— Самая прекрасная роза в лучшем из моих садов завянет от зависти, увидев твою красоту, дочь моя, — Фарнабаз просто светился отцовской гордостью, любуясь Тирой. — Ты сияешь подобно утренней заре, и это после столь тяжёлого путешествия!

— Тяжёлого? Меня несли от Суз до самой Смирны, словно некую драгоценную вазу. Благодарю тебя, отец, но ты слишком добр к своей недостойной дочери. Я до сих пор не могу привыкнуть к вниманию, заботам и роскоши, которые ты даришь мне...

— Увы, чем возмещу я потерянные годы, годы, что был лишён тебя? Всего будет мало. Хочешь, подарю тебе город, найду хорошего мужа?

— Не сейчас, отец. Сначала я должна посетить Элладу.

— Думаю, только одно может так властно звать женщину туда, где она столько страдала: чувство к мужчине.

— К двум мужчинам. Я люблю одного и ненавижу другого.

— Убийцу Лилии? Предоставь это мне. Месть настигнет его теперь даже на краю Ойкумены[128]. Война с таким противником, как Агесилай, надолго удержала меня вдали от любимой женщины, и негодяю удалось скрыться. Но Случай уже передал его в мои руки.

— Он мой, отец. Я сумею отомстить за мать. Но скажи, почему ты оставил нас тогда в Византии, а не забрал сюда?

— В ту пору я был бедным персидским князем, далеко не свободным в своих поступках. Мною повелевал долг...

— Долг? Ты говорил, Анталкид лишил себя жизни из-за того, что не сумел исполнить свой долг. Я думаю, долг — это чудовище, заставляющее людей поступать вопреки своим желаниям.

— О нет, долг — это суровое божество. Но иногда оно вознаграждает своих жрецов. Что ж, ты решила ехать... Мы вместе обдумаем предприятие, я дам тебе всё необходимое, а кроме того, и четырёх слуг — нет людей более преданных, достойных и способных, чем они...

Ксандр проснулся от утреннего холода. Он не стал сразу вскакивать на ноги, а некоторое время лежал, отличая окружающий мир от мира сновидений. Как следует потянулся, преодолевая желание свернуться в тесный клубок, и лишь затем выбрался из-под известкового карниза скалы, служившего крышей на эту ночь.

Философ, одетый, несмотря на прохладу, только в хитон, растирал подушечками пальцев голову и лицо. Юноша приветствовал учителя и присоединился к нему в этом ритуале, повторявшемся каждое утро в любую погоду. Сначала кожа и мускулы разогреваются трением ладоней, а затем — гимнастические упражнения.

Движения казались лёгкими — Ксандр привык к куда более напряжённой работе, тем не менее через некоторое время его осанка стала прямой, походка — лёгкой, тело приобрело гибкость.

— Мы не должны быть рабами своего тела, — говорил наставник, приучая юношу зимними днями купаться в воде горных рек. — Глупо посвящать свою жизнь удовлетворению его прихотей. Изнеженное рыхлое тело легко становится гнездилищем недугов, а они в свою очередь отягощают душу и омрачают рассудок. Итоги могут быть плачевны — дурные государственные решения, несправедливые судебные приговоры, проигранные сражения или, того хуже, вредоносные философские теории, объединяющие людей столь же ущербных.

— А может ли быть наоборот, когда слабый разум или больная душа являются причиной болезни тела? — спрашивал Ксандр, готовя скромный завтрак.

— Конечно, может. Только в единстве души, разума и тела можно достичь каллокагатии — гармонии «прекрасного» и «хорошего». Божественный Сократ при этом считал «прекрасным» выражение внешних качеств человека, а «хорошим» — внутренних, присущих ему и также развитых упражнениями, но уже другого рода. Вот этим мы сейчас и займёмся, — говорил учитель, давая понять, что пора приступать к занятиям.

Грамматика и риторика, арифметика и геометрия, география, история, конечно же медицина, в которой Зенон был так силён, и многое другое...

— Зачем мне это, учитель? — недоумевал юноша, устав представлять в лицах сцену из пьесы Эврипида; Зенон требовал предельной выразительности каждой фразы, каждого жеста.

