В Плевну уже вошли русские войска. Военный оркестр грянул гимн, когда в покорённый наконец город прибыл главнокомандующий. Ревело теперь уже вместо пушечного грома русское «ура!». Торжествующие солдаты охрипли от победного клича. Болгары, которых в Плевне оказалось немало, со слезами радости на глазах выходили к победителям, падали перед ними на колени, целовали жёсткие руки солдат.

Теперь путь к Константинополю преграждало одно последнее препятствие — Балканы и последняя оставшаяся там армия турок[73].

А под Плевной, уже занятой русскими войсками, в это время был Государь, пожелавший принести благодарение Богу на том самом месте, где стояла ставка сдавшегося Османа-паши...

Впервые ещё молились здесь русские люди, и пушечный гром не прерывал их молитв...

После молебствия Государь отправился в Плевну. Печальную картину разрушения представлял этот город. Всюду виделись груды мусора, обломков, гниющих трупов животных и людей. Уцелевшие дома все носили на себе следы от русских гранат. Но вся эта печальная картина скрашивалась необыкновенным ожиданием, царившим повсюду по пути, по которому проезжал Государь. Тысячи болгар, плевненских жителей, уже сбежавшиеся в город из окрестностей, встречали Императора радостными криками. Дорога, по которой он ехал, устлана была миртовыми ветвями. Каждый болгарин явился с миртами на встречу к освободителю его родины. Из православной церкви вышел крестный ход. Государь приложился к кресту и среди выстроенных в ряды пленных турок проследовал в приготовленный для него дом, кругом которого, волнуясь, как волнуется море, толпились тысячи плевненских болгар, громкими криками выражавших свою радость.

Государь завтракал с членами своей семьи, румынским князем Карлом и высшими представителями своей армии, когда под окнами раздались громкие восклицания:

— Браво! Осман-паша! Браво!

Перед домом под открытым небом накрыты были столы для лиц из свиты Государя и князя. Все они повскакивали из-за столов и расступились, образовав две живые стены, чтобы пропустить в дом Государя недавнего защитника Плевны, Османа-пашу.

Опираясь одной рукой на плечо своего адъютанта Хаиб-бея, другой — на плечо гвардейца-корнета князя Дедашкилиани, шёл плевненский герой к своему победителю.

Государь встретил защитника Плевны милостиво и говорил с ним при посредстве драгомана Мокеева.

— Что вас побудило прорываться? — прежде всего спросил царь.

— Как солдат, дорожащий своим честным именем, я должен был сделать эту попытку! — ответил Осман-паша. — Утешаюсь тем, что моя неудача доставила мне честь быть представленным Вашему Величеству.

— Отдаю полную дань уважения вашей доблестной храбрости...

— Государь! — почтительно склоняясь, произнёс Осман. — Я исполнял лишь свой долг и надеялся, что заслужу этим не только признательность своего Отечества, но и милостивое внимание Вашего Величества и уважение вашей армии.

Император предложил несколько вопросов относительно того, известно ли Осману-паше, в каком положении находятся воюющие стороны. Осман откровенно ответил, что в течение сорока пяти дней после взятия Горнего Дубняка никакая весть извне не проникала в Плевну, и сознался также, что пищевых запасов у него оставалось всего на пять дней.

— В знак уважения к вашей храбрости, — сказал Государь, заканчивая разговор, — я возвращаю вам вашу саблю, которую вы можете носить и у нас в России, где, надеюсь, вы не будете иметь причин к какому бы то ни было неудовольствию.

Осман с видимым чувством признательности низко поклонился Государю и вышел, поддерживаемый теми же офицерами.

На дворе, заметив, что он нуждается в отдыхе, ему подали стул. Его окружили плотной толпой офицеры и наперебой принялись выражать удивление столь стойкой защите Плевны. Комендант главной квартиры главнокомандующего генерал-майор Штейн вручил Осману его оружие, от болгарского населения Плевны поднесена была ему миртовая ветвь...

