Существованию марграфов северных районов Сендарина и в самом деле не позавидуешь. вулды[8], властители лесов Тарагоны, жившие поблизости всегда совершали опустошительные набеги на земли крестьян. Во всем Сендарине не было земель плодороднее, чем в районе северных Зеленых ключей.
— Я никогда и никому не уступал, сэр Когут! Ключи наши! Вода — это жизнь моих подданных, и они это понимают и готовы терпеть и бороться. Что подумают они, когда мы отдадим врагам самое ценное для них богатство? Я пошлю к вам своих людей и ящеров, разобраться с этими разбойниками. Напрямую, Вульбы напасть не посмеют. Они хоть и держат волков и поклоняются их силе, ведут себя как трусливые шакалы! — берт Хаминг чувствовал себя хозяином Сендарина, правил жестко и не терпел возражений. За это ему прощались многие личные грехи.
Марграф Когут что где. На его нежно-голубой тунике поблёскивала брошь с родовым гербом, обозначающая принадлежность этого человека к марграфскому титулу. Когут был старше и барона-властителя, но не глупее.
— Ранее вы могли бы послать к нам вашего сына Адриана. И это было бы прекрасным решением и способом научить его правлению и очистить земли от набегов. Возможно теперь, вы, господин, соизволите прислать к нам одного из ваших племянников. Например, старшего, Дугора.
— Что?! — гневно переспросил Люциус и сжал кулаки.
Другие присутствующие в зале притихли, услышав весьма наглый вопрос Когута и заметив раздражение властителя.
— Это не блажь, властительный берт, это необходимость, которую диктует жизнь! — привел неоспоримый аргумент Когут.
— Хорошо, я подумаю над этим вопросом! — немного смягчился Хаминг. — Сейчас, позвольте мне удалиться, господа, мне нужно всё обдумать, поговорить с советниками. Мои решения вы узнаете из письма.
Люциус вышел из зала. Он чувствовал недобрые взгляды на себе, слышал, как его обсуждают и осуждают за излишнюю развязность и одновременно несостоятельность как мужчины. Хоть правитель из него хороший, но мужчина никакой, раз при своей развязности сыновей не наплодил! А вот его младший брат Готер, примерный семьянин и от своей дурной, но плодовитой женушки прижил пятерых детей и, самое главное, сыновей.
Барон шествовал по разукрашенным изразцами и позолотой коридорам дворца, но ноги его еле слушались. Советник Бортис спешил его догнать. Ковылял следом за хозяином, покачиваясь из стороны в сторону, и тащил с собой папку с бумагами.
Когда они вошли в кабинет Хаминга и закрылись в нем, властитель грохнулся в кресло и взялся за голову. Бортис мялся, облизывал губы и что-то обдумывал.
— Говори, старина, что может случиться ещё хуже, чем упоминание о моем семейном крахе, — угадал его намерения Люциус.
— Вам письмо из монастыря Арк-Горант.
— Что им нужно, этим святошам, деньги или земли, за молчание?
— Нет, письмо от Адриана…
Люциус приподнялся и встревожился.
— Ты ничего не перепутал, Бортис?
Советник достал письмо с сургучной печатью, на которой красовался отпечаток лика Луноликой Олди и прочитал подпись: “Берту Люциусу Хамингу, от леди Адрианы…”
— Что?! А ну дай сюда! — берт выхватил конверт и прочёл. Бортис не врал.
Потом наскоро распечатал его и вчитался в текст
самого письма:
“Здравствуй, мой любимый, дорогой папочка. Как твои дела? Не мучает ли тебя изжога или сердечная колика? Ведь свесть мучать тебя не может. Жить в монастыре очень весело. Я не одна здесь, у меня куча подружек и соглядаев, меня любят и уважают. Не то что в твоём холодном и дворце. Каждый день, я хожу на прогулку и молитвы, ношу розовые панталоны, лиф и каблуки. Кстати, я очень хорошо научилась вышивать бисером. Славные получаются узоры. Спасибо, любимый папочка, что ты меня сюда отправил, ты всегда заботился обо мне, любил больше всех на свете. Представляешь, здесь даже кормят сносно, если не считать пудинга на завтрак, и я уже совсем привыкла носить чепец и голубое платье. Передавай привет старине Бортису.
