У Шинар тоже бывают такие глаза. Так смотрела она на меня в кухоньке Дарии, где истекала кровью, вытравив плод. Так глядят афганские матери, в чьи дома врываются маки, чтобы схватить и утащить во тьму их сыновей. Гнев и боль в этом взгляде не главное, их застилает всепоглощающее смирение, покорность той неведомой силе, которую мы зовем неизбежностью и в которой они зрят божественное начало.

Так смотрят животные, а не люди, так смотрели бы камни. Этой печали можно бы посочувствовать, но сострадание тут неуместно, потому что туземцы просто пропитаны ненавистью и отвращением к нам. Стараться облегчить их участь значит свалять дурака, ибо в душе они если и не счастливы в том смысле, который вкладывают в это понятие жители Запада, то по меньшей мере едины со своим бытием и не испытывают никакого разлада.

Кто мы такие, чтобы учить их иному?

Ко мне рысцой подъезжает Флаг.

— Эй, опять думаешь?

Я смеюсь.

— Небось о своей девчонке, а?

Он уже слышал о «хвори» Шинар. Да и все уже знают.

— Почему бы тебе на ней не жениться?

— Точно, вот будет парочка.

— Выправи обратную подорожную, — говорит он, имея в виду боевое увечье, позволяющее мне бросить службу, — и вези ее в Македонию.

Мы рысим по плоскогорью настолько безжизненному, что там нечем поживиться не только нам, но и нашим лошадкам.

— Я толковал с ней, ты ведь знаешь, — говорю я, махнув рукой. — Насчет того, чтобы забрать ее отсюда. От всего этого. Обещал все устроить.

— Ага, — усмехается Флаг. — Я и сам обещаю. Всякий раз.

— Нет, — сержусь я. — Я серьезно.

Флаг смеется:

— Я тоже.

Армия продвигается вперед пятью колоннами, покрывая по фронту пространство в двести восемьдесят миль. Командуют соединениями Гефестион, Птолемей, Пердикка, Койн с Артабазом (совместно) и сам Александр. Зоны между наступающими войсками именуются «волчьими», это враждебные территории, где невозбранно рыщут неприятельские шайки. Чтобы их урезонить, в пустыню высылаются патрули.

Существуют три типа подобных вылазок — прощупывание, глубокое зондирование и разведка боем. В первом случае рейды производятся малыми группами (по два, по три человека), но во втором и особенно в третьем требуется уже гораздо больше бойцов (численность их иногда возрастает до сотен). Задачи вылазок всегда схожие: поиск врага, оценка его мощи (желательно с захватом «языков») и возвращение назад со сведениями, могущими позволить нашим колоннам уберечься от нападений на марше и самим принять меры к преследованию и уничтожению обнаруженного противника.

Перед большим наступлением Александр собирает всех своих воинов в Бактре у подножия Бал Тегриб (Каменной горы). Если понадобится, возведенная на ней крепость может свободно вместить и сто тысяч солдат.

— Братья, вы устали от этой войны?

Армия взрывается громкими криками.

— Я тоже! — восклицает Александр. — Клянусь царством Аида, я тоже!

В своей дальнейшей речи наш государь сравнивает Афганистан с огромным неприбранным помещением, где он собирается навести чистоту. Борьба с лишним мусором начнется прямо от Бактры. Мы двинемся на север, подавляя всякое недовольство и перетряхивая каждое, даже самое отдаленное и незначительное, селение. Да, соглашается Александр, нам предстоит покорить тот самый край, который мы в ходе прошлогодней кампании уже вроде бы завоевали. Но на сей раз мы сделаем это окончательно и бесповоротно.

— Всех командиров прошу зарубить на носу: словосочетание «очаги сопротивления» мне теперь ненавистно. Даже не думайте употреблять его в своих донесениях и отчетах!

Его заявление тонет в оглушительном солдатском реве.

