Наконец, сам убедившись, что колонна пребывает в полном порядке, Михаил Дмитриевич уведомил начальника отряда, что готов к выступлению.

— Ребята! — обратился он к солдатам. — Государь посылает нас в Хиву. Там томятся захваченные в плен наши земляки. Идти нам придётся по безводной степи, где только изредка попадаются колодцы с водой. Но вы — русские. И сумеете превозмочь все труды. Я верю, что мы молодцами дойдём, куда нас посылают. Если встретятся враги, мы разобьём и уничтожим их по-русски. Но помни каждый: у меня отставших быть не должно, колонне не растягиваться, идти дружно, пока хватает сил. Господа офицеры отвечают передо мной за строй... Теперь каждый помолись про себя!

Скобелев первым снял фуражку, замелькали белые кепки. Солдаты набожно осеняли себя крестным знамением.

— Смирно! Накройся! — раздалась команда.

Скобелев, уже сидевший на коне, ещё раз осмотрел колонны и воскликнул:

— С Богом!..

Послышались отдельные команды, и загрохотали барабаны. Сохраняя ряды, стройно, не торопясь, двинулась колонна вперёд. Скобелев ехал во главе. Он даже не оглядывался, вполне уверенный, что его приказания поняты и будут исполнены...

— Что, капитан? — торжествующе шепнул на ходу Волпянский Агапееву. — Каково пошли?

— А впереди что? — даже рассердился тот и поспешил объяснить: — Впереди безводная степь, где глина, где песок. Таким шагом по ним далеко не уйдёшь!

Действительно, по пескам, поднимаясь на песчаную возвышенность Усть-Юрт, предстояло пройти, без малого, четыреста вёрст. Следом за передовой колонной Скобелева шла другая колонна — Гродекова, которая должна была идти тем же путём, что и первая. Лишь за ней следовали главные силы Мангышлакского отряда под начальством Ломакина. Остановки назначались у колодцев, разделённых двадцатью пятью — тридцатью вёрстами. На половине пути, у колодцев Ильтедже предполагалось соединение всего отряда, и здесь был предположен более продолжительный отдых.

В Биш-акты многие недоверчиво покачивали головой при выступлении авангарда. Слишком уж блестяще начал Скобелев поход. Невольно являлось сомнение, удастся ли ему хотя бы сносно завершить его...

А как бы в ответ уже издали доносилась старая кавказская, но приноравливаемая ко всякому случаю песня, которую начали солдаты по приказанию своего нового командира:

Море без берегов, без воды, без жизни... Море песка, только песка... Куда ни кинь взгляд, везде песок, местами бледно-жёлтый, как будто золотистый, местами серовато-грязный. Тишина ничем невозмутимая, невообразимая. Проклятое место! Здесь птица не пролетает, здесь зверь не пробегает. Всё мертво — это пустыня Усть-Юрт.

VI

ВПЕРЕДИ ВСЕГДА

очти две недели шёл Мангышлакский отряд по пустыне.

Во всё время этого похода Скобелев был впереди. Отдельной колонной он командовал недолго — всего на отрезке трети пути: до колодцев Буссага, где Ломакин нашёл необходимым не раздроблять своего отряда, а вести его поэшелонно. Михаил Дмитриевич всё-таки остался во главе авангарда.

Уже около колодцев Буссага о Скобелеве его товарищи стали отзываться несколько иначе. На него поглядывали и с удовольствием, и с удивлением в то же время. Даже толстяк-капитан Агапеев, ещё недавно относившийся к Скобелеву с явным пренебрежением, и тот начал изменять своё мнение о нём.

— А ведь из питерского фазана как будто и толк выйдет! — говаривал он.

Фазан — это с очень красивым оперением птица. И в армии, конечно, в шутку, так называли штабных офицеров. Но после похода по степи этим ироническим прозвищем Скобелева никто уже в отряде не называл.

Хорошо идти, когда верблюды сильны, сёдла их исправны, вьюки пригнаны, люди знают своё дело. Нет тогда ни падения верблюдов, ни перетаскивания тюков с одного животного на другое, не слышно жалобного рёва животных, перебранки между людьми.

