«Первая Плевна» прошла в Систове незаметно. Слишком близко была она от Никопольской победы. Удачи русских отрядов на Балканах и за Балканами тоже затушёвывали собой неуспех 8 июля.

— Ну слава Богу! — сказал однажды Сергей своим приятелям. — Послезавтра конец нашему систовскому сидению...

Это было 18 июля.

— Слава Богу! — даже перекрестился Фирсов. — А то куда как совестно сидеть здесь в холе да на покое... Верно, там кровь льётся, дерутся товарищи, а мы сидим...

Рождественцев засмеялся.

— Пожалуй, и в Тырново сидеть будем, — предположил он.

— А что так? — удивился Мягков. — Разве кончим скоро войну?.. Давай то Господи!

— К этому, как будто, всё и идёт! Можно ожидать перемирия с минуты на минуту.

— Хорошо бы к именинам Государя Императора покончить совсем! — задумчиво произнёс Фирсов. — Вот был бы подарочек нашему милостивцу-освободителю.

— Кто знает! До 30 августа ещё без двух дней полтора месяца. Много может воды утечь за это время...

Много, ох как много! В этот самый день 18 июля под Плевной выбыло из строя около пяти тысяч русских солдат. Один только Пензенский полк потерял 29 офицеров и 1006 нижних чинов...

Это была «Вторая Плевна». Несмотря на чудеса храбрости, проявленные русскими, отчаянный бой не при нёс никаких результатов. Русские не продвинулись ни на шаг. Теперь стало известно, что в Плевне засели более 60 000 турок.

Впрочем, кровавый бой 18 июля, как оказалось впоследствии, остался далеко не без результата. Планы турецких стратегов были нарушены. Осман-паша уже не мог теперь выйти из Плевны на соединение с Ахмет-Эюбом. Русские в свою очередь узнали, с каким упорным противником им приходится иметь дело.

19 июля в Систове о плевненском бое накануне носились только смутные слухи. Однако всё было спокойно. Вдруг поднялся панический переполох.

— Турки, турки идут! — пронеслось по всему Систову.

Через Систов шла за Дунай большая партия раненых накануне в плевненском бою солдат. Все они пребывали под впечатлением пережитых всего несколько часов назад ужасов. Понесённая неудача угнетала их. Те раненые, которые могли идти сами, брели как попало, не соблюдая порядка. Сами они первые рассказывали встречным, что «конец пришёл русским», что турки наголову разбили войска, отбросив все полки далеко-далеко от Плевны, что турки по пятам преследуют русских.

— Уж как мы-то ушли, не знаем сами! — жаловались некоторые из них. — Вот тут, под самым Систовом, можно сказать, черкесы нас нагоняли.

Их жадно слушали. Беспокойство возрастало.

— Одну партию так даже в плен взяли, — слышались рассказы. — Уж черкесы известны — всех перережут...

— Да где же это было-то? — спрашивали недоверчивые. — Под Систовом... Наверное, часа не пройдёт — здесь будут...

Из уст в уста передавалась ужасная весть: «Турки идут, турки близко!». По всему Систову слышались вопли перепугавшихся болгар. В довершение всего переполоха почти через весь Систов промчался казак, громко кричавший:

— Спасайтесь! Турки в городе!

Он мчался, размахивая шашкой, прямо к спуску на мост. В переполохе не заметили, что негодяй был пьян. Несколько человек болгар и казаков из интендантского обоза с отчаянными воплями, с искажёнными от ужаса лицами стремглав побежали к дунайской переправе. Пьяницу схватили, но уже было поздно. Все систовцы — мужчины, женщины, дети — в паническом ужасе кинулись к мостам. Случилось так, что как раз в этот момент, когда начался переполох в Систове, в город вступила партия пленных турок, доставленная сюда из Никополя. У страха глаза, как известно, велики. Обезумевшие от ужаса люди, которые по опыту знали, что такое турки, приняли пленников за авангард турецких войск. В безумном ослеплении неслись толпы народа к Дунаю. Интендантские чиновники и солдаты, конвоиры транспортов, санитары, сёстры милосердия, только что набранные рекруты болгарского ополчения, кто на лошадях, кто на ослах, кто бегом, сломя голову неслись на румынский берег. Комендант майор Подгурский получил приказание от генерала Рихтера, заведовавшего переправой, во что бы то ни стало, даже хотя бы силой оружия, остановить это обезумевшее стадо. Мост через Дунай мог быть уничтожен ими, и тогда произошла бы страшная катастрофа. Паника между тем передалась на левый берег в Зимницу. Там вообразили, что турки успели подойти к мосту и берут вход на него силой. С румынского берега видна была борьба русских с возбуждённой толпой, в которой болгары в своих красных фесках издали действительно могли сойти за турок. Началось беспорядочное бегство. Госпитали снимались и уходили, спасая от мнимой опасности раненых и больных. Мост у болгарского берега пришлось забаррикадировать. Только энергичные уверения генерала Рихтера несколько образумили и успокоили перепугавшихся. Весьма успокоительно подействовало на людей появление на позициях около Систова рот Воронежского полка и оставшихся на месте формируемых рот болгарского ополчения. На позициях возле Зимницы для успокоения несчастных алармистов также расставлены были войска. Посланные в разъезды по плевненской дороге казаки донесли, что нигде около Систова нет наступающих турок и в помине.

