Мимо кипящего побоища проскакал гонец. Он шёл по легко заметному следу фиванской кавалерии — трупам лаконских всадников, брошенному и изломанному оружию. Впрочем, победители недолго преследовали побеждённых: увидев почти пустой спартанский лагерь, они захватили его и занялись грабежом. Там и нашёл посланник фиванского гиппарха.

— Эпаминонд приказал тебе немедленно атаковать спартанскую фалангу с тыла, — произнёс он, глотая от волнения и быстрой скачки слова, — иначе будет поздно.

Начальник кавалерии с сожалением посмотрел на лагерь: не зря спартиаты взяли Кревсии, здесь есть, чем поживиться.

— Сообщи стратегу, что ударим как можно скорее. А заодно передай ему это — обнаружили в шатре Клеомброта.

Гонец уложил на конскую спину аккуратно завязанный тюк и, обгоняя вереницу пленных, поскакал туда, где с вершины холма наблюдал за битвой командующий.

Эгерсид ударом эфеса оглушил фиванского гоплита, полоснул лезвием меча тянувшуюся к нему руку с кинжалом и, напрягая мускулы, вырвался из смертельной давки человеческих тел. Вздохнул, расправил плечи: благодаря своему искусству и надёжному доспеху ему удалось избежать серьёзных ран.

Какое-то время, припоминал полемарх, его лучшие бойцы шли следом. Ещё совсем недавно Эгерсид чувствовал, как отчаянно бьётся рядом Антикрат. Но прорвался сквозь мгновенно сомкнувшийся за ним вражеский строй лишь один полемарх.

Совсем близко живой таран фиванцев дружно ухнул и неумолимо двинулся вперёд, сначала медленно, затем набирая ход. Вслед за ним потянулось и крыло фаланги, сквозь которое прорвался Эгерсид. Больше ничего увидеть не удалось — к нему уже бежали с копьями наперевес замыкающие бойцы фиванской фаланги.

Спартанский монолит выгнул строй противника дугой и продолжал натиск, несмотря на стрелы и дротики фиванской лёгкой пехоты, зашедшей в его тыл. Не больше успеха имела бы маленькая собачонка в своих потугах остановить устремившегося на охотника тяжёлого вепря. Только топот вернувшейся на поле боя фиванской конницы заставил последние шеренги прекратить напор, развернуться, прикрыться щитами и выставить копья, чтобы отразить новую угрозу. Но правый фланг лаконского монолита уже ощутил неодолимый ход живого тарана противника. Почти одновременно упали опрокинутые им могучие спартанские бойцы правого крыла; по ним шли фиванские гоплиты, добивая упавших копьями и мечами.

Натиск эмбалона был так силён, что свалил наземь даже Клеомброта. Он тут же вскочил и взмахнул мечом, призывая к сплочению бойцов своей охраны.

— Царь, уходи в центр, здесь тебе грозит гибель, — хрипло прокричал сквозь грохот битвы Сфодрий. — Нам не сдержать их здесь!..

Старый воин отбивал удары щитом и мечом, доспехи его были промяты и окровавлены, шлем сбит, седые волосы растрепались.

— Что ты мне предлагаешь? — прорычал ему Клеомброт. — Спартиат не бежит от врага, а побеждает или гибнет там, где стоит!

Сфодрий уже не слышал: несколько фиванских гоплитов разом всадили в него копья.

Спасайте царя! — во всю мощь своих лёгких кричал эпистолярий. Поздно! Клеомброт качнулся, как подрубленный дуб, и с тяжёлым грохотом упал навзничь. Лавина наступающей пехоты противника тут же поглотила его.

В едином бешеном порыве бросились на стену эмбалона царские телохранители. Не уберечь царя — позор. Отдать врагу его тело — позор неслыханный. Лишение красного плаща, жалкая жизнь изгнанника или казнь. Пятно на славные имена и деяния предков. Презрение сограждан. Лучше смерть на месте здесь, в бою. Всё это одновременно поняли молодые аристократы, лучшие бойцы Спарты, и преисполнились нечеловеческих сил.

