— Скажи, почтенный Форкин, — спросил он соседа, воспользовавшись паузой в разговоре старших, — значит, наших господ тоже можно победить? Значит, они не самые сильные и умелые воины в мире?

— Они самые сильные и самые умелые из всех, каких я видел. Но видел я своими глазами также охвативший их страх и паническое бегство. Спартиатов можно победить, если найти, что противопоставить их силе и искусству!

— Отец, — возбуждённый Состен, похоже, даже не слышал, о чём только что шла речь, — ты знаешь, у наших соседей больше нет собаки. Аграна жалуется, что ей теперь страшно ночью. А у Сосила, общинного сторожа, его Арахна принесла троих щенков. Я говорил с ним, старик готов отдать одного, если мы с Ксандром поможем ему пять ночей сторожить сложенный под навесом урожай.

— Что ж, Арахна — собака умная, сильная и злая, её потомок будет хорошо служить.

— Отец, мы начнём прямо сегодня ночью, можно? — попросил Ксандр.

— Тогда мы забираем твоего сына с собой; мальчики проводят меня до дома, а сами пойдут к Сосилу, пока ещё не совсем стемнело. — Форкин встал на ноги, в то время как счастливый Ксандр вприпрыжку мчался к двери — забрать старую козью шкуру, служившую ему тёплой одеждой или одеялом. Ночью, особенно перед рассветом, бывает очень прохладно. — Благодарю за угощение и гостеприимство, добрые соседи. Пусть благосклонность Деметры всегда осеняет ваш дом. Хочется ответить таким же приёмом, но боюсь, мы с сыном не сможем приготовить всё так вкусно и красиво — нашему дому не хватает женских рук.

— Ты ещё не стар, Форкин. Многие в твоём возрасте впервые женятся. Да и Состен — славный юноша, скоро станет взрослым. Кто был бы не рад отдать за него свою дочь?

— Кажется, я знаю, в какую сторону смотрит мой сын, — улыбнулся Форкин, поведя головой влево; там Состен и Аграна, отойдя в сторону, воспользовались моментом, чтобы обменяться ещё парой слов друг с другом...

Притан смотрел вслед удалявшимся фигурам — чуть сутулой, но ещё очень крепкой Форкина; он прихрамывал, опираясь на посох, а свободной рукой оживлённо жестикулировал. Высокой, худой, пока ещё юношески угловатой, но прямой и стройной, как тростинка — Состена. Куда меньшей ростом, но в плечах широкой, в поясе узкой, такой ладной — Ксандра: как легко он шагает прямыми мускулистыми ногами, да ещё подпрыгивает, захваченный рассказом Форкина, будто и нет за спиной полного заботами дня, виден задаток избыточной силы — испытал горделивую радость Притан.

— Я помогу вам, — обернулся он к жене и дочери, собравшимся мыть грубую глиняную посуду, — и ляжем спать пораньше. Ночи ещё коротки, не успеешь как следует сон рассмотреть, а Гелиос уже велит начинать новый день!

— Именно сейчас, когда дорога каждая пара рук, эти бездельники шатаются неизвестно где! Они должны были вернуться ещё вчера, я им ясно сказал это, отправляя с податью к господину Эгерсиду! Полифем, намнёшь бока этим ослам, едва они заявятся обратно! — разглагольствовал Пистий, шагая в окружении своих приятелей по дороге.

Компания приблизилась к молодым ореховым деревьям, кучно росшим у самой дороги, когда староста ощутил удар маленького камешка в спину. Оглянувшись, он увидел знакомое лицо, мелькнувшее в кустарнике. Успел заметить также приложенный к губам палец; поэтому он как ни в чём не бывало дошёл до деревни и только здесь, сославшись на потерю медной фибулы[68], отпустил приятелей и двинулся в обратном направлении. Достигнув орешника, староста обошёл деревья так, чтобы никто не видел его со стороны посёлка, и нагнулся, как будто поправляя ремешок сандалии.

— Привет, Пистий, — раздался негромкий голос из кустов.

— Привет и тебе, Кебет.

— Говори, жив ли ещё пёс Форкина?

— Я старался, как мог, но уж очень недоверчив он, никак не хочет уходить со двора.

