Во Фтиотиде, там, где начинают свой прихотливый бег своевольные воды Энипея, встретились два фиванских войска — одно, посрамлённое, возвращалось из Фессалии, другое, полное решимости, шло туда, где потерпело неудачу первое. Дальнейший путь в Фивы продолжили лишь два неудачливых командующих.

Александр Ферский, получив известие об отходе фиванских войск, прежде всего отпустил по домам призывной контингент — нечего зря тратить деньги, — а сам с постоянными отрядами наёмников направился к Фарсалу. Тиран чуть ли не торжествовал победу, и вдруг внезапное вторжение тех же фиванцев!

«Священный отряд», молниеносно сбив сторожевые охранения, расчистил дорогу коннице, и та хлынула северным берегом Энипея, отрезая тирана от его столицы — Фер. За нею, громыхая доспехами, шла тяжёлая пехота под командованием самого Эпаминонда.

Что сделает он сейчас — нападёт на Александра, прижатого спиной к готовому восстать Фарсалу, или, оставив заслон на берегах Энипея, обрушится на Феры, где томится закованный в цепи Пелопид?

Тиран не намерен допускать встречи друзей. Пять испытанных гонцов разными дорогами поскакали из его лагеря в Феры.

Кто-нибудь из них проникнет сквозь фиванские разъезды и доставит начальнику стражи приказ убить узника при угрозе освобождения. Словно прочитав мысли тирана (или перехваченное послание), Эпаминонд двинулся на север, угрожая другим городам — Краниону и Лариссе. Впрочем эти города и сами готовы восстать против Александра, открывают ворота перед фиванцами и усиливают их своими контингентами! Эпаминонд уже близ границ Македонии; правящий там Птоломей Алорит согласно договору обязан выступить на стороне Фив, что он и делает...

Проклятие! Александр Ферский бушует в своём шатре, сокрушая дорогую утварь. Фиванский мастер войны без боя лишает его владений и могущества, всего, ради чего пролито столько крови! Приближённые стараются не попадаться ему на глаза — в такие минуты тиран может всадить кинжал в живот любому, кто окажется рядом.

Приступ бешенства наконец закончился, и послы с масличной ветвью в знак просьбы о мире отправились в лагерь Эпаминонда.

Пелопид и Исмений, чисто вымытые, причёсанные и одетые в новые хитоны, до утра засиделись в палатке Эпаминонда.

— Всё же напрасно, напрасно заключил ты перемирие с Александром на целый месяц, — упрекал друга Пелопид. — Сейчас самое время покончить с ним навсегда!

— Эпаминонд хотел получить нас обратно живыми, — возразил Исмений, — иначе тирана бы уже не было в Фессалии, а может быть, и на этом свете.

— Ждать целый месяц!

— Гораздо больше, мой друг, — ответил Эпаминонд, — тебе надолго придётся забыть об отмщении тирану.

— Как?

— Сам прочти сообщение, полученное мною вчера к исходу дня, когда вы были ещё пленниками Александра, — Эпаминонд извлёк из ларца свиток пергамента и протянул его Пелопиду.

Тот принялся его читать, шевеля губами.

— Здесь сообщается, что Афины готовят посольство во главе с Тимагором к царю Персии. Одновременно туда же собирается опытный спартанский дипломат Анталкид.

Действия Афин и Спарты, скорее всего, имеют совместный характер. Цель их — заключение с Персией договора, направленного своим остриём прямо на Фивы.

— Необходимо сорвать замысел врага! — воскликнул Исмений.

— У нас просто нет другого выбора, — поддержал его Эпаминонд и добавил то, что уже продумал заранее: — Мы должны как можно скорее отправить к царю наше собственное посольство. Возглавить же его надлежит тебе, Пелопид...

— Всё это, конечно, поможет достигнуть успеха в переговорах, — заключил Анталкид, осмотрев браслеты, кольца, кулоны, ожерелья и диадемы, сверкающие сапфирами, изумрудами и диамантами. — Но вазы следует заменить.

— Почему? — удивился Поликрат, любовно гладивший один из великолепных сосудов, предназначенных в дар повелителю Персии. — Мне кажется, это настоящие произведения искусства.