— Кто может знать свою судьбу? Мы шли с тобой к другу Этиона, но не застали его в живых, и вот уже который год путешествуем по городам Эллады. Когда-нибудь, возможно, тебе придётся убеждать в своей правоте, выступать с речью перед собранием или говорить о своих чувствах женщине. Вот тогда и вспомнишь с благодарностью эти уроки.

В селениях и небольших городах, где они зарабатывали на жизнь медициной, Ксандр радовал учителя успехами в умении распознавать болезни и назначать лечение.

Чем дольше длились их совместные скитания, тем больше удивлял Зенон юношу неисчерпаемостью своих знаний. Поразительно, в его дорожной сумке не было никаких записей, даже поэмы Гомера и Гесиода Ксандр учил, повторяя их вслед за философом!

Пребывание в больших городах философ использовал для развития художественного вкуса ученика, водил его в общественные места, украшенные статуями, барельефами и картинами, объяснял, почему одни произведения искусства внушают чувство восторга и благоговения, а другие — нет, и как удаётся мастеру воплотить свой замысел в бронзу, мрамор или краски, передав другим людям то, что Муза сообщила только ему.

Весть о прибытии Зенона обычно быстро разносилась среди местных учёных, и на какое-то время он становился непременным участником бесед и споров. Вскоре у него появлялись почитатели, особенно из числа тех, кто выиграл судебный процесс благодаря написанной им речи или испытал на себе искусство этого бродячего врача, и одновременно, к величайшему удивлению Ксандра, враги. Главные гонители учителя при этом тоже были из среды философов, геометров, врачей...

— Невежество и посредственность всегда пользуются для достижения цели низкими средствами, — рассеивал недоумение юноши Зенон. — Каждый добивается успеха тем, чем силён. Обиженные способностями и обделённые совестью часто пускают в ход ложь, коварство и клевету. Врач-обманщик, лжефилософ и горе-поэт одинаково боятся настоящих врачей, философов, поэтов, и готовы на всё, лишь бы миру не явилась их несостоятельность...

Заканчивалось везде одинаково — в начале весны приходилось покидать приютивший их на зиму город. Впрочем, иногда они меняли пристанище и посреди зимы, преодолевая под ветром с колючим снегом каменистые дороги Эллады.

Мессения, Элида, Ахайя, Локрида Озольская, Этолия, Акарнания, Эпир — немало земель успел повидать Ксандр. Наконец, Фессалия. Здесь противники философа не ограничились злопыхательством, а вознамерились предать его тирану Александру, что означало верную смерть.

Жестокие казни каждый день и в каждом подвластном Александру городе. При скоплении народа осуждённых разрывали лошадьми, железными крючьями, выжигали глаза...

Далеко не все в толпе сурово молчали, опустив глаза и сжимая кулаки, — нет, многие азартно кричали, вытягивали шеи, чтобы не упустить мельчайшей подробности занимательного зрелища! Приговоры гласили, что тиран казнит виновного во имя народа, за преступления против народа и на благо народа...

К вечеру на площадь выносили амфоры дешёвого вина, варёные овощи, хлеб, рыбу, мясо и народ гулял в хмельном угаре. Липкий, грязный, гнусный страх висел над Фессалией, сгущаясь по мере приближения к Ферам, столице тирана...

Учитель и ученик вовремя бежали из Фер в Магнесию. Там, в рыбачьей деревушке, они истратили все заработанные деньги на покупку лодки — при такой волне никто, даже за хорошую плату, не соглашался переправить их в Эвбею.

Ксандр с содроганием вспоминал массы холодной серой воды, швырявшие их хрупкое судёнышко. Ладони юноши были сбиты в кровь рукоятками весел; непостижимо, как Зенон смог выдержать правильный курс и справиться с управлением. Меньше чем за два десятка дней прошли они длинный, узкий лесистый остров Эвбею от мыса Артемисий до Каристоса.

Вырученных от продажи лодки денег хватило, чтобы капитан торгового судна согласился доставить странников в Лаврий. В пути Ксандр познакомился с молодым человеком лет двадцати пяти по имени Навбол, наёмником с Крита, отличавшимся приветливым обхождением, приятным лицом и редкой красоты телосложением.