стучавшем в двери Академии. Аристотель занял своё место среди слушателей, доставляя удовольствие учёным пытливостью и быстротой своего ума, но в то же время раздражая старших наставников нарядной одеждой, вычурными причёсками и блестящими украшениями. Занимался он в послеобеденные часы — первая половина дня была занята обязательными для пельтастов воинскими упражнениями.
Молю богов о ниспослании покоя землям Эллады по крайней мере до окончания моей службы, — сетовал он Ксандру, чьи познания в медицине уважал, — иначе придётся выступить в поход и проститься с Академией, пусть на время.
Тем не менее Аристотель неизменно был в числе лучших учеников, легко постигая за один час то, на что другим требовался целый день.
— Нет ли среди пельтастов воина по имени Навбол? — спросил его однажды Ксандр, вспомнив попутчика по морскому путешествию. — Быть может, тебе доводилось слышать о нём?
Кажется, некто с таким именем пытался наняться на службу. Он родом с Крита, не так ли? Как воин был хорош, но выбрал не лучший способ повысить себе цену, перечисляя всех, кому служил прежде. Ну а наши командиры рассудили иначе и отказались от услуг того, кто так часто меняет хозяев. После этого Навбол отправился в Спарту.
И тут же принялся советовать косноязычному Демосфену учиться говорить с мелкими камешками во рту, уверяя, что именно так исправляют речь в школе знаменитого Исократа:
— Ты не веришь? Но ещё два года назад я и сам безобразно шепелявил. А теперь суди, — он принял картинную позу и продекламировал отрывок из «Илиады».
Каково же было удивление слушателей, когда Демосфен в самом деле последовал этому совету!
Аристотель, с одной стороны, открыто тяготился военной службой, мешавшей ему полностью отдаться науке, а с другой — давал понять однокашникам, что он единственный из них, кто живёт полноценной жизнью и знает все афинские новости.
