— Вот они! Вот они! — протянул руку генерал. — Видите! Идут ли шуйцы?
В клубах порохового дыма неясно виднелась кучка людей, почти окружённых со всех сторон морем красных фесок[4].
А шуйцев совсем немного. Накануне бился этот полк в радишевском отряде, и прислали его лишь для того, чтобы прикрыть отступление. Шуйцы залегли на третьем зеленогорском гребне. Они сыпали пулями в преследовавшие по пятам остатки рот таборы, но турки в пылу своей победы не замечали пуль. Турки вслед за истомлёнными владимирцами и суздальцами взобрались и на третий гребень, и отсюда заставили уйти зеленогорцев... Легендарный бой закончился. После того, как «Сердце Плевны» было взято, всё приобретённое двумя днями нечеловеческих усилий снова перешло в руки неприятеля.
Зелёные горы опять перешли к туркам...
XXVII
СКОБЕЛЕВ В ТРАНШЕЯХ
а военном совете, последовавшем утром нового дня, было решено, что взять Плевну штурмом невозможно, и решили осаждать её. Из Петербурга вызвана была гвардия, а также — знаменитый военный инженер генерал Тотлебен, прославивший себя сооружением севастопольских укреплений.
Быстро стали вырастать вокруг Плевны земляные укрепления. Батарея являлась за батареей, и скоро Плевна окружена была кольцом и людей, и орудий... В октябре взяты были укрепления Османа-паши на Софийском шоссе, Горний Дубняк и Телиш. После этого для плевненской армии турок создалось такое положение, что к Осману-паше даже птица не могла пролететь без ведома русских.
Однако турки в Плевне не сидели смирно. То и дело совершались вылазки. Чуть только наступала ночь, вдруг вспыхивали выстрелы, начинался переполох, завязывались ожесточённые схватки, и лишь под утро суматоха затихала.
Всё-таки туркам приходилось не сладко в их «норе». По заведённому генералом Тотлебеном порядку каждое утро на рассвете все, какие только были собраны под Плевной, орудия давали по городу залп. Затем начиналось методичное обстреливание какого-либо одного заранее определённого пункта и так продолжалось до шести часов вечера. Затем следовал новый залп из всех орудий, и пушки замолкали до следующего утра.
Так делали изо дня в день. Изматывали турок.
Михаил Дмитриевич, уже генерал-лейтенант и командир 16-й пехотной дивизии, командовал русской позицией на прославивших его Зелёных горах. Бои под Плевной показали, наконец, всему миру, какого военачальника имеет Россия в лице Скобелева. Сияние славы озарило Белого генерала. Все недоброжелатели его замолчали. Государь вернул ему полное своё расположение. В армии теперь не было генерала, популярнее Михаила Скобелева. Солдаты из полков 16-й дивизии гордились тем, что они служат под его начальством, и хвастались перед товарищами, называя себя «скобелевцами».
На зеленогорской позиции генерал Скобелев теперь являлся полным хозяином. Он немедленно поставил во главе своего штаба произведённого в подполковники друга и любимца Куропаткина. И эти двое людей стали душой Зелёных гор. Они сумели так устроить там свои полки, что те в Брестоваце и на его высотах расположились, будто дома.
Но Скобелеву было мало этого. Его постоянно тянуло вперёд — поближе к туркам, чтобы быть всегда наготове и, воспользовавшись первым удобным случаем, вновь овладеть позициями, которые дважды уже побывали в его руках.
В одну тёмную, ненастную октябрьскую ночь высланы были охотники с сапёрами и к утру... турецкие позиции оказались опоясанными русскими траншеями. Турки пробовали было выбивать русских огнём своих стрелков, но напрасно! Траншеи змеями расползались во все стороны, сеть ровиков оплела всё пространство впереди, и турки были так сжаты, что должны были сидеть в своих норах, не показываясь из них днём и лишь изредка осмеливаясь беспокоить русских ночью.
Как только траншеи довели до хорошей глубины, Скобелев вместе с Куропаткиным поселился в одной из них. Он сумел обставить себя так, что солдаты постоянно видели его. Не проходило вылазки, чтобы он лично не отправлял охотников на турок, давая им наставления, как биться с врагом, как заклёпывать орудия, выбивать неприятеля штыками. Если же турки предпринимали вылазку, сам Скобелев всегда был налицо, и ни разу турецкая вылазка не завершилась даже самой ничтожной удачей.
