Громкое «ура!» было ответом на это приказание любимого командира. Вперёд бросились находившиеся позади суздальцы. Неистово выкрикивая боевой клич и ободряя им самих себя, кинулись они вперёд на скат, весь так и красневший от обилия турецких фесок. Пули турок не остановили героев. На пути суздальцы встретили владимирцев и стрелков. Они увлекли их с собой. Полки перемешались. Добравшись на сто саженей к туркам, русские всей массой кинулись на них со штыками наперевес. Турки встретили их, и закипел самый ужасный, молчаливый рукопашный бой — грудь с грудью, лицом к лицу. Недолго он длился: турки, славные воины, не выдержали богатырского удара. Третий гребень был взят и очищен от неприятеля...

XXIV

В «СЕРДЦЕ ПЛЕВНЫ»

кобелев так и поедал глазами открывавшуюся перед ним картину. Плевна была будто на ладони. Из густой зелени садов выглядывали беленькие болгарские домики, дальше поднимались острые, как иглы, минареты. Под Плевной совсем низко плавали облака порохового дыма. Восточные высоты были так окутаны им, что там ничего нельзя было разглядеть...

Впрочем Михаил Дмитриевич и не особенно всматривался туда. Там было «не его», а вот перед ним расстилалось то, что должно скоро перейти в его руки... Перед ним было «сердце Плевны» — соединённые редуты: Абдул и Реджи...

Не казались они теперь в этот дождливый пасмурный день ни страшными, ни неприступными. Просто это были огромные кучи мокрой земли и грязных камней, но отовсюду, из грубо проделанных амбразур, из отверстий, заменявших бойницы, смотрели дымившиеся жерла пушек и стволы ружей...

Редуты молчали. Видимо, и их защитники тоже утомились и теперь отдыхали, поджидая, когда опять пойдут на них русские...

Зато Кришин и Омар-табия не знали отдыха. Пушки гремели с них непрерывно. В левой стороне от главных редутов вырос новый — Садовый, как его уже называли русские, однако от главных редутов он был отдалён и представлял опасность только тогда, когда пришлось бы прорываться на него.

Было три часа пополудни. Ещё два-три часа, и должна уже наступить темнота. Покончить с редутами следовало засветло. Скобелев тяжело вздохнул и подал знак начинать атаку.

Войска уже знали, что Радишевский, или центральный, отряд был отброшен. Скобелев внимательно вглядывался в лица солдат, желая рассмотреть на них впечатление, произведённое вестью о неудаче. Но чем дольше вглядывался он, тем всё более светлело его лицо. Он не видел в солдатах ни тени уныния, ни следов упадка духа. Люди смотрели бодро, даже весело, с задором; на каждом лице как бы отпечатывалась уверенность в предстоящей победе...

Скобелев взглянул вниз, в логовину, — она вся клубилась туманом.

Полки проходили мимо своего Белого генерала, словно через сто-двести саженей их ждал парад. Знамёна были распущены, впереди шли музыканты. Так и вспыхивало «ура!», когда солдаты проходили мимо Скобелева и узнавали его. С «ура!» смешивались их приветственные крики. Вот прошли суздальцы, владимирцы и стрелки — победители этого утра, овладевшие гребнем. Словно пасть ада открылась и поглотила их — таково было впечатление, когда туман в логовине скрыл их. С редутов, которые с третьего гребня ясно были видны, затрещали безостановочные выстрелы. Турки оттуда тоже не видели наступавших, но слали пули наугад — по тому направлению, где русские должны были пройти. Пушки с обеих сторон так и грохотали. Воздух дрожал. Скобелев глаз не спускал с той полосы, где кончался туман и снова была видна мокрая, потемневшая земля... Вдруг словно бездна разверзлась, и из неё вынырнула на свет дневной небольшая кучка солдат. Вынырнула и остановилась, громко крича «ура!». Турецкие пули в одно мгновение смели несчастных. На смену им выбрались ещё несколько групп. И их ожидала та же участь. Очевидно, из тумана выбегали только наихрабрейшие. Остальные же так и застряли в непроницаемой мгле на дне лощины. Видимо, среди тумана бодрость оставила бойцов, сменившись нерешительностью. Это уже грозило и неудачей, и совершенно напрасными потерями людей, гибнувших под турецкими пулями. Скобелев нахмурил брови. В первый раз на его молодом красивом лице отразились следы тяжёлого душевного волнения. Нервным движением повернув коня, он отдал приказание идти в атаку ревельскому полку. Вспыхнуло на мгновение «ура!», и полк с распущенными знамёнами, с музыкантами впереди ринулся под скат гребня. На Зелёных горах наступила тишина. Зато турецкие редуты превратились в пулемётные машины. Не дождь, не град, а река пуль и картечи лилась в туман, через который предстояло пройти ревельцам. Теперь уже на лице Скобелева ясно отпечаталась тренога. Он оглянулся назад, под гребень: там в последнем резерве стояли всего пять батальонов — три либавских и два стрелковых — 11-й и 12-й.

