Взятие горных крепостей производится в несколько стадий. Сначала внизу, на равнине, разбивается базовый лагерь, куда в огромных количествах по реке и сухопутными караванами доставляется провиант и все прочее. Потом от этой базы войска выдвигаются вперед и разбивают новый лагерь, на сей раз в предгорьях. Материалы, необходимые для осады, перемещаются ближе к цели. Враг, не будучи в силах помешать этим приготовлениям, скрывается в своих горных твердынях.
Теперь вообразите гору Олимп. Так вот, система укреплений, с которой нам предстоит разобраться, представляет собой нечто подобное.
Десятки квадратных миль сплошных круч с сотнями тайных троп, по которым шныряют одни лишь афганцы.
Первым еще до зимы блокируется так называемый Согдийский Камень. Там, во главе одиннадцати тысяч воинов, запасшись всем необходимым, засел могущественный туземный вождь Оксиарт. С учетом того, что в крепости имеются незамерзающие источники, она способна обороняться годами. Когда посланцы Александра предлагают Оксиарту сдаться, дикарь поднимает их на смех. Случайно, у македонцев нет крыльев, иначе как же они попадут в цитадель?
Однако смех смехом, а мы продолжаем этап за этапом забираться все выше и уже копошимся под самой твердыней, хотя не прекращаются и переговоры. Считается, будто это великая тайна, однако все о ней знают, все видят, как гонцы Оксиарта так и снуют то туда, то сюда.
— Похоже, — говорит Стефан, — что Александр хочет поставить на одного скакуна.
То есть на одного воителя, которому подчинится Афганистан.
На одного вождя, способного обуздать прочих.
В конце зимы все необходимое поднято наверх. Впереди неприступное укрепление размером с небольшую страну. Северные и южные откосы массива, на котором оно расположено, поросшие редкими сосенками и покрытые осыпающимся каменным крошевом, слишком круты даже для мулов. Штурм возможен лишь с запада, где крутизна несколько меньше, но это понимает и Оксиарт — все подступы к крепости там намертво перекрыты. С востока картина еще хуже — голый, крутой склон, упирающийся в пяту отвесной скалы, высотой в двести сорок локтей.
Александр созывает молодых воинов и объявляет, что первый, кто заберется на эту скалу, получит дюжину талантов золота. Все остальные тоже не останутся без наград. Шесть сотен добровольцев под покровом ночи атакуют утес, вбивая в еле заметные трещины железные колышки от шатров, к которым они тут же крепят веревки, чтобы за ними могли уже с меньшим риском последовать прочие удальцы. Многие, струхнув, поворачивают назад, кто-то, сорвавшись, калечится, тридцать семь человек разбиваются насмерть, но три сотни храбрецов добираются до вершины и на шнурах поднимают к себе доспехи и снаряжение. И когда на рассвете варвары видят над собой маков при полном вооружении, им остается только поверить, что воины Александра и вправду крылаты, а сам он, скорей всего, бог. Даже не пытаясь сопротивляться, они просят о мире.
Правда, видавший всякое Оксиарт в сопровождении горстки приближенных почитает за лучшее бежать по одной из тайных троп — и бежит, но вывезти обоз ему не удается. Наши легкие отряды настигают возки и захватывают все — лошадей, припасы, сокровища, а также жену вождя и трех его дочерей.
Про младшую, Роксану, идет слух, что она писаная красавица и что отец дорожит ею как зеницей ока.
Что сделает с ней Александр?
Убьет? Возьмет в заложницы? Потребует выкуп? Использует как приманку, чтобы влиять на отца?
Но нет, наш царь гениален не только в воинском деле.
Он появляется перед армией бок о бок с плененной девушкой.
И объявляет, что намерен жениться на ней.
49
Блистательный ход.
Взяв в жены дочь воинственного Оксиарта, Александр без урона для собственного величия словно бы сделает его равным себе. А тот, хочешь не хочешь, станет ему тестем, и обе воюющие стороны автоматически породнятся. Столь крутой поворот порождает немалый переполох. Между нашим лагерем и афганскими биваками носятся нарочные, Филипп тоже бесконечно что-то там утрясает. Армия гудит, обсуждая перспективу скорого мира.