Золотисто-красные воины скосили первые шеренги живого тарана, прошли по телам павших и извлекли из-под груды трупов тело Клеомброта. Пока одни сдерживали натиск врага, другие соорудили носилки из щита и копий, дабы мёртвый царь покинул поле битвы, как подобает спартиату.

Дорогую цену заплатили телохранители: лишь несколько десятков из трёх сотен вырвались из гущи сражения. Вперемешку лежали трупы фиванцев и спартиатов там, где дал свой последний бой Клеомброт.

Плотно окружив носилки, уходили стражники к лагерю в сопровождении лёгкой пехоты противника, и то один, то другой раненый стрелой или дротиком золотисто-алый воин отставал от товарищей, чтобы в последний раз сойтись с врагом и с честью лечь на Левктрийской равнине.

Яростным криком Пелопид остановил рванувшихся вслед за телохранителями гоплитов:

— Враг ещё не разбит!

Эмбалон и «священный отряд» охватили правый фланг спартанского монолита и беспощадно перемалывали его копьями.

Весть о гибели командующего и поражении правого фланга быстро неслась по лаконским рядам, подрывая веру в победу. Центр прекратил продвижение, в то время как воодушевлённые фиванцы дружно усилили натиск по всему фронту. Ещё один напор... Тысячи ног изо всех сил упираются в истоптанную землю, роют в ней борозды подошвами сандалий... Ещё... Лаконский строй дрогнул, подался назад и... Лопнули невидимые внутренние связи фаланги. Недавно грозный монолит обернулся охваченной паникой огромной толпой, бегущей к своему лагерю!

Эпаминонд оставил холм и прилагал все силы, чтобы заставить своих гоплитов соблюдать строй при преследовании: даже после всех потерь разбитый противник вряд ли уступает в числе победителям, чем закончится дело, если бой возобновится в виде множества поединков? Кроме того, длинные копья фиванцев имели смысл только при действиях плотным строем...

Лишь у самого лагеря чудом оставшийся в живых Гипермен сумел остановить бегущих. Лаконцы сбились в тесную массу, ощетинились оставшимся оружием. Они были готовы биться — не за победу, но чтобы дороже продать свою жизнь и свободу.

Эпаминонд понял всё и счёл за благо отказаться от новой атаки. Зачем? Победа одержана. Небывалая. Впервые военная мощь Спарты сломлена в полевом сражении! На истёртой ногами, залитой кровью Левктрийской равнине можно воздвигать гордый трофей.

— Боги даровали нам победу! — кричал стратег, разъезжая перед шеренгами восторженно вторивших ему воинов. — В наших рядах незримо сражался сам Геракл и поражал врагов! Вот священное оружие величайшего героя Эллады — оно найдено на поле битвы! — и высоко поднимал тяжёлую ясеневую палицу полубога.

Эгерсид в помятых, залитых кровью от шлема до поножей доспехах, окружённый почти двумя десятками фиванских пехотинцев, медленно переступал скользящими шагами, время от времени делая резкие развороты в сторону, откуда чувствовал приближение угрозы. Неподвижно лежащие на земле тела убеждали фиванцев, что этот высокопоставленный спартанский командир будет нелёгкой добычей. Иногда полемарх делал короткие выпады, пугая врагов красным клинком. Те шарахались, а потом вновь окружали его. Тяжелеет в давно не знавшей отдыха руке меч, оттягивает плечо щит. Спасает лишь то, что нет среди воинов противника того, кто смог бы организовать нападение разом со всех сторон.

Длинное фиванское копьё стремительно пересекло круг и впилось в спину спартиата. Вздрогнул всем телом под пробитым панцирем и замер на стальном острие полемарх. И тут вскочивший на ноги гоплит, размахнувшись своим щитом, обрушил удар на его голову.

Тьма вошла в глаза Эгерсида, ноги подкосились, и с тяжёлым грохотом доспехов он упал на тела сражённых им врагов.

— Удивляюсь, почему Мол дал тебе серебро на расходы. Должно быть, о другом думал, иначе нагрузил бы твои плечи связкой железных спартанских денег, — добродушно подтрунивал Ксандр над здоровяком Лиром.