— Осторожно, — предупредил лохагоса под дружный хохот воинов старший лазутчик. — Он делает лужу. Должно быть, из почтения.

— Сколько постов в проходе? — оттолкнул пленного ногой Эгерсид. — Где они? Веди!

— Всё скажу, всё скажу, добрый господин, — блеял тот, уже взятый на прочный ремённый поводок, выходя в темноту из пещеры...

— Стой, кто идёт? — гулко окликнул строгий голос.

Человек, лежавший у небольшого костра в стороне и поодаль от невидимого часового, выжидательно приподнялся на локте.

— Разве ты не узнал меня? — выдавил из себя проводник. — Командир приказал...

Возможно, подталкиваемый клинками пленник резко подался вперёд, или невидимый часовой сам почувствовал угрозу: он выступил из темноты и выбросил вперёд вооружённую копьём руку. Истошный вопль раненого заставил спартиатов выскочить из-за его спины и наброситься на стражника.

Человек у костра вскочил на ноги, запалил мгновенно вспыхнувший факел и устремился в сторону большой кучи сухого хвороста.

— Зажигай огонь! Зажигай! — кричал гибнущий под лаконской сталью часовой.

Ярко вспыхнула сухая трава; языки пламени бойко побежали вверх, ещё мгновение — и видный издалека сигнальный огонь запылает. Но проворные спартиаты уже разбрасывали хворост, не обращая внимания на ожоги, затаптывали огонь сандалиями, гасили его плащами. Сигнальщик, пронзённый сразу двумя мечами, лёг недалеко от своего напарника.

— А с этим что делать? — указал один из воинов на согнувшегося в крючок предателя.

— Умираю, умираю, — подвывал тот слабеющим голосом.

— Врёт, — сказал гоплит. — Я смотрел. Порезана только кожа на рёбрах. И всё.

— Отпустите его, — ответил Эгерсид. — Пусть жалкий трус идёт домой, но не очень быстро, и плодит себе подобных. Чем больше таких, как он, в рядах врага, тем лучше для нас!

— Не очень быстро? Понял! — смекнул воин и с размаху ударил предателя по голени твёрдой, как камень, подошвой боевой сандалии.

— Последний пост в конце прохода снят, — доложил Антикрат, когда лохагос, спустившись по склону, присоединился к главным силам. — Путь свободен до самой Фисбы. Но должен сказать, что ты не имел права оставлять колонну из-за небольшой схватки.

— Знаю, — принял упрёк Эгерсид. — Но от этих сигнальных огней зависело слишком многое. Передай приказ ускорить шаг!

Ночь подходила к концу. Лохагос сделал лишь один короткий привал перед самым рассветом.

— На пол клепсидры[102], — предупредил он командиров. — Пусть воины подкрепятся пищей. Той, что при них. И пусть каждый знает: наступающий день потребует от нас всех сил!

Позади остались стены Фисбы. Городская стража, протирая сонные глаза, вглядывалась в уходящую колонну: уж не красные ли плащи померещились на плечах размашисто шагающих гоплитов?

Крестьяне, тянувшиеся ранним утром со своими повозками к приморскому городу Кревсии, застыли в изумлении и ужасе, неожиданно увидев стремительно идущую колонну страшных спартанских гоплитов в полном вооружении, а затем, бросив своё добро, спешили укрыться в камнях или ближайших зарослях. Но спартиаты не обращали никакого внимания ни на них, ни на то, что могло быть лёгкой добычей, и шагали так, что замыкавшие колонну вьючные лошади и мулы бежали лёгкой рысью.

Ворота Кревсии закрывались, на боевой башне стены тревожно пела труба. Городские власти не на шутку взволнованы — сто двадцать отборных бойцов-эпибатов, а с ними множество фетов-гребцов уже два дня как ушли к Булиде на двенадцати моноремах; им приказано пустить ко дну лаконские транспортные суда с лохосом тяжёлой пехоты на борту. Спарта намеревалась перебросить этот контингент по водам залива, чтобы через дружественную Локриду он без хлопот достиг Орхомена и усилил его гарнизон. Сил для защиты города и порта осталось слишком мало.

Но золотисто-алая колонна прошла мимо городских укреплений, стараясь держаться вне выстрела метательных машин и поспешно, словно сама спасалась от преследования, ушла приморской дорогой в сторону Левктр.

