По металлическому полу заскрипели стулья. Зашуршали юбки, застучала трость, рядом хлопнула крышечка брегета — эти звуки заставили Эву сжать зубы и поморщиться. Шум усиливал головную боль, которая сверлила виски весь последний час собрания. То ли это было последствием заигрывания с даром, то ли результатом плохого сна и чрезмерного волнения. Эва развернулась вполоборота к столу и прикрыла глаза. Когда она распахнула их, напротив уже стоял отец Мора.

Отчего-то к щекам прилила кровь, и стало не по себе… Эва ненавидела такие приступы растерянности. Сзади к ее уху склонился губернатор Оссена:

— Идите с господином Брайсом, я присоединюсь к вам примерно через час. Что бы не случилось, из сектора пока не уезжайте.

Она воспользовалась подставленным локтем мэра и прошла по залу к дальним дверям, следом за представителями делегации венси. Пустой коридор был оцеплен патрульными, но с расположенной выше галереи доносились голоса и топот.

— Там репортеры местной газеты и представители общественных организаций, — тихо сказал господин Доменик, кивнув наверх. — «Вестник сектора» еще не вышел из печати, но слухи уже поползли.

— Мне нужно будет с ними общаться?

— Не сегодня. Иначе мой сын отправится нас искать, и ведь найдет же. А он пока вести себя на публике не умеет. К тому же, полагаю, вы голодны, как и я. А Мэгги приготовила пироги, и они остывают.

После ночного визита Эва думала, что ей будет трудно общаться с отцом Мора. Он показался строгим, суровым и высокомерным не менее, чем господин Вилридж. Возможно, она ошиблась…

Далеко идти не пришлось, хотя Эва понимала: реши она перемещаться внутри Стены в одиночку — мигом заблудилась бы, как в первый свой визит по пути с полустанка. Эти двери, лестницы, арки — почти одинаковые. Да, где-то фонари на потолке круглые, а где-то — шестигранные, решетки попадаются с орнаментом из листьев или ромбов. И все в двух цветах: латунно-желтом и черном, разве что оттенки разные. Эва вдруг отчаянно захотела наружу, на воздух, под дождь… Ей придется жить в Стене долго, так что пора начинать привыкать.

Господин Доменик пропустил Эву в комнату первой. Мор поднялся с дивана и шагнул навстречу. Она быстро преодолела разделяющее их расстояние, обхватила его за пояс и прижалась к рубашке щекой. Почувствовала как сильные руки скользят по ткани платья на спине, сжимая ее плечи бережно, но крепко. Вот бы мир вокруг исчез, а остались только они, вдвоем, в пустоте, в покое!

Откуда он вообще взялся? «Свалился со Стены» — отчего-то пришло на ум. Не дал ей пропасть, прогулял по канализации, вынес на руках из перестрелки… Бежал с ней из горящего города, трясся в вардо квени, терпел нападки губернатора. Ждал ее, вот сегодня, места не находил — Эва чувствовала, что так оно и было.

Металл глухо стукнул о металл. Мор отпустил ее и обернулся, Эва выглянула из-за его плеча и увидела, как Маргарет убирает прихватки от большой сковороды, которую только что поставила в центр стола.

— Я так рада, что теперь у меня есть еще одна сестра.

Эта девушка очаровала ее с первых минут знакомства, еще тогда, ночью. Невысокая, слегка полноватая, она двигалась с женственной грацией, которой всегда недоставало самой Эве. Она умела топить лед и создавать ощущение уюта. Мэгги казалась давно знакомой, даже родной, хотя они едва ли обменялись и десятком фраз. Эва улыбнулась, отпустила Мора и прошла вперед:

— Я могу помочь?

— Нет, милая, ты и так устала за день. Мне поможет брат, — она хитро покосилась на Мора, — Он весь день слонялся по комнатам и бездельничал.

Мор вздохнул и пошел за Маргарет, а Эва опустилась на стул и осмотрелась. Комната выглядела точно так же, как в ночь, когда она оказалась здесь впервые. Точно так же мрачно: свет шёл только от ламп и газовой жаровни, которая, вероятно, служила для обогрева. Точно так же однообразно: металлическая мебель, вазы, даже статуэтки — все в оттенках меди и латуни. Часы на стене показывали без четверти пять, но Эве казалось, что уже поздний вечер.