— Здесь изображены сцены из Троянской войны. Троя же находилась в нынешних владениях царя, и напоминание о походе эллинов может вызвать у него мысли, нежелательные для Спарты...

Архонт с уважением взглянул на крупную, несколько оплывшую фигуру Анталкида. Знаток. Нет, не зря особым постановлением Герусия запретила ему участвовать в боях — слишком ценен для государства его талант дипломата. Всё, что говорит этот человек, весомо и неопровержимо, как мощь Спарты, и в то же время каким проникновенным, доверительным может быть его голос.

— Сюда же, — продолжал Анталкид, указывая на отдельную груду украшений попроще с камнями поменьше и помутнее, — следует добавить не менее пяти сотен золотых монет.

— Зачем так много? — удивлённо вскинул брови Поликрат.

— Деньги и драгоценности — мои воины. С их помощью я завоюю поддержку и расположение персидских сановников, их слуг, поваров, евнухов в гаремах... Они станут моими союзниками и невидимо помогут в переговорах. Подумай, так ли уж это дорого? Даже небольшая война с сомнительными шансами на успех будет стоить куда дороже.

Взгляни на это изделие искуснейшего сиракузского механика. Когда-то мне преподнёс его сам тиран Дионисий. Сегодня же я не жалею своего достояния ради отечества, — и он открыл отделанный серебром футляр локтя в два высотой.

Взору архонта явился дивный макет храма слоновой кости с золотым диском, разбитым на двадцать четыре деления и стрелкой на фронтоне.

— Что это?

Необыкновенная клепсидра, где стрелка приводится в движение хитроумным механизмом и указывает время. Она предназначена в дар Фарнабазу, могущественному сатрапу, по сути, владыке Малой Азии. Сокровища его несметны, и удивить этого человека трудно, — вздохнул Анталкид. — Он образован, не чужд наукам и искусству... хорошо бы подарить ему раба, умеющего слагать стихи, музыканта или ювелира. Но где взять такого в Спарте?..

— Кажется, я знаю, что делать! — воскликнул Поликрат, незаметно для себя испытавший силу воздействия знаменитого дипломата.

— Итак, почтенный Никерат, можешь считать, что пекарня твоя, я всё устроил, — Паисий благостно светился, сообщая приятелю радостную новость, — но только до времени сдай её в аренду, сам пока делами не занимайся: знаешь, господину Поликрату это не понравится.

— Ты настоящий друг! — Никерат в порыве восторга стиснул в объятиях щуплого эконома. — В счастливый день привёл тебя купец Мидон в этот дом! В счастливый день просил я его о таком человеке, как ты!

— Хозяин, — прошептал чуткий Паисий, уловив шаги архонта.

— Тиру ко мне! — бросил согнувшимся в поклоне слугам вошедший в мегарон Поликрат.

Яркая вспышка вдруг озарила память Никерата, спешившего исполнить приказание: купец Мидон рассказывал тогда страшную историю о юноше и византийской ламии, называя его каким-то вымышленным именем, а потом невпопад проговорился, единожды назвав настоящее, и это было имя Антиф!

Сын богатейшего торговца, да и по возрасту сходится, — конечно, это тот, к кому они с Тирой подбирались в Мегарах.

Архонт, расположившись в кресле, долго молчал, критически глядя на представшую перед ним женщину. Осунувшееся лицо, погасшие глаза. Мешковатый пеплос грубого полотна скрывает достоинства тела. Да и возраст уже не тот, чтобы услаждать плоть восточного владыки: где-нибудь в Согдиане, на окраине империи Ахеменидов[120], избалованному персидскому аристократу даже пятнадцатилетняя девственница кажется перестарком.

Зато, какая танцовщица! Именно в этом качестве она и будет подарена Фарнабазу.

Тира первой не выдержала долгого молчания:

— Что тебе ещё от меня нужно, господин?

— Я хочу предоставить тебе ещё один случай получить свободу и деньги. Ты располагала бы и тем, и другим уже сейчас, одержи мы победу при Левктрах. Тяжесть поражения велика, каждый, в том числе и ты, принуждён нести свою часть. Признай, я не заставлял тебя делать то, что ты не хотела, но два года сидения взаперти не способствуют женской красоте и силе.