— Плохо. Ты не выполняешь договор. Ведь мы условились — обеих собак устраняешь ты, это твоя часть работы. Учти, нарушение обязательств обойдётся тебе в три обола[69].

Знал бы, не стал связываться. Возьми это, — Кебет извлёк из складок хитона цвета пыли небольшой каменный алабастр,[70] — здесь двойной отвар цикуты[71]. Влей жидкость в еду и угости ею собаку. За это с тебя ещё полторы драхмы, итого две, а всего с учётом оговорённой платы — десять. Сейчас пойдёшь в деревню, отравишь пса, захватишь серебро, вернёшься, расскажешь, как сделал дело, и передашь деньги. Да поторопись, времени у нас мало.

— Мы договорились, что я плачу тебе всё, как только оба смутьяна успокоятся.

— Считай, что моя часть договора уже выполнена. Но мне нельзя рисковать и появляться в окрестностях деревни перед такими событиями или сразу после них.

— Неужели сегодня? — Пистий похолодел.

— Тебе скажу: сегодня. А потому шутки в сторону — пёс должен сдохнуть, и сейчас же.

— А не обманешь ли ты меня? Ведь не могу же я взять с тебя расписку.

— Ты глуп, Пистий. Удивляюсь, как это тебя назначили старостой. Избавляешься от врагов, получаешь молодую красивую жену и всего за десять драхм! Да ещё и жадничаешь!

— Харина! Харина! — огласил Пистий визгливым криком покои своего дома. — Где ты, Харина?

Послышались шаркающие шаги, и в мегарон вошла пожилая родственница, следившая за домом и обширным хозяйством старосты.

— Почему обед не готов? — бушевал староста. — Я целый день пропадаю в поле, тружусь за всех бездельников деревни и ещё вынужден ждать? Так меня уважают в собственном доме!

— Омой руки и ноги, — разыгранное представление ничуть не тронуло Харину, — а я принесу еду. С какой стати она должна остывать, пока ты работаешь за всю деревню?

Стоило старосте остаться одному, как аппетитный запах обеда, похоже, совершенно перестал волновать его. Сделав несколько жадных глотков вина, он вылил в кашу немного жирной похлёбки, затем, взяв дрожавшей рукой короткий нож, торопливо настрогал туда же баранины и принялся месить полученную массу, придавая ей форму полушария с углублением посредине.

Долго не мог справиться с плотно притёртой пробкой алабастра — выскальзывала из жирных пальцев. Вытащив её зубами, опорожнил сосуд в съедобную полусферу, скатал её в плотный ком.

Спрятав отравленное угощение под хитон, Пистий выскочил из дома; Харина провожала его удивлённым взглядом. Старосте повезло — хотя люди в это время возвращались с полевых работ, он смог пройти всё селение до жилища Форкина почти никем не замеченным.

Стоило ему только заглянуть через невысокий каменный забор, как раздался заливистый лай и крупный мохнатый пёс помчался от дома к ограде. Пистий бросил шар через забор. Пёс замедлил бег, а потом и вовсе остановился. Вскоре лохматый страж, не заботясь о соблюдении достоинства, дрожа и повизгивая от удовольствия, пожирал лакомство.

Убедившись, что пёс всё съел, староста поспешил домой. В углу земляного пола он откопал небольшой керамический сосуд, до половины наполненный серебряными монетами. Отсчитав десять драхм, Пистий завязал их в тряпицу и почти бегом направился туда, где ждал известий и денег Кебет, в глубине души сожалея о том, что связался с этим скользким и опасным человеком, непонятно откуда подкатившимся к нему года полтора назад.

— Ну, что скажешь? — раздался из гущи кустов знакомый голос, как только запыхавшийся Пистий достиг цели.

— Я скормил собаке всю твою отраву.

— Хорошо. Теперь давай деньги и уходи в сторону оливковой рощи. Да не вздумай разгуливать сегодня ночью, — смех Кебета был скрипуч. Рука с корявыми пальцами проворно высунулась из ветвей и схватила узелок с серебром. Некоторое время царило молчание — наверное, лазутчик пересчитывал деньги.

Староста стоял, склонившись в растерянности, словно ждал ещё чего-то.