Среди трупов лаконских воинов, беспорядочно разбросанных по дну ущелья, высился обвешанный оружием и доспехами наскоро отёсанный ствол дерева. Трофей, знак победителей.

— Срубить, — приказал Эгерсид, — убитых опознать и похоронить. И немедленно направить в Орхомен за продовольствием. Мы не вернёмся туда ещё несколько дней — будем преследовать фиванцев.

Среди уцелевших спартанских лохагосов были люди постарше Эгерсида, но бегство с поля боя не позволяло им претендовать на командование, и скоро он начал чувствовать ответственность не только за этих людей, ставших теперь его воинами, но и за интересы Спарты в Фокиде, Локридах Опунтской и Озольской, на западе Беотии. В последующий день Эгерсид постоянно давал фиванцам чувствовать своё присутствие, нависая разведкой и охранением над хвостом их колонны.

Не раз прикрывавшие отход кавалеристы бросались в атаку на немногочисленных лаконских и орхоменских всадников, но те, не принимая боя, отходили под защиту стрел и дротиков лёгкой пехоты, а к ним на помощь уже спешили, громыхая металлом, эномотии гоплитов из головного или бокового охранения. Фиванцы, наученные горьким опытом, поворачивали коней.

Эгерсид шёл с одним из отрядов охранения, размышляя, каким способом лучше оторваться от противника, после того как он будет вытеснен в Беотию. Войско изрядно оголодало, пора в Орхомен...

Вдруг всадник-связной тревожно воскликнул: «Гляди, лохагос!» — и указал рукой в сторону ближайших холмов. Там, на проходящей через седловину дороге, стоял крытый паланкин с двумя мулами, а возле него кипела жаркая схватка. Несколько человек — очевидно, слуги — защищали паланкин от наседавших беотийских ополченцев. Исход схватки был предрешён — защитники один за другим падали под ударами многочисленного противника.

— Без стрел и дротиков! — крикнул Эгерсид, взмахом руки увлекая за собой лёгких пехотинцев. Он опасался, что метательные снаряды заденут сидевшую в паланкине особу — видимо важную.

Воины в красных плащах подоспели в тот момент, когда, обливаясь кровью, пал последний защитник паланкина. Добытчики были так увлечены, что не заметили, как сами стали добычей.

Эгерсид неторопливо открыл дверь паланкина. Он увидел драгоценный клинок сирийского кинжала, нацеленный ему прямо в горло, а над ним — отчаянные глаза Семелы.

Всадник торопил коня. Каждый удар копыт животного о каменистую дорогу отзывался болью в набитом седалище и бёдрах. Надо было признаться, что всадник он никудышный, но желание побывать в Спарте пересилило, вот и напросился доставить письмо.

Иногда он обгонял группы гружёных повозок — одиночных не было. Боятся разбойника Харитона. Говорят, он совсем обнаглел.

«Почему этот негодяй до сих пор не пойман? — с возмущением подумал гонец. — Война не оправдание. Вот если бы он попался мне навстречу...»

Но что за разлапистые фигуры выползают на дорогу из зарослей маквиса, густо покрывающих крутой склон?

— О, Гермес, я не просил тебя исполнить моё желание сейчас же, — пробормотал всадник, бросая взгляд назад. Путь отхода уже был отрезан двумя крабовидными существами, с огромными дубинами в их невероятно длинных узловатых верхних конечностях.

Прорываться, так к Спарте! Всадник ударил коня пятками, выставил копьё и поскакал вперёд. Разбойники отшатнулись, при этом один из них оказался настолько неуклюж, что угодил под стальной наконечник. Конь истошно заржал, длинным прыжком прошёл сквозь преграду и проскакал шагов сто, прежде чем гонец оглянулся: разбойники с тупым кровожадным упорством бежали следом.

Конь вдруг начал спотыкаться. Выигранное было расстояние сокращалось. Левую ногу всадника заливала горячая липкая влага: один из разбойников успел садануть коня в бок чем-то острым, и из раны обильно хлестала кровь. Гонец сумел благополучно соскочить с коня и побежал к Спарте. Разбойники скоро отстали.

— Ранен? — спросил гонца Агесилай, глядя на его покрытую запёкшейся кровью ногу.

