О-о-о, о чем она думает? Жуть же! Эва хотела, как лучше для всех. Этот псих, который революционер, там на юге — это он — враг. Молоточки застучали изнутри черепной коробки. Касси прислонила лоб к мешку с крупой.

Вчера она еще плакала. Сегодня решила, что больше не заплачет никогда. Возьмет-таки, и ни-ко-гда не заплачет.

Фургон качался, жизнь продолжалась, Часовщик присматривал за ней. Красными фасеточными глазками железной гусеницы.

Они погасли, когда Ян поднял ее на руки, отнес в заброшенный фермерский дом, усадил на стул. Он обращался с ней так осторожно и бережно, словно в Валеде Касси превратилась в фарфоровую куклу.

У Эвы в комнате, на комоде, сидела одна такая. Касси даже тайком потрогала ее волосы. И ей-таки показалось, что они — настоящие.

Спальня Эвы вдруг вспомнилась во всех деталях, словно кто-то перенес Касси на несколько мгновений в прошлое. Она прокралась туда в день, когда все заболели, подталкиваемая жутким любопытством. Таки, ее просто трясло от страха быть застигнутой в неположенном месте и желания непременно это место посетить.

Стену занимала карта мира в тонкой раме. Там, на фоне очертаний материка и всех архипелагов, одиноких мелких островков и ледяных полюсов красовались волшебные животные из сказок квени. То есть теперь-таки Касси знала, что из сказок, а тогда подумала: «Вот странность!» А на столике у Эвиной кровати стоял изумительный ночник с плафоном из разноцветных стеклянных капель. По кромке ковра, который едва-едва не занимал всю комнату, скакали коричневые лошади, топча ворсистое поле цвета дашэ с молоком.

Ян познакомил Касси с живыми лошадками. Ян показал ей цирк — ну, почти цирк. Ян показал ей Галатский округ: скалы, лесные тропки, озера… Ян показал ей Валеду. И все у нее отобрал!

— Кас, открой глаза. Тебе нужно есть.

Она открыла. Посмотрела на ложку, на Яна, на ботинки Ридингэ, потом — в хитрые голубые глазищи этой стервы.

— Развяжите меня, я поем сама. Чего-таки боитесь? Вас двое — я одна, у меня нет ни железного прута, ни даже камня.

— Нет, — ответила венси. — Придется потерпеть. Это для твоей же безопасности.

— Ри, может…

Он даже называет ее теперь «Ри», а не полным именем. В домну, оба!

— Не может. Она дернется, напугает меня — я ее прибью. Увы.

Ян шлепнул ложку в миску, встал и развернулся к Ридингэ.

— Так выйди, — сказал он. — Меня она не напугает.

Его слова прозвучали так резко, что Касси аж вздрогнула. Но Ридингэ усмехнулась и ушла. Скрипнула дверь, закрывшись за ее спиной. Шаги стихли. Ян развернул Касси, присел на корточки и некоторое время возился с веревкой. А потом, пока она растирала запястья, вдруг погладил по голове. Она насторожилась, замерла, струна внутри задрожала… В домну, к Разрушителю!

— Прости, Кас, — прошептал он тихо.

— Ни за что, — пробурчала она в ответ. — Подай мне миску, пожалуйста.

Он выполнил ее просьбу.

— Я не опасна, Ян, — заявила она, проглотив первую ложку и набрав вторую. — И я не хочу-таки ехать связанной, тем более что эта нервная всезнайка Ридингэ, — Касси вложила в слова весь яд, который нашла в себе, но прозвучало тускло. — Застрелит меня, если что, не моргнув глазом.

— Я ее саму тогда убью. Кас, мой брат тоже не опасен от приступа до приступа. Госпожа Корриа сказала, что вам можно помочь, так что, прошу тебя, потерпи немного. Я очень виноват, но постараюсь все исправить.

— Да-да, не начинай по новой крутить этот барабан. Ты передашь меня Ордену, они упекут меня в больничку, мир-таки спасен, все счастливы.

— Тебе помогут вылечиться, а потом я заберу тебя и…

— Давай без «и», — перебила она. — Хочешь искупить свою вину — отпусти меня. Никому ничего не говори. Я уеду в Ганфский сектор к родителям. И буду там жить тихо-тихо, как стенной таракан.

Ян отошел к окну. За ним стояла непроглядная темень. Пара масляных фонарей слабо освещала комнату, и профиль квени выглядел зловеще на фоне поблескивающих слюдяных квадратов.

