Поликрат едва заметно поморщился: вместо того чтобы прямо объявить свою волю рабыне, он вынужден прибегать к объяснениям и даже обману. Но Тира должна произвести глубокое впечатление на видавшего виды персидского вельможу; так пусть же думает, что действует в собственных интересах...
— Я не смогу ещё раз соблазнить Антифа, — упрямо проговорила женщина, не поднимая глаз. — Он убьёт меня за обман и побег.
— Прекрати дерзить, неразумная. Дело иного рода. Ты будешь сопровождать Анталкида, нашего посла к царю Персии.
— В качестве кого, господин?
— В качестве танцовщицы и никого более. Пусть персидские вельможи наслаждаются твоим искусством — это поможет переговорам Анталкида. Как только они завершатся успехом, ты получишь свободу и золото прямо из его рук, на месте. Я составлю соответствующий документ, покажу тебе и вручу нашему послу. Но всё же советую тебе вместе с посольством проделать обратный путь до Эллады: одинокой красивой женщине, да ещё чужеземке, нелегко придётся среди варваров.
— А если я откажусь?
— Не советую.
— Могу ли я подумать?
— До завтрашнего утра...
Отказ, догадывалась Тира, означает наказание плетьми и отправку на тяжёлые работы в одно из имений Поликрата. Согласие же вновь даёт какую-то надежду, тем более что дарующий свободу документ вместе с деньгами будет у посла, и она сможет заблаговременно увидеть текст...
Неизвестно как, но домашние скоро знали о сделанном Тире предложении.
— Соглашайся, — говорил заставший её в трапезной Никерат, — иначе жизнь твоя здесь станет невыносимой, деваться тебе некуда, везде за этими стенами грозит опасность. Ты обидела Антифа, он же, как я знаю, умеет мстить и руки имеет длинные. Поступит с тобой как с ламией, едва найдёт.
— С какой ламией?
— С византийской. Лет двадцать назад в Византии некая ламия прикинулась красавицей, затащила Антифа к себе домой и попыталась выпить его кровь. Да только молодой купец сам выпустил из неё кровь и был таков!
— Где ты слышал эти небылицы? — В глазах Тиры впервые за долгое время вспыхнул огонь.
Никерат был вынужден рассказать всю историю целиком, а женщина слушала с неожиданным интересом, проявляя живое внимание к деталям путешествия купца Мидона и молодого Антифа в Византии.
Кробатос едва умещался в тесной тёмной каморке. Тира села на старое скрипучее ложе, охватила голову руками. Из глубин сознания явилась запечатлённая детской памятью картина — стол посреди большой комнаты, а на нём — безжизненное тело прекрасной женщины в погребальном одеянии, тело её матери, зарезанной, обворованной и оболганной. Первое роковое звено в цепи несчастий её, Тиры, судьбы.
Сейчас жизненное колесо готово сделать новый поворот. Нечего сидеть здесь в пыли и медленно угасать — таким путём она ничего никому не докажет, ничего не добьётся и не вернёт Эгерсида. Надо ехать.
* * *
Анталкид удобно расположился в кресле на носу быстрой триеры. Ноздри втягивали запах моря, журчание бирюзовых струй ласкало слух. Яркое небо, сверкающие волны, ровный бег корабля...
Со временем дипломат научился ощущать в таких мгновениях прекрасное и ценить его; вот и сейчас он наслаждался действительностью, как знаток хорошим вином, черпал в ней силы, отдыхал душой и телом. Изредка бросал взгляды на изящную фигуру женщины в гладком серо-голубом пеплосе, застывшую у фальшборта.
Кое-что об этой женщине он слышал и прежде; так, бывший эфор Эвтидем, говорят, от неё без ума. Позже Тира, перестав быть просто женщиной для развлечений, успешно справилась с несколькими тайными поручениями. Последние два года проявляет строптивость. Что ж, ещё будет время присмотреться к этой красавице...
Небольшая флотилия из двух триер и двух транспортных судов, взяв курс от Прасии, быстро достигла Лаврия, где встретилась с пятью афинскими боевыми кораблями с послами Тимагором и Леонтом на борту. Мера предосторожности была нелишней: Фивы лихорадочно наращивали свою военно-морскую мощь, пугая Афины, и новые корабли беотийцев один за другим входили в воды Коринфского залива.