Долго с тревогой и напряжением всматривались горожане гуда, откуда пришла колонна, ожидая появления главных сил спартанских войск. Наконец городские ворота открылись и несколько всадников, торопя коней, поскакали в сторону Фисбы.

— Фисба, Кревсии, теперь здесь... — рука Эпаминонда зависла над пергаментным листом карты. — Это одна и та же колонна. И всего один лохос. Путь же он держит... на Орхомен! Что это за лохос, Эриал? У тебя есть ответ?

— Вот он. Получил совсем недавно с голубиной почтой.

Несколько мгновений Эпаминонд, прищурившись, разбирал мелкие буквы доставленного птицей письма.

— Сообщение из Сикиона говорит, что пустые суда вернулись обратно в тот же вечер. А спартанские гоплиты высадились в Лутракионе! Между тем наши моноремы напрасно режут своими таранами волны близ Булиды. Речь идёт об одном и том же лохосе!

— Спартиаты провели меня, — в голосе Эриала звучало искреннее огорчение. — Мы отслеживали это подразделение от самой Спарты, и напрасно!

— Они всех нас провели, — сверкнул глазами Эпаминонд. — Какой дерзкий ход! Как зовут лохагоса? Эгерсид? Он или отчаянный рубака, которому благоволят боги, или... в Спарте подрастает новый стратег. Итак, — продолжал он свои размышления вслух, — следует отозвать наши корабли от Булиды. Они там больше ни к чему. Кроме того, выслать новую стражу на Фесбийский проход и позаботиться о погребении павших.

— И ещё перехватить злополучную колонну!

В ответ Эпаминонд саркастически улыбнулся, указав на большую настенную клепсидру, а затем на карту:

— Не успеем. К вечеру они уже будут в Локриде. Но мы немедленно пошлём гонца к Пелопиду; у него достанет сил и искусства, чтобы перехватить предерзкий лохос близ Орхомена...

Пелопид прочёл послание уже в дрожащем свете факела.

— Вот результат преступного бездействия! — загремел он, потрясая письмом перед носом гонца, измотанного так же, как и его конь.

— В чём дело? — спросил эпистолярий[103].

— Спартанский лохос прорвался через проход близ Фисбы, дерзко прошёл сквозь Беотию берегом залива и направляется в Орхомен!

— Всего лишь один лохос? Это хорошо; мы раздавим его. А для Спарты всё-таки поражение!

— Раздавить? Но сначала возьмём Орхомен! Сам Зевс вручает нам этот город. Подумай только: лаконские полемархи Горголен и Теопомп забрали оттуда почти все свои войска и отправились пугать озольских локров, готовых отпасть от Спарты! Мы же вместо того, чтобы давно взять беззащитный город, плетёмся к его стенам, подобно черепахам!

— Ты слишком строг к себе и людям. Мы проходили в день столько, сколько принято. Воины устали. Лагерь спит крепким сном.

Пелопид откинул полог палатки, вышел в ночь. Эпистолярий последовал за ним.

Догорающие костры, расстеленные возле них козьи и овечьи шкуры. На них попарно, крепко обнявшись, спят бойцы «священного отряда». Чуть поодаль — скопление палаток различных форм и размеров. Там отдыхают ополченцы беотийских городов, принявших сторону Фив и установивших демократическое правление.

— Когда же мы избавимся от хаоса в лагере?! — воскликнул Пелопид. — Поднимай войска.

— Но воины легли совсем недавно, мы же с тобой и вовсе не отдыхали, — возразил эпистолярий.

— Поднимай! Надо спешить к Орхомену!

— Он стоит на месте и никуда не уйдёт. Горголен и Теопомп со своими морами далеко, а один лохос нам не опасен.

— Не опасен в поле, но, если он успеет встать на городские стены вместе с горожанами, нам не взять Орхомен!

— Трудно будет поднять хлебнувших вина ополченцев. Ещё труднее — построить и объяснить, что от них требуется. Спартиаты уже вошли в Локриду, почувствовали себя в безопасности и конечно же спят после такого перехода. Значит, они достигнут Орхомена только завтра к исходу дня. Вполне достаточно сделать подъём на одну клепсидру[104] раньше обычного и днём совершить хороший переход. Кавалерию же отправим сразу на рысях: пусть перехватит докучливый лохос у Орхомена до подхода пехоты!