В такое время она обычно возвращалась домой из университета. Естественнонаучный факультет стоял на вершине холма, над Хрустальным каналом. Кампус тонул в парках, нежно-зеленых по весне и красно-золотых по осени. Клены соседствовали с северными акациями, голубые галатские сосны стояли, собравшись в группы, как заговорщики. Вдоль дорожек росли кусты снежноягодника, звездника и птичьей крови. В легких сумерках, когда газовые фонари еще не зажигались, светящиеся ягоды создавали волшебную атмосферу. А с океана тянуло свежестью, солью и рыбой.

Если Эва не вызывала дилижатор, то всегда прогуливалась пешком до канала. Она проходила этот путь по парку в одиночестве — так как не смогла завести ни дружеских, ни даже сколько-нибудь приятельских отношений с другими студентами. Часть из них были редкостными оболтусами, родители которых вкладывали огромные средства в развитие университета лишь затем, чтобы их разбалованные детки получили степень. Степень позволяла после пристроить их на государственные должности. С этими людьми Эва даже не пыталась найти общих тем. Её учеба увлекала, она хотела стать хорошим врачом. Но те, кто пришел в университет за знаниями, тоже не желали водить с ней дружбу. Ведь копаться в трупах, нюхать мочу, размазывать по стеклам кровь, ставить химические опыты — это совсем не женские занятия. И юноши справедливо считали Эву чудачкой при богатом папе-профессоре.

Тогда, медленно прогуливаясь по дорожкам университетского парка, Эва очень жалела, что у нее такой ужасный брат, и нет сестры. Сестрой она собиралась однажды назвать Катти Лавенго.

Они были подругами в закрытой школе госпожи Талленоа в Алуме. Даже после того, как Эва уехала домой, продолжали переписываться, делясь секретами и планами. В один из визитов Катти познакомилась с Карлом.

При посторонних брат был учтив и вежлив, даже галантен. А еще, нужно признаться, он был красив. Высокий, мускулистый, широкоплечий, всегда подстриженный, побритый и одетый по последней моде. На нем одинаково хорошо сидели повседневные костюмы и патрульный мундир. Если воротничок не держал форму или стрелка брюк казалась Карлу недостаточно острой, он бил слуг. Если заканчивался одеколон — он устраивал скандал. Папа не видел этого, папа постоянно пропадал на работе… Слуги не жаловались, потому что им очень хорошо платили.

Карл любил говорить о людях гадости за спиной, охотиться с собаками и проводить смотры. Кажется, больше ее брата ничего не заботило. И каким образом он дослужился до главы городского патрульного корпуса, Эва могла только гадать.

Легкими взмахами длинных ресниц, оброненным вовремя зонтиком, случайным касанием руки — а может и чем-то еще, чего Эва не замечала и не понимала — Катти очаровала Карла, и он сделал ей предложение. Брат возил невесту на охоту, водил на выставки и в театры. Катти постоянно болтала о будущей свадьбе, новом особняке, детях. А ведь раньше они обсуждали куда более интересные темы: вместе хотели открыть сиротский приют, отправиться в путешествие по столицам Архипелагов. Катти писала стихи. Теперь Эва перестала ее понимать, хуже того, почувствовала себя уже не подругой, а так — приложением к брату.

Но Карл погиб, Крессильн сдался, замуж вышла сама Эва. О судьбе Катти можно было лишь гадать.

Найдутся ли общие темы у них с Мэг? Мор рассказывал, что она служит секретарем мэрии Стэнвенфского сектора, то есть правой рукой своего отца. Если она разбирается в политической кухне, то сможет помочь Эве не стать марионеткой в губернаторских играх. Принятые законы можно отменить, а правителя убрать. И ее уберут, как только сочтут нужным, если она не укрепит позиции. Свобода венси сейчас — просто закорючки на бумаге. Чтобы люди действительно вышли из Стены, придется продержаться до победы над генералом. И не позволить им погибнуть… Хотя что она в этом понимала?

— Вы очень некстати решили поставить на место Фердинанту Эдоллеа. Извинений приносить мы не будем, но впредь, Эва, держите себя в руках, — назидательно произнес господин Вилридж, когда они закончили обедать. — Да, у нее четыре дирижабля — и каждый нужен нам. Вы же не словами собрались воевать.