Одевшись, он вышел из библиотеки и хлопнул за собой дверью.

Она уставилась на то место, где он только что стоял. Ей хотелось почувствовать какую-то завершенность, хотелось почувствовать, что между ними все кончено… А еще ей хотелось не чувствовать себя так, как будто она делает что-то неуместное по отношению к нему и по отношению к себе самой.

Ее ладонь скользнула к животу.

Проснувшись на следующее утро, Грасиэла медленно раскрыла глаза. Солнечный свет просачивался сквозь шторы, тем самым сообщая ей о том, что уже давно наступил новый день. Она, получается, проснулась довольно поздно. Она полежала еще некоторое время на своей огромной кровати, пытаясь хоть как-то собраться с мыслями и все еще пребывая где-то посередине между сном и бодрствованием.

А затем на нее нахлынули воспоминания. Воспоминания о Колине и его вчерашнем приходе. Вчера она не смогла удержаться от соблазна близости с ним. Она была похожа на камешек, который не в состоянии противостоять силе прибрежных волн, которые гоняют его туда-сюда.

Застонав, она потерла ладонями лицо. Однако это было еще не самой большой проблемой. Ее ладонь опустилась к животу. Вот она, проблема. Ребенок, про которого ей пора уже было перестать мыслить категориями «возможно» и «если».

Это было реалией. Ее новой реалией, и она должна была принять какое-то решение.

Раздавшийся стук в дверь заставил ее присесть на кровати.

— Войдите, — громко сказала она.

В спальню вошла Минни.

— Прошу прощения, ваша милость, но там, внизу, находится леди Толбот, и она настаивает на том, чтобы с вами увидеться. Она говорит, что никуда не уйдет, пока с вами не поговорит.

Что ж, отделаться от Мэри-Ребекки ей вряд ли удастся. Как не удастся отделаться и от реальной действительности. Осознав это, Грасиэла кивнула служанке и поднялась с кровати.

— Доктор Уилкокс сказал, что я никогда не смогу забеременеть. Как такое могло произойти? — тихо спросила Грасиэла.

Она только что закончила рассказывать Мэри-Ребекке о том, в какой ситуации оказалась. А точнее, о том, что в этой ситуации ничего не изменилось и что месячные у нее так и не начались. Они сидели сейчас вдвоем в гостиной. Здесь была явно более подходящая для нее обстановка, чем в библиотеке. Там она невольно то и дело вспоминала бы о том, что произошло между нею и Колином.

— Уилкокс!.. — Мэри-Ребекка, сидевшая рядом с Грасиэлой, фыркнула. — Тот старый шарлатан. Он что, все еще жив?

— Я не знаю, жив он сейчас или нет. Я не видела его уже несколько лет, но после моего второго выкидыша он сказал мне, что я больше не способна…

— Нужно, чтобы тебя осмотрела моя акушерка, — перебила ее Мэри-Ребекка. — Она принимала все мои роды и разбирается в анатомии женщины.

— Акушерка?

— Мы у себя в Ирландии обращаемся за помощью к акушеркам. Моя мама родила девять детей, и каждый раз ей помогала при родах акушерка. Все ее дети родились здоровенькими. Ты думаешь, что я подпустила бы к себе старикашку с ледяными руками? — Она поежилась. — Что вообще может быть известно старым закоснелым врачам и аптекарям?

Грасиэла задумалась над словами Мэри-Ребекки. Ей в свое время даже и в голову не приходило, что она может отказаться от услуг доктора Уилкокса, которого к ней неизменно вызывал Отенберри. Уилкокс приходил к ней только для того, чтобы определить, забеременела она или нет, а также тогда, когда она рожала Клару и в тех случаях, когда с ней случались выкидыши.

— Ну хорошо. Мне хотелось бы увидеться с твоей акушеркой как можно скорее.

Произнеся эти слова и вздохнув, Грасиэла почувствовала, что на душе у нее стало легче.

Ей захотелось, чтобы на душе у нее стало легче и относительно всего другого. В частности, Колина. И Маркуса. Но особенно — Колина. А еще ей хотелось наладить отношения с девочками, которые рано или поздно узнают, что она забеременела, ибо удержать это от них в тайне не представлялось возможным. Этого не утаить и от Колина.