В тех случаях, когда готовилась новая вылазка, скобелевское «напутствие» солдатам производило на них поистине бодрящее действие, хотя Белый генерал никогда не обращался к ним с пространными речами, а только по-простому разговаривал с некоторыми из них.
Вот выстроился взвод охотников. Они взялись подобраться — практически ползком — к неприятельским траншеям и ворваться в них, давая этим возможность подоспеть как раз во время суматохи товарищам.
Скобелев обходил ряды.
— Ну, молодцы, смотри, сделай дело! — слышался его молодой голос.
— Постараемся, ваше превосходительство! — гремело в ответ.
— То-то постараемся! Надобно, чтобы всё чисто вышло...
— Редуты брали, а тут чтобы осрамиться... Ни в жизнь!
— Редуты, ребята, другое дело. Их взять нужно — а тут только переполоха наделать... Подобрался, кричи «ура!» и действуй штыком, пока турок не опомнится. А опомнился он — ты уходи назад... Измором их доймём, если в честном бою в руки не даются... А чтобы измором взять, покою давать нельзя... Поняли? Начальника, ребята, слушай; сказал он «стой», и ты ни с места... А коли вразброд станете действовать, самим хуже — перебьют вас не за понюх табаку...
Это не высокопарная речь, а понятные каждому солдату слова...
Однажды — это было ещё до того, как Скобелев перебрался в траншеи, — он ночью отправился осмотреть работы. Только что Скобелев в сопровождении нескольких офицеров, перейдя Брестовацкий лог, стал подниматься на первый гребень, как увидел бегущих солдат владимирского полка. Некоторые были с ружьями, другие — без них.
— Это что такое? — закричал Скобелев. — Стой! Что тут за безобразие? Где офицер?
Подошёл испуганный офицер и взял под козырёк.
— Объясните, что это значит? — обратился к нему генерал.
— Ваше превосходительство! Турки открыли такой огонь, что нагнали панику на солдат... Мы ничего не могли с ними поделать! — смущённо оправдывался офицер.
— Как вам не стыдно! — загремел Скобелев. — У вас самолюбия нет! Вы своего долга не знаете... Стыдитесь, молодой человек!
Подошли ещё несколько запаниковавших. Скобелев пристыдил и их. И лишь после этого обратился к ним, к солдатам, спокойно и даже ласково.
— Нехорошо, ребята! — говорил он. — Вы забыли присягу, данную Государю: живота не щадить... Смотрите, загладьте скорее свою страшную вину, иначе я не хочу вас знать, не буду вами командовать... Будьте молодцами... Господа офицеры! Соберите ваших людей, разберитесь по ротам и в полном порядке идите обратно в траншеи...
Сконфуженные солдаты возвратились на позиции и под непрерывным огнём турок докончили все свои работы...
Скобелев явился в траншеи почти что вместе с ними. Оставленные было работы приходились в центре. Справа и слева работы продолжались.
— Спасибо вам, братцы! — заговорил Скобелев, обращаясь к оставшимся на работе. — Спасибо вам за ваши храбрость и старание! Попробуйте, молодцы, к рассвету прорыться как можно глубже. Землю не бросайте вперёд, а только вверх... Ну, ещё раз спасибо. И желаю успеха...
Траншеи были устроены Скобелевым и Куропаткиным на славу — широкие и вместительные. И они ещё сообщались между собой крытыми ходами. Два прикрытых пути проведены были для Брестовацкого лога. По этим ходам доставлялись на позицию патроны, снаряды, приносились котлы с горячей пищей, и всё это исполнялось сравнительно в безопасности. Ежедневно в траншеях выступал хор казанского полка, и это ободряло солдат лучше всяких речей и приказов. Музыка как бы вселяла в них уверенность в безопасности. Турецкие выстрелы не бередили нервов. На траншеях даже появились дощечки-указатели с надписями: «Невский проспект», «Троицкий проспект». Впереди раскидали проволоки, сорванные с турецких телеграфов. Ямы для секретов также соединялись ходами. Иными словами, Скобелев сумел создать обстановку, при которой защитники траншей чувствовали себя спокойно, комфортно, и как будто исполняли они такое дело, какое не грозило им даже малой опасностью...