Касси закончила с кашей, поставила миску на колени и замерла. Пусть он согласится, Творец, услышь!

— Нет.

Она молча сложила руки за спиной. А Ян взял миску и вышел.

Касси долго сидела, прислушиваясь. Потом нагнулась и распутала ноги.

Поднялась, подкралась к двери, приложила ухо и услышала отдаленное поскрипывание половиц.

Ридингэ действительно застрелит ее, если выйти? От мысли Касси бросило в дрожь. Нет, таки, жить хотелось, где угодно — но жить…

Дерево двери, на котором лежали ее ладони, вдруг стало прозрачней стекла. Стены пошли волнистой рябью, все заискрилось, свернулось, как будто в окуляре бинокля. Развернулось назад. И Касси увидела в сенцах белый зад Яна, и голые ноги Ридингэ у него под мышками, и услышала череду вдохов-выдохов, почти рычания. Словно она стояла рядом, словно держала фонарь.

И кто-то его погасил. Проснулась она под утро. Пара одеял, в которые ее завернули, надежно хранили тепло. Руки и ноги были снова связаны. Сквозь слюду брезжил серый свет.

Фургон с нестеитом уехал первым, чтобы держаться от них на расстоянии где-то в день пути. И, похоже, успел до снега. Им повезло меньше: мелкие белые ледяные звезды сыпались с утра и до самого вечера. Они шуршали по тенту, и даже залетали внутрь. За день пути Касси продрогла-таки до костей. Оставалось надеяться, что они заночуют в тепле. По пути в Валеду деревни им попадались часто, две оказались даже не заброшенными. Одна из хозяек угостила весь отряд парным молоком. Над краем кружки возвышалась пышная пена, едва ощутимый коровий запах придавал хлебу сладковатый привкус. В Стене такого молока никогда не бывало… да и в городе, наверное, тоже.

Зато в городе — в Стэнвенфе, которого больше нет — по утреннему запаху можно было догадаться, откуда дует ветер. С океана несло солью, сыростью и рыбой, с севера, из района пекарен — свежим хлебом, с юга — типографией, а от Стены пахло заводским дымом. Сколько бы фильтров не стояло в трубах — их не хватало. Вот в Алумском секторе там, где он граничил с городом, находились только верфи, ремонтные мастерские, конструкторские бюро и инженерные школы. И, хотя Стэнвенфский считался самым богатым, Алумский, таки, венси признавали самым чистым и красивым.

Широкая лестница ведет наверх, к огромным дверям с чеканкой. Пальцы Творца собирают резные шестерни, нанизывая на ось. Нижняя — самая маленькая, средняя — самая большая. Должен получиться шар. С ладони Воспламенительницы летит на дело рук мужа звездная пыль, блестящая на латуни каплями олова.

Касси помнит эту дверь. Помнит, как поднималась сюда с Юной. Давным-давно — и вот, опять. Там, за створками, зал, стены которого покрывают чеканки с историями о богах. С потолка на пол льется мягкий рассеянный свет. Днем он идет через щели в потолке и усиливается отражателями. Ночью включают электричество. Столько электрических ламп в Стене больше нигде нет. В зале проводят большие торжества. Там Касси должны были вручать серебряный жетон и документы об окончании летной школы. Давным-давно — не сейчас.

Сейчас в зале глухо шелестят голоса и юбки. Стучат по рифленому полу каблуки. На верхнем ярусе Алумского сектора собрались мэры всех секторов и губернаторы всех округов севера с женами. Пенка на молоке Стены. А вот и Эва — оживленно обсуждает что-то с женщиной в красном платье.

Касси подходит поближе. Ее не замечают.

В волосах Эвиной собеседницы зловеще светятся два рубина. Головки шпилек. Глаза-фасетки.

Касси обводит взглядом зал. Находит Мора. Он спорит с высоким усачем и покачивает бокалом, в котором плещется золотая жидкость. Ему идет костюм. Но до чего смешная шляпа! Касси улыбается и поворачивается к Эве.

А той уже на месте нет. Голубое платье с золотым шитьем на юбке мелькает у больших дверей. Что-то екает под сердцем. Скручивает предчувствием живот. И Касси бежит за ней следом.

Видит ее в конце лестницы. Видит в узком боковом коридоре. Видит голубое и красное, бархат и шелк, воду и огонь. Воспламенительницу и Разрушителя! Касси видит их вместе и пугается. Кричит — но не издает ни звука.