Анталкид после первой же встречи с афинскими послами понял, что многоопытные мужи недолюбливают друг друга, хотя и скрывают это от посторонних глаз. Спартанский дипломат вежливо отклонил приглашение на борт афинской триеры, предпочитая проделать дальнейший путь на своём корабле.
Несколько первых дней путешествия он почти не общался с Тирой, но вот как-то ответил на её пустяковый вопрос, выслушал ответную реплику и незаметно для себя оказался втянут в интересный остроумный разговор; очаровательная собеседница тонко давала ему возможность блеснуть в своих же собственных глазах красноречием, знаниями и жизненным опытом. Прошло немного времени, и маститый дипломат с нетерпением ждал, когда из лёгкой кормовой каюты появится его спутница.
Корабли пристали к берегу в большом торговом городе Смирна. Здесь Анталкид выделил Тире немалую сумму на приобретение восточных одеяний, в которых она могла бы выступать перед самим властителем Персии. Дипломат встречался с местной знатью, а его спутница в сопровождении специально нанятой служанки и трёх рослых телохранителей посещала лавки известных купцов, чей товар мог удовлетворить самую буйную женскую фантазию.
Тира любовалась очередным нарядом, вдыхала волнующе-загадочные запахи духов и ощущала, как рассеивается душевная муть, исчезает слабость, но приходят надежда, желание жить и уверенность в себе.
— Для тебя, любимый, — шептала женщина, разглядывая своё отражение в полированном серебре и воскрешая в памяти образ спартанского полемарха...
Анталкид был недоволен тем, что Фарнабаза не удалось встретить в его владениях — сатрап Малой Азии ещё раньше убыл в столицу империи, далёкий Персеполь, куда вызвал его повелитель огромной державы царь царей Артаксеркс. На восьмой день посольство, пересев с кораблей на колесницы, повозки, верховых лошадей и мулов, двинулось по царской дороге через Коману, Метилену и Гавгамелы на Сузы.
Тира заняла место в паланкине, выложенном мягкими подушками. Спартиаты сразу задали большую величину суточных переходов, но женщина к исходу дня не чувствовала усталости. Утром занавеси паланкина поднимались, и взор любовался пышными садами и рощами, покрывавшими холмы, а изредка — вычурным великолепием утопавших в цветах и зелени дворцов.
Иногда колонну посольства обгонял летевший стрелой всадник на резвом мускулистом скакуне, иногда такой же мчался навстречу.
— Царские гонцы, — объяснил Анталкид, оставивший колесницу, чтобы ехать на муле рядом с прекрасной танцовщицей-рабыней. — Они скачут только галопом, меняя усталых лошадей на специальных станциях. Важное известие всего лишь за десять дней проделывает путь, который займёт у нас два месяца!
— Невероятно! Но я вижу впереди башню, на её верхушке поблескивают наконечники копий, внизу стоят лошади. Что это?
— Наблюдательный пост. Они устроены на расстоянии зрительной связи вдоль всей дороги, так что она на всём протяжении просматривается зоркими глазами дежурных наблюдателей. Ни один грабитель не посмеет напасть на купеческий караван или одинокого путника — наказание последует немедленно. Повелители Персии издавна заботятся о процветании торговли, несущей богатство государству, думают не только о безопасности, но и удобствах тех, кто ею занимается. Вдоль дороги через равные промежутки построены гостиницы, где люди и животные могут получить отдых и пищу. Столь любимый спартиатами сон под открытым небом тебе не грозит, — улыбнулся посол.
Тира вскоре смогла убедиться в этом, заняв вполне приличную комнату для ночлега в одной из таких гостиниц; отдельные номера были также привилегией послов, остальные устроились в общих залах и даже во дворе.
Здесь Анталкид познакомил её с афинскими послами: напыщенным капризным Тимагором и настороженным недоверчивым Леонтом. Первый был старше годами и положением в миссии, что постоянно без нужды подчёркивал. Тира решила сыграть на его очевидном тщеславии и не ошиблась: считанные минуты — и Тимагор превратился в распустившего хвост павлина. Леонт же ещё глубже ушёл в себя. Анталкид тем временем в ходе обстоятельной беседы с главой встречного каравана уяснял положение дел в сатрапиях, через которые лежал путь в Персеполь.
