Она будет рисовать. Рисовать, когда у тебя нет рук — это как петь, не имея голоса. Никакие искусно сделанные железки не заменят пальцев.

Пальцев…

Мина сбросила на пол ватман. Еще вчера вечером она попросила Мэг поставить чернильницу в угол за комодом. Сестра Мора удивилась, но просьбу выполнила. Сегодня Мина не надевала чулки, потому что никуда не собиралась идти. Она подтянула юбку и вытянула вверх ногу. Изогнула ступню, повернула её в одну сторону, потом в другую. Пальцы-то у нее есть! И сумасшедшая идея — тоже…

Мина начала охоту за пером. Строптивая палочка каталась по столу, по полу, выскальзывала, падала. Мина злилась, сопела, но упорствовала.

Она сможет. Она сможет, они перестанут ее жалеть и начнут уважать!

К вечеру на листе появились круги и квадраты. Нога была измазана чернилами. Кляксы украшали и ватман, и пол вокруг. Ноги ныли от напряжения, а щёки щипало от высохших слёз. Но начало было положено.

Она сможет.

Всю следующую неделю Мина рисовала с утра до вечера. Пальцы ног начали чувствовать и перо, и кисть. Образы из головы пока не совпадали с тем, что получалось на бумаге. Да что там — выходила, признаться, детская мазня. Но дни перестали казаться одинаковыми. Появилось желание вставать с постели!

По утрам Мина бродила по знакомым коридорам, заглядывала в разные лавки, рассматривала чужие двери и окна. Всё изменилось, потускнело, обрело глубокие тени. Или это была копоть масляных светильников, заменивших газовые? Или — отпечаток осады.

Когда привезли протезы, оказалось, что писать с ними очень легко. На правом имелось специальное приспособление для крепления пера. Первая ее записка была адресована Мэг: «Спасибо за заботу! Теперь я смогу есть за общим столом!» Сестра Мора крепко обняла ее и сказала:

— Конечно, дорогая, мы будем рады!

Мэг точно была рада. И еще Молли и Милисент, которые теперь садились по обе стороны и шептали ей за ужином свои детские секреты, протягивали тарелки, помогали с салфеткой. Мор старался ее не замечать, Эва держалась вежливо, но отстраненно. Мина подозревала, что йенка в целом живет в каком-то своем отдельном мире, граница которого открыта разве что для Мора.

Следующая встреча с подругами прошла куда интересней. Написать о жалости Мина так и не решилась. Зато показала им свои картины. Узнав, что она рисует ногами, Анна едва не заставила ее продемонстрировать процесс.

«Как-нибудь потом»

— Скажи, может… эм, я не знаю, Линда утверждает, что не время спрашивать. Но ей и самой интересно: как ты сбежала из плена? И… — Анна замялась, Линда скорчила ей рожу, но Мина кивнула:

«Продолжай.»

— Как погиб Стефан?

«Я не бежала, меня отпустили.»

Карандаш замер над листом. Вопрос про Стефана застал ее врасплох. Для Анны, Линды и многих других людей он был символом революции. Лидером. Надеждой. Кумиром. Как раньше — для нее. Должна ли она сейчас разрушать его образ? Или стоит ограничиться коротким «Стефан остался заложником»? Тогда вопросы возникнут к господину Брайсу. Карандаш коснулся бумаги.

«Я не знаю, что дальше произошло со Стефаном. Нас разделили.»

Это не было правдой. Не было и враньем. Что с ним сейчас — она не знала. Океан разделил их.

— А хочешь сходить с нами к Дилану Дуаттсу? Там до сих собираются наши… ну, ты понимаешь, кто. Мы стараемся держаться вместе. Ты ведь тоже до конца не веришь йенцам, правда? — шепотом поинтересовалась Линда.

«Хочу, но не потому что верю или не верю. Я скучаю.»

— Тогда мы зайдем за тобой однажды после смены. Не могу сказать в какой день, но как-нибудь. У вас тут постоянно трутся патти, а нам проблемы не нужны.

Мина кивнула. Ей не хотелось подводить доверие Брайсов. Она ведь не станет больше участвовать в заговорах, мятежах и диверсиях, нет, просто увидит старых знакомых.

Анна и Линда появились сразу после обеда во вторник. В квартире Брайсов в этот час никого не было: Господин Доменик, Мортимер и Эва утром уходили на административный ярус, Максимиллиан спускался в контору при заводе, Молли и Милли возвращались с занятий позже. Мэг же отошла куда-то по делам.

