Он задумался о своих родителях, которых никогда не знал, и ему стало интересно, согласились ли бы они с мнением его бабушки о нем или же нет.

Грасиэла запечатала письмо, которое она только что закончила писать, и встала из-за письменного стола. Прежде чем она успела от него отойти, ее взгляд зацепился за газету, лежащую в развернутом виде на краю столешницы. На третьей странице этой газеты находилось объявление о ее помолвке, напечатанное жирным шрифтом, — так, чтобы оно бросалось в глаза. У нее в животе что-то сжалось. Ей подумалось, что Колин, пожалуй, был прав: им и в самом деле следовало сообщить о своей помолвке. Если бы они попытались действовать скрытно и при этом об их отношениях все равно стало бы известно, злые языки трепались бы еще сильнее.

С письмом в руке она вышла из комнаты, намереваясь передать конверт одному из слуг, чтобы тот отнес его на почту. Ее пальцы сжали хрустящую бумагу. Слова, которые она написала в письме, были полны фальшивой радости и сообщали о ее счастливейшей помолвке с лордом Стриклендом. К ее горлу подступил удушающий ком. Ей было очень тяжело врать своей подруге. Кроме того, поскольку Поппи была замужем за внебрачным сыном ее, Грасиэлы, покойного мужа, она чувствовала себя еще и ее родственницей. Она считала Поппи и Струана своими близкими людьми, пусть даже Маркус и придерживался иного мнения.

Грасиэла почувствовала жалость к Струану Маккензи еще до того, как с ним познакомилась. Его имя упоминалось Маркусом, а до этого ее муж Отенберри как-то раз сказал, что в Шотландии есть какая-то вертихвостка, которая утверждает, что родила от него ребенка. Грасиэла, услышав это, тут же почувствовала, что пресловутая «вертихвостка», наверное, говорит правду. Ведь к тому моменту Грасиэла уже знала, как ведет себя мужчина, за которого она вышла замуж… мужчина, очень нехорошо поступавший по отношению к женщинам, которых он встречал, превращая их мечты в пыль и оставляя их сердца навсегда разбитыми.

Когда она наконец-таки познакомилась со Струаном Маккензи, его внешнее сходство с Отенберри было неоспоримым, и ей стало стыдно за все то, что ему довелось вытерпеть от его отца. Точнее говоря, из-за того, что этот самый отец отказывался признавать в нем своего сына.

Она решила отправить это письмо, потому что знала, что до Струана и Поппи дойдут слухи о ее помолвке с Колином — если еще не дошли, — а эта пара заслуживала того, чтобы Грасиэла лично написала им по данному поводу.

Взглянув на стоящий в коридоре стол, она невольно остановилась. На нем лежала целая стопка конвертов, и все они были адресованы ей. Необычно большой объем корреспонденции для этого времени года, когда заседания парламента не проводились, в связи с чем почти вся знать находилась в своих поместьях. Эта стопка продолжала увеличиваться каждый день. Едва только разлетелась новость о ее помолвке со Стриклендом, как к ней в дом посыпались приглашения. Уважаемые светские дамы, которые раньше относились к ней весьма холодно, теперь желали видеть Грасиэлу у себя за обедом или ужином. Она не была настолько глупой или наивной, чтобы думать, будто ей вдруг удалось приобрести для них какую-то ценность или стать значимой личностью. Вовсе нет! Герцогиня она или не герцогиня, но ее всего лишь терпели. Ей никогда не были рады в среде этих «сливок общества». Ее там никогда не считали своей.

— Мама! — В коридор очень быстро зашла Клара, по пятам которой бежал щенок. Явно чем-то встревоженная, она махала над головой какой-то запиской.

— Клара, что случилось?

Грасиэла жестом заставила Клару остановиться.

— Это Энид, — ответила Клара, тяжело дыша. — Я только что заходила в ее комнату. Мне показалось странным, что она так долго не встает утром. Я зашла к ней и увидела, что она уехала.

От этих слов Грасиэлу охватило сильное беспокойство.

— Что значит «уехала»?

— Она оставила вот эту записку. — Клара протянула Грасиэле листок. — Никто из слуг ее не видел. Я уже всех расспросила. Она, должно быть, вышла из дома ночью. — Клара показала на записку. — Она там написала, что поехала на север, к Маркусу.

