Пелопид скрипнул зубами: в словах эпистолярия есть правда. «Пожалуй, только "священный отряд" и фиванская кавалерия способны выступить немедленно. Ополченцев же придётся будить до самого утра. Даже их командиров не найти в этом беспорядочном скопище разномастных палаток».

Резко повернувшись, Пелопид пошёл к своей палатке, увлекая за собой эпистолярия.

— Кавалерию поднимешь через час, — постучал он ногтём по журчавшей на столе походной клепсидре. — Поведёшь её сам. Мне оставишь одну илу[105] для разведки и прикрытия колонны. Я выступаю вслед за вами...

Эпистолярий ошибся — спартиаты не спали в эту ночь. Вторую ночь подряд, после стремительного марша через земли противника, где размашистый шаг чередовался с тяжёлым бегом!

Ноги давно уже кажутся чужими, их переставляют не усилием не мускулов, но воли. О, если бы снять многократно потяжелевшие поножи! Хитон взмок под нагретой бронзой панциря, прилип к телу, собрался докучливыми складками. Одёрнуть бы его, но лишнее движение собьёт ритм шага. Правая рука онемела, словно придерживает на плече не копьё, а бревно. Левая давно уже не в силах бороться с тяжестью щита.

Эгерсид взглянул на идущего рядом друга. Некогда лучший бегун Спарты постарел, казалось, лет на десять. Лицо потемнело, осунулось, избороздилось глубокими морщинами, глаза ввалились, но его ноги идут.

Как растянулась колонна! Длиннее, чем целая мора на марше. Лошадей и мулов не видно. Две лошади пали под утро; лохагос распорядился бросить их вместе с поклажей. Падают лошади, но не спартанские гоплиты!

Последний короткий привал был накануне вечером только для того, чтобы наскоро дать поесть людям и накормить животных.

Ночной марш смешал воедино явь с ужасными сновидениями, и нельзя было отличить одно от другого. Ни единой остановки. Эгерсид знал: позволь ненадолго передохнуть бредущим во тьме измотанным людям, и они тут же провалятся в глубокий сон-обморок. Уснут там, где встанут, — на голой земле, на холодных камнях, в луже под дождём и снегом. Не было походного охранения, не было разведки — всех в одну плотную колонну. Иначе можно потерять не только отдельных бойцов, но целые мелкие подразделения.

Эгерсид не помнил, сколько раз заставлял себя идти навстречу колонне до самого вьючного обоза, проверяя, всё ли в порядке, и затем снова ускоренным шагом или бегом возвращаться к голове первого пентекостиса. Помнил, как после короткого утреннего привала лохос вновь строился в походный порядок. Дисциплинированные гоплиты не роптали, но было видно, какими усилиями они заставляют себя двигаться дальше. Воины были похожи на тени тех, кто ещё недавно преодолел Фесбийский проход и пересёк границу Беотии.

Зато вот он, Орхомен! До стен города осталось каких-нибудь три тысячи шагов. Лохагос отогнал преждевременную радость: в прошедшие сутки он отдавал предпочтение величине суточного перехода лохоса в ущерб его способности отразить внезапное нападение противника. Да и в город надлежит войти компактной стройной колонной.

— Короче шаг! — не узнал Эгерсид свой голос. — Разведку ко мне!

Головная эномотия сбавила шаг: какое облегчение! Главные силы медленно подтягивались; показалась вереница навьюченных лошадей и мулов. Вот и лазутчики. Теперь, когда всё пространство до Орхомена можно охватить взглядом, им лучше быть не впереди, а за колонной.

— Кавалерия! Кавалерия противника! — тревожный крик не сразу пробил броню усталости и проник в сознание. Подбежал гоплит из замыкающей эномотии: — Погонщики мулов видели двух всадников. Наблюдали за колонной. На их щитах — палицы!

Опасность требовала немедленных решений и действий. Она словно открыла некий секретный сосуд с последним запасом сил на крайний случай.

— Стрелы и дротики — из вьюков в колонну! Погонщикам при необходимости срезать поклажу! — распорядился лохагос.

Одну пятёрку легковооружённых он оставил в голове колонны, а две направил в хвост. Только у них есть луки, позволяющие вести метательный бой с противником.

— Бегом марш!