Побеждённый герой не мог жаловаться на недостаток внимания. Всю неудачу попытки прорваться он принимал на себя, объясняя, что ошибся в расчёте времени на один час. Не будь этого лишнего часа, 20 тысяч свежих резервов явились бы в бой.

Четвёртого декабря Османа-пашу увезли в Россию.

Государь в знаменательный «Плевненский» день 28 ноября был в восторженном настроении и даже помолодел[74].

А 2 декабря под Плевной имело место великое торжество: праздник из праздников. Все войска, участвовавшие в плевненской драме, выстроены были в низине перед городком. Предстоял высочайший смотр. Государь Император Александр Николаевич пожелал сам лично вместе со своими чудо-богатырями возблагодарить Бога за дарованную им победу.

Приветственное, радостное, совсем не такое, какое слышал враг, «ура!» их пронеслось по Плевненскому полю: показалась коляска, в которой ехал к войскам Государь[75].

Коляска остановилась, Государь привстал, сбросил с себя шинель и, опершись одной рукой на козлы, другой снял фуражку с головы... Над окружавшей коляску толпой возвышалось его несколько болезненное, но доброе, сиявшее радостью, улыбающееся лицо.

Он сделал жест.

Всё вокруг смолкло, и раздались приветливые, ласковые царские слова:

— Нет, нет... Вам, всем вам великое спасибо... Не мне — вам «ура!»...

И Государь с непокрытой головой, махая своей фуражкой, вышел из коляски и обнял своего августейшего брата.

Спустя минуту все увидели, что Государь надел Великому князю через плечо ленту ордена Святого Георгия I степени. Великий князь так и оставался в ней.

Новое восторженное «ура!» приветствовало слова Государя и эту награду всей Дунайской армии в лице её главнокомандующего.

Затем были вручены награды и другим начальникам. Государь обошёл войска, горячо благодаря их за подвиги, труды и лишения.

Потом начался молебен.

На коврике впереди всех стоял Государь, несколько отступя от него — румынский князь Карл и Великий князь Николай Николаевич. За ними — толпа офицеров и свита.

Среди молебна Государь подозвал диакона и шепнул ему несколько слов. Тот передал их священнику. Скоро в надлежащем месте раздалась молитва за упокой души тех, кто пал на поле брани, кто жизнь свою отдал за Отечество, не посрамив земли Русской, кто умер за ближних, освобождая родственный, но мало даже известный народ.

Много их пало под Плевной. Десятки тысяч легли по всей Болгарии и Малой Азии. Государь избегал этого кровопролития, но сила обстоятельств и общее настроение решили иначе, и царь-освободитель лично видел и пережил все неудачи и ужасы войны.

При первых же звуках заупокойного песнопения Государь опустился на колени, припав к земле, оставаясь так до конца поминовения павших. Когда Император поднялся, то на его глазах — глазах царя-освободителя — ясно виднелись следы слёз.

Ещё миг, и раздался торжественный возглас, но уже не о мёртвых, а о живых.

— Христолюбивому победоносному воинству, — возглашал диакон, — многая лета!

— Многая лета, многая лета! — подхватили возглас певчие. — Многая, многая...

И они не успели докончить. Со всех батарей, со всех укреплений, на пятьдесят вёрст окружавших Плевну, ударил по сигналу, поданному ракетой, оглушительный залп из всех орудий. В последний раз гремели под Плевной русские пушки. На этот раз не смерть, не разрушение, а радость и близость славного мира вещали они...

Государь ещё раз обошёл фронт и благодарил войска. С места молебствия Его Величество отбыл в Плевну.

Освободительная война кончалась, но не кончилась! Впереди у русских были ещё Балканы.

XXVI

В БАЛКАНАХ

о шипкинцев только редко-редко доходили вести о том, что делалось под Плевной. До того ли им было, чтобы особенно интересоваться вестями из внешнего мира? Ведь здесь у них тоже была «своя Плевна». Да что Плевна! Против них, лишь только началась зима, поднялся новый суровый враг — мороз...