И ещё, не посчитай мою просьбу вздорным девичьим капризом. Папочка, пришли мне пожалуйста комплект хорошего женского белья, особенно панталоны, белые с декартонскими кружевами. И шоколад с пармезаном из Тольма. Ты же знаешь, все девочки любят шоколад. Заранее спасибо.
Целую, твоя дочка леди Адриана Хаминг. “
Люциус побагровел лицом, сжал зубы, скомкал письмо, завопил что есть мочи, схватился за сердце.
— Лекаря! — закричал, перепугавшись не на шутку, Бортис и распахнул двери и окно кабинета.
— Смотри, Адриан, это всё будет твоим, этот дворец, эти люди, этот мир. Это всё твоё! — молодой статный воин с черными усиками тащит по галерее дворца маленького мальчугана лет четырех. Начало лета, жаворонки ещё не закончили петь. На открытых галереях солнечный свет играет бликами на ажурной лепнине. Мальчик с большими серыми глазами не очень радуется прогулке, грустит и смотрит на отца.
— Пап, а мама скоро приедет? — спрашивает он, пересилив себя.
Человек с усами останавливается и грозно смотрит на него.
— Твоя мама больше не вернётся. Она бросила тебя! Ты меня понял, сынок.
Люциус смотрит на этих двоих со стороны и вспоминает, что где-то уже видел эту сцену.
— Нет, врёшь! Я не люблю тебя, папа! — вдруг выкрикивает мальчик и получает от отца звонкую пощечину. — Я не люблю тебя! Не люблю!
Люциус, смотрит на эту сцену со стороны, вздрагивает от звука пощечины.
Мальчик начинает плакать. Усатый молодой воин продолжает заносить руку для удара.
Люциус не выдерживает, вспоминает, бежит к воину с сыном.
— Стой! Стой! — кричит он сам на себя, еще молодого, дурного и пытается остановить, схватить, вырвать защитить малыша Адриана. Но воин его не замечает. И поделать с этим чудовищем берт ничего не может.
— Я твой отец, и ты должен меня любить! — требует призрак из прошлого от его маленького сына. Мальчик замолкает и смотрит упрямо серыми большими глазами на своего мучителя.
Звук пощечины раздаётся снова и снова, и еще раз. И слышать его не выносимо!
— Стой, стой, стой… Адриан, не трогай его! Не бей его! Адриан, сынок…
В глазах у Люциуса стоят слёзы и резко темнеет.
тьмы появился силуэт на фоне приглушенного света свечей. Потом, постепенно тьма отступила, и теперь показалось желтоватое и морщинистое лицо матушки бертрессы Дариты Хаминг. Из полумрака выступили и другие человеческие фигуры. Тут собрались его подданные и родственники. Среди них Люциус сразу узнал Готера. Тот подошел к матери и положил ей руку на плечо, вроде как сочувствуя беде. Стервятник!
Берт-правитель дрогнул и осмотрелся, пытаясь понять где находится. Он лежал в спальне, прикованным к постели внезапной слабостью, в груди жгло огнём от боли. Правая рука онемела. Тяжелая духота. Вонь.
Отовсюду послышался встревоженный шепот.
— Он слаб, сметь чуть не прибрала его…
— Может и приберет.
— Кто теперь станет правителем?
Бертресса-мать держала в руках кружку и, подчерпнув из неё ложкой воду, поднесла к губам старшего сына.
Люциусу всё это очень не нравилось.
— Что случилось? — спросил он, чувствуя свою почти полную беспомощность и отхлебнув с ложечки.
— Удар, — ответила матушка и погладила младшего сына, подошедшего к ней, по запястью.
Готер навис над бертрессой, изображая искреннее сочувствие брату и матушке. Он был моложе Люциуса на пять лет и крайне непохож на него. Какое-то простоватое вытянутое лицо, русые волосы, стриженные под горшок и большие, словно у коня, передние зубы. О, Боги, неужели слух о том, что бертресса прижила его от молоденького конюха — чистая правда?
— Как давно я так лежу?
— Третий день, и всё время зовешь Адриана. Прости, Люциус, я зря обвинила тебя в равнодушии к смерти сына. Ты просто не привык всё выставлять напоказ, — она промокнула глаза кружевным платком.
Снова послышался шепот среди стоявших в тени людей.
— Какое несчастье пережить внука и чуть не потерять сына…
