Немногочисленная средняя пехота афинян не могла сдержать натиска столь крупных вражеских сил, хотя и оказала героическое сопротивление.

Правда, в последнем аристократы сильно сомневались, так как убитых в этом славном бою не было вовсе, а несколько раненых получили отметины от фиванского оружия главным образом в спину. Ификрат как раз навещал их в госпитале, когда к нему явилась группа возмущённых лаконофилов.

— Ты, я вижу, стал весьма искусным воином, раз научился ловить стрелы собственным задом! — говорил с одним из пострадавших Ификрат под громкий хохот его товарищей.

— Да вот схлопотал пернатую, когда пытался объяснить фиванцам, на что похожи их рожи! — отвечал бывалого вида пельтаст.

— Ну а ты, — перешёл к другому раненому стратег, — с какой стати решил подставить ногу под дротик? Придётся тебе некоторое время ходить, опираясь на то, чем ты так славно ублажал аркадянок!

Раскатистое ржание доказало, что за образность мышления своих воинов афинская демократия может быть спокойна.

— Кто бы мог подумать, что фиванцы пойдут почти без обоза? — обернулся к готовым лопнуть от возмущения лаконофилам Ификрат. — Так не возвращаются из удачного похода! Что ж, кампания завершена, Спарта спасена, Афины стали ещё богаче, а наше войско, за исключением этих нескольких несчастных, цело и невредимо! Не это ли главное в конечном счёте? Кстати, пострадавшим за отечество полагается дополнительное месячное жалование из городской казны!

Пострадавшие, которым личная охрана Ификрата раздавала золотистых жареных кур, фрукты и мехи с вином, выказали готовность поддержать любимого полководца всегда и во всём.

Лаконофилы смотрели на ослепительную улыбку блистательного стратега и думали, что судьба отпустила ему гораздо больше зубов, нежели подобает смертному...

— Что за отличная идея — превратить добычу в золото, пусть даже себе в убыток, — губы Пелопида кривились в победной усмешке. — Всего несколько ослов, способных, как ты говоришь, взять любой город, и никаких громоздких обозов!

— Ификрат, я уверен, рассчитывал пропустить наши главные силы в Кенхрейский проход, а затем отрезать обоз и преспокойно овладеть добычей, — отвечал Эпаминонд, покачиваясь на спине своего чёрного коня. — Но довольно об этом: поход завершён, Фивы рядом, а там победителей ждёт суд. Пора подумать об оправданиях. Что это? — вытянулся он, приложив руку козырьком к глазам. — Кажется, вдоль дороги по склону движется кустарник?

— На этот раз ошибаешься, мой друг.

Пелопид видел: колышется множество зелёных ветвей в руках вышедших навстречу войскам граждан.

Оскаленные рты, налитые кровью глаза под шлемами, наконечники копий и щиты смешались в сплошной круг, и этот круг стремительно вращался, темнел, превращался в зловещую воронку. Он летит туда, в бездну. Кто-то подхватывает его, не пуская в царство мрака.

Леоника в своём девчоночьем пеплосе, конечно же это её тонкие исцарапанные руки обнимают отца, спасают от падения в бездонную, чёрную яму. Нет, он слишком тяжёл: девочке не удержать. Голос дочери затихает. Это Тартар!

Кто-то вновь пытается спасти его от власти Аида. Сияющие глаза, нежные белые плечи — Семела, его жена. Непослушное, тяжёлое как гиря тело норовит вырваться из кольца её рук, вновь свалиться в чёрную пропасть, но у женщины хватает сил. Удержала.

Он с благодарностью смотрит в её волшебные глаза... Это не Семела! Очень молода, даже юна, красива, но не его жена!

Он снова падает, но мгла медленно светлеет, принимает формы, очертания, наконец, превращается в небольшую комнату с белыми стенами и потолком.

— Хвала великому Эскулапу, сознание возвращается к нему, — бодрый голос принадлежал мужчине средних лет.

Эгерсид повернул голову на непослушной шее и встретил пытливый взгляд прищуренных глаз невысокого плотного человека с крупной, украшенной блестящей лысиной головой. Девушка стояла чуть поодаль — раненый лишь обратил внимание, что ростом она куда выше мужчины.