Спартанские мальчишки посмеялись бы над этим бегом усталых людей в тяжёлых бронзовых доспехах. Но колонна всё же двигалась быстрее, чем шагом.

«Опоздали всего лишь на пол клепсидры!» — с досадой думал Эгерсид.

— Смешно убегать от двух всадников, — упрекнул его Антикрат.

— Когда их будет две сотни, станет поздно, — ответил лохагос.

Топ-топ, топ-топ — дружно бежит лохос, погонщики-периэки без доспехов с трудом поспевают за тяжёлой спартанской пехотой.

Стены Орхомена не приближаются, кажется, что лохос бежит на месте. А всадники — вот они. Оглянувшись, Эгерсид видит их — не двух, а десятка два — в четырёх сотнях шагов сзади справа.

Кавалеристы немного покрутились на месте и, размахивая дротиками, устремились к вьючному обозу.

— Правофланговым — щиты направо! — голос лохагоса вновь громок, как серебряная труба, но команда передаётся, кроме того, специально назначенными воинами.

Гоплиты правого ряда, не снижая темпа бега, перебрасывают большие, круглые, окованные бронзой щиты на правую руку, а копья перехватывают в левую.

Теперь колонна лучше прикрыта от стрел и дротиков со своей самой уязвимой стороны — справа.

Вовремя! Легковооружённые спартиаты, действуя попарно, встретили нападавших стрелами и отошли к обозу. Эгерсиду плохо видно, что происходит сзади, но, похоже, противник потерял несколько человек и отказался от своей попытки, опасаясь контратаки замыкающей эномотии.

Погонщики, выбиваясь из сил, заводили вереницу животных влево от хвоста колонны, вплотную прижимаясь к ней. Лохагос выругал себя за то, что, полагаясь на быстроту марша, пренебрёг арьергардом.

До Орхомена всего две тысячи шагов. Ещё немного — и зазвучат сигнальные трубы, раскроются ворота, вылетят оттуда всадники в развевающихся алых плащах. Но лаконских кавалеристов не видно, а фиванских стало больше — видно подошла целая ила. Теперь они решили изменить тактику, галопом понеслись вдоль колонны, стремясь охватить её голову и остановить лохос. Злобно всхрапывали рослые фессалийские жеребцы, гулко стучали копыта. Некоторые наездники из удали метали дротики в колонну — напрасно: они отскакивали от бронированного бока золотисто-алой змеи.

Один из них рискнул подскочить слишком близко: несколько тяжёлых копий одновременно взмыли длинными тенями и, сверкнув наконечниками, глубоко вонзились в шею и живот коня. Жеребец тяжело рухнул, придавив всадника. От спартанского строя отделился гоплит и в четыре прыжка достиг поднимающегося на ноги врага. Блеснула острая лаконская сталь — и ещё одним фиванским всадником стало меньше.

— Вздвоить ряды! — крикнул Эгерсид, переходя на шаг. Пот струился под шлемом, ел глаза, стекал вдоль спины под панцирем.

Первый пентекостис пошёл шагом, второй, продолжая бег, выходил влево от него на расстояние вытянутого копья. Между ними пристраивалась обозная колонна, потерявшая всего двух-трёх животных с поклажей.

Колонна временно утратит скорость, но приобретёт пробивную силу и пройдёт сквозь завесу всадников. Это будет через минуту, а пока на Эгерсида и тех, кто был рядом с ним, обрушился град дротиков.

Голова колонны остановилась. Спартиаты присели на колено, прикрылись щитами, выставили копья. Легковооружённые воины, прикрытые броней гоплитов, в упор пускали стрелы в чёрный вихрь из людей и коней. Вот вздыбился и пошёл на задних ногах огромный жеребец с глубоко вошедшей в шею стрелой; вот тяжело падает всадник — пернатое древко торчит из его глазницы; резким уколом копья один из гоплитов достаёт подмышку неосторожно подскочившего конника и снимает его с коня. Эгерсид из-под щита следит за круговоротом конских и людских тел, в готовности нанести короткий неотвратимый удар тому, кто дерзнёт приблизиться на длину копья. Нет усталости, нет страха. Только досада из-за задержки, которая может стать роковой. А цель так близка!

Вдруг несколько всадников одновременно падают наземь; истошно ржут раненые лошади. Остальные отскакивают шагов на пятьдесят.