— Нет, это кровь моего коня, — отвечал гонец. — У самой Селассии на меня напали разбойники. Одного я убил, остальных обратил в бегство. Преследовать не стал, так как спешил доставить тебе известие.

Агесилай поморщился: Герусия и эфоры жадно тянут руки в самые отдалённые уголки Эллады. Тем временем разбойник Харитон безнаказанно орудует уже возле самого города и унижает Спарту лишь одним своим существованием!

— Иди. Но будь неподалёку — я ещё призову тебя, — отпустил гонца Агесилай и сломал печать на пенале со скиталой. Судя по тому, как мрачнело его лицо, сообщение было нерадостным. Закончив читать, царь передал ключевой стержень и письмо эпистолярию, а сам со вздохом откинулся на подушках.

Рассогласование интересов и усилий в органах власти, нежелание или неумение определить, откуда исходит угроза могуществу и влиянию Спарты — вот истинная причина наших неудач, размышлял престарелый полководец.

То, что хорошо для него, хорошо и для государства так считает каждый эфор и архонт. Последние объединяются в группы по сходным интересам, привлекают на свою сторону эфоров или проводят на высшие государственные должности близких им людей. Не обходится без жрецов — у тех свой расчёт и тонкая тактика.

А разве не влияют на то, в какую сторону будет переложен руль государственного корабля, руки чужеземцев? Только простец может подумать, что стоящие во главе государства люди руководствуются в своих решениях свободной волей. Иногда приходится удивляться, как ловко малые полисы используют могучего союзника в своих интересах.

Незаметно, но внимательно изучают расстановку сил в органах власти, характер государственных мужей и особенно их слабости. Могут обернуть на пользу себе и упрямство, и несговорчивость своего политического противника. Теряют всего несколько талантов, а получают могущество, влияние и военную силу Спарты!

Последние события не радуют — поражение Горголена и Теопомпа в Тегирском ущелье могло обернуться быстрой потерей Фокиды, Локриды и Дориды, и только вовремя подоспевший Эгерсид сумел спасти положение.

Агесилай как никто другой видел растущую силу Фив. Едва оправившись от болезни, царь предпринял всё для организации нового похода в Фиваиду. На этот раз были выделены достаточные для победы силы; командование войсками принял Клеомброт.

Вторжение было решено осуществить через горный проход близ Киферона.

Противник, очевидно, быстро проведал о приготовлениях Спарты. Фиванцы не только успели заключить более тесный военный союз с Афинами, но и занять соединёнными силами господствующие над Киферонским проходом высоты. Причём сделали это тайно!

Клеомброт, к счастью, предусмотрительно решил сначала овладеть теми же высотами и лишь затем вести главные силы через проход. Лаконская средняя пехота почти достигла вершин, когда была внезапно атакована превосходящими силами противника и после короткого боя отошла, понеся потери. Спартанский командующий оценил обстановку, пришёл к выводу, что вторжение в Фиваиду через занятый проход невозможно, и счёл за благо вообще отказаться от дальнейших действий. Правда, он ещё ссылался на предсказания жрецов-гадальщиков.

Как ликовали сторонники морской войны во главе с Поликратом, когда Клеомброт отпустил по домам присланные союзными городами Лаконии контингенты войск и вернулся в Спарту! Теперь продолжение войны на суше против Фив стало просто невозможным — по крайней мере, в этом году.

Союзные города прислали в Спарту делегатов, и те открыто обвинили во всём нерадивых военачальников. Сторонники морской войны успели поработать и здесь — союзники в один голос утверждали, что смогут выставить многочисленный флот, способный блокировать Афины с моря и взять этот город измором. Кроме того, силами флота можно высадить войска для нанесения удара по Фивам — скажем, в Кревсии или где-нибудь в Фокиде.

Агесилай полагал, что такие замыслы ведут лишь к распылению сил, но, сражённый недугом, не мог им помешать. Вскоре царь понял, что подготовка к морской войне велась уже давно, но исподволь и конечно же в ущерб войне сухопутной. Доказательств не было, но иначе каким образом в бухтах Гифия и Ласа появились, словно по мановению руки, шестьдесят полностью укомплектованных триер?