Описанный переполох, едва не кончившийся катастрофой, произвёл на русских солдат неприятное впечатление. Они с тех пор стали относиться к болгарам с чрезвычайной презрительностью. Очень уж позорным показался русским храбрецам, видевшим лицом к лицу смертельный ужас и не отступавших перед ним ни на шаг, этот панический страх перед мнимой угрозой.

В то же время тяжёлой скорбью удручались русские сердца. Ведь под Плевной, собственно говоря, не было поражений. Был только неуспех предприятия, дорого обошедшийся русской армии, но прежняя бодрость сохранялась; солдаты, как и прежде, рвались в бой и горели теперь желанием отомстить за гибель товарищей.

В день своего ухода из Систова в Тырново Рождественцев получил сразу два письма. Одно из Казанлыка от Петко Гюрова, другое из-под Плевны от Коралова.

И тот, и другой сообщали Рождественцеву не совсем утешительное...

Гюров писал, что в Казанлыке получены известия, пока очень смутные, будто на них со стороны Адрианополя двигается какая-то, по слухам, огромная турецкая армия, так что сравнительно небольшому передовому отряду придётся отступить в горы. Коралов сообщал, что после двух неудач готовится третий — решительный — штурм Плевны.

«Если теперь не будет удачи, — писал Алексей, — плохо наше дело! Что и будет тогда — не знаю. Неправ я был, называя 14-ю дивизию несчастливой. Она начала войну победой, а наши только Никополем, да и то сдавшимся и не взятым, и ничем иным теперь похвастаться не могут. Но гордиться всё-таки есть чем. Наши умирали, но не отходили, пока не получали от начальства строжайшего приказания отступить. Ужасы Дуная — ничто перед ужасами двух Плевн. Помнишь роковое место за Текер-дере на Дунае? Так таких роковых мест в обеих Плевнах было десятки. Удивляться теперь нужно туркам. Стойкость их необыкновенная. Только бесполезна она. Слышал я тут нечто. Если решительный штурм не удастся, так Османа-пашу мы обложим со всех сторон и будем держать, как крысу в крысоловке. Измором возьмём, а всё-таки возьмём. Как-никак, а он попался тут нам в своей Плевне. Туркам тут будет крышка. Всё-таки же война ещё недолго протянется».

Далее Коралов сообщал, что по какой-то счастливой случайности он остался до сих пор жив и невредим. Ни одна шальная пуля не зацепила его, хотя он откровенно говорил, что был в адском огне, вскакивал первым в турецкие укрепления... Но, увы, всё у него проходило незаметно, и столь желанный беленький крестик никак не давался ему...

— Не везёт Алексею Петровичу! — усмехнулся сочувственно Рождественцев и с гордостью покосился на своего Георгия.

XIX

БОЛГАРСКАЯ ДРУЖИНА

етко бодро совершил переход через Большой Балкан со своей третьей дружиной. Вместе с русским Передовым отрядом болгарские ополченцы стали на отдых в городе Казанлыке. Лазарь оставался вместе с дружинниками. Настойчивость мальчика подействовала. Командир дружины майор Калитин в конце концов махнул рукой и если не разрешил мальчишке остаться при дружине, то вместе с тем и не препятствовал этому. Маленький воин очень гордился своим новым положением.