Так говорит один из участников этого похода.

Скобелев перед выступлением из Биш-акты продумал, предусмотрел все мелочи. В его колонне во время пути до колодцев Буссага, то есть в течение двух дней, не бросили ни одного вьюка. Всё было сохранено, и колонна потеряла только двух малосильных верблюдов, которых пришлось оставить на дороге. А пески давали себя знать. Часто поднимался ветер, и тогда колонна шла, окутанная облаками пыли. Пыль залепляла глаза, набивалась и ноздри, в рот, но люди заметно бодрились. Строй был сохранен. Да иначе и нельзя было. Однажды пехота попробовала, как и прежде случалось, растянуться, идти нестройной толпой. Не тут-то было!.. Скобелев остановил колонну, выровнял ряды, скомандовал «на плечо!» и так, под барабан, повёл солдат по пескам. Пять вёрст шли так, а в день полагалось идти всего пятнадцать. После этого марша устроили отдых, и когда пошли далее, ряды уже не сбивались, шли стройно: урок, данный командиром, оказался очень памятным. Но главным было то, что Скобелев сумел внушить солдатам — иначе идти нельзя. И они сами уже старались по возможности не сбиваться. Чуть кто отставал, командир оказывался уже около отставшего. Начинались расспросы, но не строгие, без угроз, без сердитого окрика. Если отставший действительно выбился из сил, Скобелев приказывал посадить его на верблюда. Солдат, отдохнув, сам, без принуждения возвращался в строй. Если же отставший пыл просто лентяй, командир стыдил его и приказывал потратиться к товарищам. Таким подходом он добился того, что даже ленивцы перестали отставать и шли так же бодро, как и их более ретивые товарищи.

Так прошли мимо родника Камысты, колодцев Каращек и Сай-Кую.

На втором переходе Михаил Дмитриевич обнаружил такую проницательность, какой и предугадать невозможно было в человеке, недавно ещё покинувшем Петербург и во второй раз в жизни очутившемся среди песков. Он нашёл родник с хорошей водой там, где о нём не знали даже проводники-киргизы. Это было на переходе от родника Камысты к колодцам Каращек. Переход был в тридцать вёрст. В Камысты вода оказалась солоноватая, сильно отдававшая железной окисью, неприятная и запахом, и вкусом. Но проводники предупредили, что в Каращеке вода ещё хуже. Ввиду этого Скобелев велел запастись родниковой водой. Зарезали козлов, и из их шкур киргизы понашили бурдюков. Приказано было также не бросать желудков и кишок. И они пошли в дело. Желудки тщательно вымыли и, наполнив водой, уложили в мешки, а затем нагрузили на верблюдов. Кишки тоже тщательно перемыли, налили в них воды, и эти длинные «водохранилища» солдаты несли на себе, намотав их на руки или обмотав вокруг тела.

Должно быть, раньше чем выступить в поход, Михаил Дмитриевич, стараясь изучить местность, расспрашивал о пустыне степняков-киргизов. Иначе невозможно себе и объяснить то обстоятельство, что после Камысты он вывел свою колонну прямо к колодцам Аще-Кую, — вывел он, потому что два проводника решительно ничего не знали об этих колодцах, расположенных в глубоком овраге. Вода в них была горькая, но её пили, не обращая внимания на вкус...

— Чего там вкус! — говорили солдаты. — Была бы матушка-водица мокрая. А остальное — всё равно!..

Горькую воду пили, ею пополнили запасы, и не напрасно. В Каращеке вода действительно оказалась такой, что от неё отворачивались даже неприхотливые русские солдаты. Она была солона и до того нечиста, что даже глядели на неё с отвращением...

Скобелевская колонна недолго оставалась тут и перешла к Сай-Кую, где вода всё-таки была сносная, хотя и горькая, и солоноватая.

Здесь колонна отдохнула и потом двинулась к колодцам Буссага — когда на смену ей пришла в Каращек вторая колонна — Гродекова.