Сознание просветлялось. Он вспомнил грохот битвы, её исход был предрешён, и всё же...

— Кто победил? — не узнал собственного голоса полемарх.

— Ну, разумеется, мы... фиванцы, — ответил врач.

Эгерсид рванулся, приподнявшись на локте, и вновь опал, пронзённый глубокой и острой болью.

Очнулся он в новой позе — усаженным в кробатосе и обложенным подушками.

— Так ударившая в голову кровь скорее отойдёт к членам, — объяснял своей помощнице служитель Эскулапа. — Тебе же, — принялся он за открывшего глаза Эгерсида, — вредно волноваться. Нельзя также делать резких движений. Наконечник копья проник глубоко, задето лёгкое. Не будь панцирей, моя помощь была бы бесполезной.

Но полемарх уже с трудом воспринимал его слова: плен! Он взят живым и отмечен позорной раной в спину! Зубы Эгерсида скрежетнули, ощущение беспомощности и оскорблённого достоинства наполнило глаза срезами.

— Не огорчайся, — энергично заставлял слушать себя врач, — но радуйся, ведь ты жив! Вспомни слова тени Ахилла к Одиссею в Тартаре: «Лучше быть последним батраком на земле, чем царём в царстве душ умерших!» — Конечно, где мне, фиванскому врачу Нестору, понять мучения благородного спартиата из-за того, что он сохранил бесценный дар жизни, но отмечен раной в спину. Знаю я ваш обычай и нахожу его пустым.

— Но это наш обычай, — сцепил ослабевшие пальцы Эгерсид.

— Вот наберёшься сил, тогда и поговорим. Твоё выздоровление — всего лишь вопрос времени и питания. Ксения, вели подать отварную курицу!

Высокая девушка в пеплосе светлой шерсти вышла из комнаты, чтобы исполнить распоряжение Нестора.

— Вот что, полемарх, — продолжал врач, радуясь нарастающему аппетиту пациента, — поешь, выспись, тогда и поговорим. Только не делай резких движений и других глупостей.

Сон был глубоким, долгим, крепким, и — впервые после ранения — спокойным.

Врач оказался прав — проснувшись, Эгерсид чувствовал себя гораздо лучше и даже попытался встать. Рана тут же напомнила о себе.

— Ты должен внимательнее относиться к советам Нестора, — Ксения оказалась рядом, словно специально наблюдала сквозь стену, когда же пациент нарушит указания её учителя. — Он всё-таки лучший хирург в Фивах и столько сделал для твоего спасения!

Девушка на этот раз была в другом, более нарядном, пеплосе зеленоватого цвета.

— Выпей, — протянула она фиал гранатового сока. — Восстанавливает кровь. Вино из-за удара по голове ты получишь нескоро.

— Что стало с лаконскими войсками? — спросил Эгерсид.

— Они ушли, разбитые, и никогда не вернутся в Фиваиду. Тебе больно, но кто звал вас сюда?

Голос Ксении был твёрдым и сильным, лицо — серьёзным, даже суровым. Оно было бы очень красивым, её лицо с безупречно-правильными чертами, обрамленное ниспадающими с висков тёмными локонами, но холод волевой уверенности подменил в нём тёплое очарование юности. Может быть, из-за того, что Ксения видит в нём врага?

— Ты ненавидишь нас, и всё же лечишь раненого спартиата.

— Лечить следует любого раненого, даже без распоряжения Эпаминонда.

— Эпаминонда?

— Он видел, как сразили спартанского полемарха, велел доставить в свой дом и поручил вниманию лучшего врача.

— Какая забота о будущем рабе!

— Тебя не продадут в рабство.

— Что ж, остаётся надежда на выкуп. Боюсь, Герусия оценит меня не столь высоко, как те, кто ныне правит Фивами.

— В Фивах правят те, кого выбрал народ...

— Что с Клеомбротом?

— Убит, так же как и все, кто был рядом с ним.

Эгерсид молчал, закрыв глаза: это закат. Отныне безопасность Спарты будет зависеть от выгодных союзов и разлада в стане противников не меньше, чем от её войска. Но готово ли правительство к ведению дел таким образом? Слишком многие поколения государственных мужей привыкли опираться только на силу и уповать на силу. Родному городу грозит участь навсегда утратить своё значение.