— Никаких очагов, никакого сопротивления! Все не склонившиеся перед нами враги должны быть отброшены на север, к Оксу, а там и дальше, уже за Яксарт. На очищенной территории мы создадим надежную сеть укреплений. Мы отсечем вероломных мятежников от баз снабжения. Перережем все пути доступа к ним и будем находить и уничтожать неприятеля везде, где бы он ни пытался укрыться, чтобы повсюду, от Бактры до Диких Земель, земля пылала у него под ногами! Чтобы ему не удавалось найти ни клочка зеленой травы для коней, ни пяди тени, способной укрыть от палящего солнца. Такая вот работенка, друзья, ожидает вас этим летом. Но когда она будет выполнена, мы не отправимся отдыхать. Мы продолжим погоню, чтобы настичь врага в его собственном логове и добить, навсегда с ним покончив. Я лично не собираюсь опять зимовать во всем этом аду! Надеюсь, и вы, парни, тоже!

Ответом ему служит грохот: воины стучат копьями о щиты.

— Спитамен! Вот голова гидры. Отрубим ее, и тварь сдохнет. А потому для нас главное — навязать Волку бой.

Особенно Александр подчеркивает одну вещь. В ходе боевых действий как наши крупные формирования, так и отдельно взятые подразделения неминуемо рассредоточатся на обширнейших территориях, подчас теряя друг с другом регулярную связь. Поэтому всем командирам, включая и младших, предоставляется не ограниченное ничем право принимать самостоятельные решения.

— Не оглядывайтесь на ставку! Исходите из обстановки. Смело берите ответственность на себя. Не бойтесь, я никому не позволю вас в чем-либо обвинить. Ищите Волка! Наседайте на зверя! Гоните его к ближайшему из наших основных корпусов. Обещаю вам, братья, тот, кто доставит мне Спитамена живым или привезет его голову, получит награду. Талант золота — неплохая цена.

Над долиной, как это бывает в преддверии лета, катится гром, но он глохнет в восторженных возгласах многотысячного собрания.

Ужинаем мы в молчании. Я, Флаг и Стефан. Через какое-то время поэт замечает:

— Послушать его, так все просто, а?

— А чего ж сложного? — отзывается Флаг, привставая и почесывая свой зад.

Поутру армия выступает из Бактры. Сам царь ведет крайнюю правую колонну, ту, что движется по древнему караванному тракту к Кирополю вдоль отрогов Паратака. Наша колонна, которую ведет Койн, соседствует с царской на удалении в шестьдесят миль. Еще западней параллельными тропами движутся корпуса Птолемея, Пердикки и Гефестиона. Целые сутки уходят только на то, чтобы все эти силы покинули город, а еще пять — на расстановку войск по маршрутам. При этом разделяющие их (кое-где шириной в два дня скачки) пространства следует как-то контролировать. Существующих разведывательных отрядов для этого недостаточно, в связи с чем срочно формируются новые патрули.

В один из таких полевых отрядов попадаем и мы, нами командует Стефан. Новость хорошая, за патрулирование положена дополнительная оплата, отличившись, можно сорвать премиальные, да и чувствуешь себя в таком рейде вольготней, чем в общем строю. При этом как-то забывается, что лишние денежки начисляются не за приятное времяпрепровождение, а за повышенный риск. И то сказать, дело, в какое мы сунулись, едва ли не самое опасное из всех тех, что до нас приходилось когда-либо и кому-либо выполнять.

Это ведь вовсе не шутки — передвигаться по незнакомому неспокойному краю малыми (пять — десять воинов) группами, вдали от опорных пунктов и крупных воинских подразделений, полагаясь лишь на шикари, которые наверняка работают на врага, а если и нет, то готовы работать.

Если мы замечаем противника, возникает необходимость известить об этом колонну. Нужно послать гонца, о чем афганцы, естественно, тоже догадываются. Ничто не мешает им выждать, а потом перехватить одинокого всадника или пару, если мы решим вдруг подстраховаться. Хуже того, при достаточном численном превосходстве вражья шайка может расправиться и со всем патрулем, отрезав его от основного отряда. Чаще всего здешние головорезы предпочитают атаковать на закате или на рассвете, когда тени гуще, а среди скал, в ущельях и за утесами царит кромешная тьма. На открытой же местности отличным прикрытием степнякам служат вихри, взметающие столбы пыли. Дикие всадники внезапно выскакивают из ниоткуда, хотя можно поклясться, что только что вокруг не было никого. Ни в тылу — вы ведь там проезжали, ни впереди — вы ведь высылали дозор. Им все на руку — и слепящее глаза солнце, и дождевая завеса, и поглощающая следы грязь. Их обнаруживаешь, лишь когда они нападают.