— Приглашаем тебя на променад по галерее, — подмигнула Анна.

Мина накинула шаль и отправилась с ними. Линда повела их к заброшенному вокзалу, потом свернула в сторону и открыла дверь в технический тоннель. У Мины не было никакой возможности спросить, почему подруга идёт таким странным путём — она просто следовала за ней. Линда зажгла масляный фонарь. Через некоторое время они оказались в старом стеклодувном цехе, полном народа. Воздух тут был горячим, пах кислым потом. Мина увидела в толпе знакомые лица. Эти люди когда-то помогали Стефану готовить восстание. Но теперь в восстании, к счастью, больше не было необходимости!

— … сколько ещё людей потеряет свою работу в самое ближайшее время? А у большинства по несколько маленьких детей. Йенцев сюда пустили из жалости. Но что-то спеси в них не поубавилось! Это невозможно терпеть: они требуют для себя особых условий, занимают наши квартиры, наши рабочие места. Вместо наших лавок открываются их магазины! Нам не нужна их победа, нам нужна наша!

Дилан Дуаттс стоял на груде ящиков и размахивал руками. Жалкая пародия на Стефа: маленький, толстый, рано полысевший. Он лишь немного изменил последнюю речь Брайса. И она по-прежнему вызывала в толпе одобрительные возгласы, которые становились тем громче, чем более ужасные вещи Дилан произносил. Мина попятилась обратно в коридор, но оратор уже заметил их с Линдой и поманил к себе. Подруга схватила её за локоть и потащила вперёд. Люди расступались, освобождая им проход.

— С нами Вильгельмина Ямга! Она пострадала из-за йенцев! Стефан отдал за нее жизнь!

По залу пронесся лёгкий ропот.

— Мина станет нашим символом! Мы переловим мистри! Выберем новых мэров из рабочих! Предложим генералу свои условия!

От удивления Мина даже не сопротивлялась, когда кто-то поднял её на ящики и Дуаттс обхватил её запястье в месте, где крепился протез. Линда и Анна улыбались, глядя на неё снизу.

Внутри всё похолодело. Мине даже показалось, что у неё отнялись ноги: ещё несколько секунд — и она рухнет лицом вперёд прямо в толпу. Что они хотят сделать? Что бы ни хотели — она не станет участвовать! Нет, она больше никогда… Тут она поняла, что нужно немедленно улыбнуться в ответ подругам. И бежать прочь.

Хватит ли ей смелости сдать патрульным бывших друзей? А вдруг они — правы? Что она знает об Эве? Только то, что ее отец помогал венси до поры до времени, а ее брат уничтожил Стэнвенф! Мине хотелось закричать: «Нет! Нет! Не втягивайте меня в это!» Хорошо, что кричать она не могла.

Бо осталась в Оссенском секторе с Евгенией Вилридж, которая приняла от отца бремя заботы о людях своего округа Это было не совсем законно, точнее, совсем незаконно. Но, право, Бо бы жутко удивилась, реши первый советник напомнить Эве о назначении нового губернатора Оссена после того, как сам подрос в должности. К счастью, в хозяйственности и разумности Евгения даже превосходила отца. А еще она советовалась со своей созвучной почти по любому важному поводу, и это грело тщеславие Бо. Ох уж эта власть — привыкнешь — и все остальное тебе уже не по вкусу.

Оссенский сектор вроде и находился совсем недалеко от первого Стэнвенфского — три с половиной часа на поезде. И все же такая поездка туда-сюда занимала целый день. Бо хотела бы лично следить за развитием дара Эвы, но выбираться чаще раза в неделю не могла. Нет, господину Мартеа она доверяла. А потому очень переживала, когда узнала, что он недоволен.

— Говорит, ученица слишком заякорена на низших измерениях. Хватается за проекции предметов. Быстро утомляется. Что б я еще в этом понимал… Одним словом: дела идут не слишком хорошо, — Кристофер подцепил на вилку маринованного осьминога.

Бо все стеснялась поинтересоваться: такой шикарный стол первому советнику накрывают ежедневно или только по случаю чьего-либо визита? В Оссенском секторе даже Евгения кушала скромно, и считала это весомым вкладом в будущее: неизвестно же, сколько им придется сидеть в Стене. А запасы продуктов только тают. Но от осьминога Бо отказываться не стала.