Последний резерв! Если и его бросить туда, в эту клубящуюся бездну, что останется? Белый генерал знал, что подкрепления к нему не придут... Князь Имеретинский уведомил его, что все резервы уже введены в бой и на Зелёные горы нет возможности послать ни одной роты...

Глухое, в котором, однако, не было ноток победы, «ура» раздалось за лощиной. Скобелев быстро повернулся туда, и вздох облегчения вырвался из его груди...

Из клубившейся бездны вынырнули цепи ревельцев. Удальцы сделали своё дело. Они были уже около самых редутов, продолжавших сыпать тысячи, десятки тысяч пуль... Земля размякала, чернела, превращалась в какое-то месиво. Люди, скользя, увязая и падая, карабкались по ней. Турки стреляли по головам со своей высоты. Густые цепи заметно поредели, люди уже сбились в небольшие группки, ложившиеся под рекой свинца... Всего четыреста шагов остаётся до страшных редутов, но нет возможности пройти это ничтожное расстояние. Словно стена из пуль выросла вокруг, и ничто живое, казалось, не в состоянии пройти сквозь неё... А пройти необходимо, необходимо пройти, ибо недаром пожертвованы уже сотни жизней. «Сердце Плевны» должно перейти в русские руки!..

Хриплым, надсевшим голосом Скобелев отдал приказание идти на редуты последнему резерву. Миг — и последние пять батальонов скрылись в зловещем тумане. Клубящаяся бездна поглотила и их. Что-то будет!.. Неужели и эти так же будут отброшены, как и их товарищи?..

Но нет, нет! «Ура!» вспыхнуло и загремело под самыми турецкими редутами. Наконец-то добрались до них скобелевские герои. Вот они берут ложементы. Ещё натиск — и «Сердце Плевны» перейдёт в руки русских храбрецов. Турки уже не могут стрелять: слишком близко подошли русские воины... Но что это? Редуты вдруг смолкли... Омар-табия здесь вся ощетинилась. Из-за её насыпей поднялись сотни штыков, и прямо на головы русских храбрецов опрокинулись защитники редута...

Закипел кровавый рукопашный бой. Страшное нервное напряжение, усталость сделали своё дело... Либавцы и стрелки, и ревельцы, напрасно растратившие свои силы, начали отходить, скрываясь в тумане. Дрались только наиболее стойкие, но дрались уже с отчаянием — то есть без всякой надежды на победу...

Вдруг мелькнуло, метнувшись вниз, в клубившийся туман что-то белое...

Это Скобелев в самый критический момент, когда уже не было ни малейшей надежды на успех, дал внезапно шпоры своему белому коню и сам вихрем помчался в бой...

Поражение зеленогорцев было неизбежно. Перемешавшись в одну нестройную массу, дрались остатки полков под Омар-табией; сколько было отставших в лощине — неизвестно. Из Плевны же со стороны Тученицы выползали пехотные таборы, впереди них неслись черкесы, нестройными толпами бежали башибузуки.

Осман-паша уже ликовал. Он не сомневался в полной своей победе и здесь, и высылал своих свежих бойцов, чтобы истреблением бившихся под редутами зеленогорцев довершить свой успех.

В последний, грозивший стать роковым момент Белый генерал послал на помощь изнемогавшим, уничтожаемым полкам последний резерв — самого себя!..