Если, например, Оксиарт решится нанести в Бактру дружественный визит, чтобы лично передать свою доченьку будущему супругу, Александр, несомненно, осыплет его такими сокровищами и наделит такой властью, что это, безусловно, поставит мало прежде кому известного предводителя дикарей на одну доску с самим Аминтой Николаем, наместником Бактрии и Согдианы. Племена, конечно, воспримут сие возвышение как честь, оказанную всем потомкам Афгана, ибо в годы правления Дария так возвеличивались одни только персы. Из всего этого сам собой следует вывод, что кровь патриотов проливалась не зря. Прошедшая через тяжкие испытания и вновь снискавшая милость Неба страна наконец обретет своего собственного правителя.
По крайней мере, так это можно будет подать.
Но чей же выигрыш будет большим?
После свадьбы Александр уйдет из Афганистана и уведет свою армию. Оксиатр останется, чтобы, используя свое влияние, поддерживать в неспокойной провинции мир. Местным вождям и царькам обещаются льготы с сохранением за ними всех прежних владений и привилегий. Жаловаться вроде бы не на что никому.
— Нам следует уразуметь простую истину, — втолковывает как-то вечером Филипп мне, а заодно Флагу, Стефану и еще кое-кому из наших ребят, — что в ненормальных войнах нет и нормальных побед. Здешние жители, и мужчины, и женщины, будут сражаться до последнего вздоха, лишь бы не дать нам взять верх над собой. Уничтожать их всех поголовно и долго, и хлопотно, и не стоит затрат, а идти дальше, оставив за спинами тьму недобитых врагов, невозможно. Однако нельзя не признать, что туземцы тоже вымотаны до крайности. При таких обстоятельствах мир нужен всем, но такой, чтобы каждая сторона могла трактовать его в выгодном для себя смысле. Местные варвары, разумеется, ни за что не признают себя покоренными и будут похваляться, что союз заключен под давлением их несомненного превосходства.
Ну и пусть похваляются. Во всяком случае, подкупив здешних разбойников, с одной стороны, и отрезав их от более-менее суверенных сообщников — с другой, а также оставив в ключевых пунктах Афганистана сильные гарнизоны, мы стабилизируем ситуацию настолько, что сможем двинуться в Индию, не страшась за уязвимость своих тылов. Это лучшее, чего сейчас можно добиться. И этого нам достаточно.
Заканчивает свою речь Филипп так:
— Все сводится к вопросу: какой выход из положения хотя бы минимально приемлем? Вероятно, такой, с каким есть шанс смириться, не уронив собственного достоинства хотя бы в своих же глазах. Как бы там ни было, то, к чему мы приходим, куда предпочтительнее поголовного истребления всех обитателей этой страны.
Итак, на носу долгожданный мир. Македонские войска с облегчением собирают манатки. Все бы хорошо, но у меня есть проблема.
Шинар отказывается выходить за меня замуж.
В честь своего бракосочетания с Роксаной, которое намечено провести в Бактре, во дворце Хорина, наш царь приготовил щедрые дары для тех воинов, что, последовав его примеру, возьмут себе азиатских жен. Эти счастливцы произнесут слова брачного обета одновременно с царственной парой.
Но нас с Шинар среди них не будет.
Это все та же старая песня. Имя ей — ашаара.
— И не проси. Если я что-то для тебя значу, даже не заикайся!
Можно ли вообще понять женщину? Ведь она носит во чреве мое дитя!
— А что ты тогда сделаешь? Уйдешь?
А ведь уйдет. Судя по отчаянию в темных глазах, с нее станется.
— Так ты не отступишься? Так и будешь терзать меня?
— Да! Ты должна объяснить мне все, чтобы я понял. Раз и навсегда.
Она садится, сгорбившись, словно под тяжкой ношей.
— Ты не дашь мне воды?
Я даю ей воды — холодной, с дольками абрикоса, как она любит.
— Ашаара, Матфей, это не просто обычай, это основа всей нашей жизни. Позволив тебе, чужаку и завоевателю, опекать меня, я навлекла позор и гнев наших богов не только на себя, но и на весь свой род. Я стала бенг, бесприютной изгнанницей, и уже никогда не вернусь в лоно семьи.