При мысли о нем ее сердце обливалось кровью, особенно в те моменты, когда ей казалось, что их отношения, похоже, никогда уже больше не станут нормальными. В их отношениях все переменилось, и, хотя они испытали друг с другом страсть и наслаждение, ей казалось, что что-то при этом было утрачено. Грасиэла тосковала по той любезности и обходительности, с которой они друг к другу раньше относились. И по тем беззаботным улыбкам, которыми они друг друга одаривали.

Тем не менее она знала, что все это было лишь поверхностным. Это было как-то странно — знать человека на протяжении многих лет и при этом в действительности не знать его. Или же, по крайней мере, знать его только с одной стороны. Но теперь она знала его достаточно хорошо. А еще она знала, что их отношения уже никогда не будут такими, как прежде. Отныне у нее появилось ощущение, что он стал частью ее самой… Даже если бы она и не носила в себе его ребенка, у нее все равно было бы такое ощущение. От этой мысли ей стало как-то не по себе.

— Эла?

Мэри-Ребекка ласково произнесла ее имя, тем самым отвлекая ее от этих грустных мыслей, что было, наверное, хорошо, потому что Грасиэле не хотелось уж слишком много размышлять над теми чувствами, которые она испытывала к Колину.

Следующий день Грасиэла провела в нетерпеливом ожидании. Акушерка миссис Силвер отправилась осматривать еще одну предполагаемую маму где-то в центральной части Лондона, и, когда она приехала к Грасиэле, день уже начал клониться к вечеру.

К счастью, Энид захотелось посетить ее любимого торговца книгами, а Клара решила составить ей компанию. Какой бы обширной ни была их библиотека, Энид все равно постоянно приобретала новые книги. Она читала все, что попадалось ей в руки, пожирая страницы с такой скоростью, с какой иные гурманы пожирают глазированные пирожные.

Мэри-Ребекка приехала вместе с миссис Силвер, которая, кстати, тоже была ирландкой (что неудивительно), и они заперлись вместе с Элой в ее спальне.

Минни не задала никаких вопросов, когда Грасиэла попросила ее позаботиться о том, чтобы их никто не беспокоил.

— Не нервничайте, — ласково сказала миссис Силвер с характерным ирландским акцентом, одаривая ее такой улыбкой, от которой Эле сразу же стало как-то легче.

При общении с доктором Уилкоксом она никогда никакого облегчения ни испытывала. Так что сравнение с ним было в пользу акушерки… пусть даже ситуация сейчас и была весьма сложной и запутанной. Ведь она, Грасиэла, не была уже замужней леди и при этом очень сильно надеялась на то, что ей сообщат, что она беременна.

Хотя нет, не так. Она была незамужней леди… которая немножечко надеялась, что она забеременела и что родит ребенка, каким бы скандальным все это ни было.

Мэри-Ребекка подтащила стул к кровати, села поблизости от Элы и взяла ее за руку своими прохладными пальцами. А миссис Силвер начала осмотр.

— Когда у вас в последний раз были месячные? — спросила акушерка.

Грасиэла ответила на этот вопрос и в волнении облизала губы. Ее подруга с подбадривающим видом подмигнула ей.

— Я никогда не была очень… плодовитой, — добавила Грасиэла.

Миссис Силвер в ответ лишь тихо хмыкнула, аккуратно ощупывая живот Грасиэлы.

А Эла продолжала:

— У меня было три выкидыша.

— Иногда причина этого не имеет никакого отношения к способности вашего тела рожать. Причины могут быть совсем иного рода… Ну все, можете одеваться.

Грасиэла запахнула края халата. Миссис Силвер помогла ей приподняться и сесть. Грасиэла переместилась к краю кровати и стала завязывать пояс своего халата.

— Поздравляю вас, ваша милость, — сказала акушерка. — Вы и в самом деле беременны.

Грасиэла покачала головой, чувствуя, как в груди у нее похолодело:

— Доктор Уилкокс сказал мне, что у меня внутри что-то не так. И что я уже никогда больше не смогу выносить и родить ребенка.