— Что?

Грасиэла быстро пробежала глазами переданную ей Кларой записку, написанную идеально красивым почерком. Клара была права. Энид сообщала, что решила отправиться на полуостров Блэк-Айл к Маркусу. Без какого-либо спутника. Одна. Охватившее Грасиэлу беспокойство начало перерастать в полномасштабную панику.

Она подняла глаза на Клару:

— Но нам ведь неизвестно точно, куда направился Маркус.

— Она, похоже, уверена, что он поехал именно туда. С ней все будет в порядке, правда, мама?

Клара, в волнении кусая губы, пристально смотрела на Грасиэлу, ожидая от матери заверений, что с Энид все будет хорошо.

Грасиэла постаралась придать своему лицу более бодрое выражение, чтобы попытаться успокоить Клару.

— Ну конечно же, с Энид все будет в порядке. Я не знаю более находчивой молодой леди. И даже если Маркуса там нет, в том доме полно слуг. Она доедет туда в полной безопасности почтовыми каретами, и у нее все будет хорошо.

Клара кивнула. Выражение лица у нее было все еще напряженным, но уже не таким перепуганным, как несколько секунд назад.

Черт бы побрал эту Энид!.. Грасиэла понимала, что ее падчерица злится на нее и чувствует себя обманутой… Возможно, у нее даже разбито сердце, однако такое импульсивное поведение было отнюдь не в ее характере. Энид жила в безопасном мире своих книг. Как она сможет избежать неприятностей, если будет находиться одна-одинешенька так далеко от дома? Ведь она отправилась в северную горную Шотландию посреди зимы…

Вертевшийся возле ног Клары щенок тихонько заскулил. Грасиэла, взглянув на него, сказала:

— Ему, похоже, нужно выйти во двор, Клара.

Клара кивнула и, взяв этот маленький пушистый комочек на руки, пошла к выходу.

Грасиэла посмотрела ей вслед, а затем повернулась и стала подниматься по лестнице в свою комнату. Она вдруг почувствовала себя сильно уставшей.

Колин нашел ее дремлющей на кровати.

В дом он зашел без объявления. Он хорошо ориентировался в этом доме, но сейчас ему никого не хотелось видеть. Только один человек притягивал его к себе и изгонял из него мучающую его пустоту, а потому он — в эгоистических целях — старался ни с кем по пути к Грасиэле не встречаться.

После того как его бабушка ушла, он сел в кресло, в котором только что сидела она. Он задумался над ее словами — не столько над ее предсказаниями относительно Элы, сколько над ее суждением о нем самом. Бабушка была единственным родственником, который у него еще оставался, и когда она — в кои-то веки! — решила навестить внука, то только для того, чтобы сообщить ему, что он — позор для их семьи и что он совсем не такой, каким ему следовало бы быть…

Колин зашел в спальню Грасиэлы и остановился, прислонившись спиной к стене. Ее грудь легонько приподнималась и опускалась при вдохах и выдохах. Материя ее платья идеально облегала ее груди, и это вызвало у него не только похоть, но и совсем другие эмоции. Впрочем, похоти тоже было хоть отбавляй. У него по отношению к ней ее всегда было много. Он снял верхнюю одежду и начал проворно расстегивать пуговицы своего жилета.

Грасиэла заворочалась на кровати, вздохнула и медленно потянулась. Его член при виде этих ее движений напрягся. Ему очень захотелось взять ее прямо сейчас. Ему очень захотелось задрать ее юбки и погрузиться в нее так, чтобы он уже и не знал, где заканчивается он и где начинается она.

Ее глаза открылись, и она заморгала своими темными ресницами.

Заметив в комнате какое-то движение, она посмотрела в его сторону и тут же резко приподнялась на локтях.

— Что… что вы делаете?

Она заморгала так часто, как будто ей что-то попало в глаза. Ее милый голос еще больше усилил возникшее в нем плотское желание, и он стал раздеваться быстрее. Он окинул ее взглядом, и внезапное осознание того, что она принадлежит ему — и что она всегда будет принадлежать ему, — поразило и восхитило его. «Она — моя».