— Рыжий, эй, что случилось?

Появляется Флаг, он в седле и с копьем, на нем панцирь, шлем, в кулаке зажат повод. Мои снаряжение и оружие лежат на крупе Хионы, которую мой товарищ ведет за собой.

— Благодари нашего дорогого дружка Спитамена, — ворчит Флаг, — это он не дал нам повеселиться.

Как выясняется, Волк Пустыни вел переговоры лишь для отвода глаз, а потом под покровом ночи с четырехтысячным войском переправился через Яксарт, прошелся по всем Семи крепостям и перебил наши гарнизоны. Край объят пламенем. Да что там край — вся страна!

Флаг кидает мне мое барахло.

Похоже, эта война не закончена. Похоже, она еще не начиналась.

Каждому солдату нашего лагеря велено запастись недельным пайком, после чего передовые подразделения скрытно в ночной темноте перемещаются к ближайшей из Семи крепостей. Им приказано взять ее в жесткое кольцо с тем, чтобы ни один враг не смог выскользнуть из ловушки и предупредить остальных. На рассвете другие формирования направляются к дальним твердыням. Александр посылает за артиллерией. Тяжелое снаряжение так и не добралось до Яксарта, правда, оно пока цело. Просто счастье, что осадной колонне каким-то чудом удалось избежать встречи с головорезами Спитамена. Случись такая беда, мы больше никогда не увидели бы ни своих машин, ни тех, кто при них состоит.

Два летучих кавалерийских отряда выдвинулись навстречу обозу, чтобы развернуть его и сопроводить к Семи крепостям.

Тараны, баллисты и катапульты слишком громоздки, чтобы их перевозить целиком, да в том и нет смысла. Важны металлические детали, шестерни, лебедки, пружины, а также тросы, свитые из человечьих волос. Деревянные элементы легко мастерятся прямо на месте из подручных материалов. Поразительна быстрота, с какой механики собирают орудия, устанавливают и приводят в готовность к стрельбе.

Наша осадная артиллерия обладает неслыханной пробивной мощью, а уж стены любой из Семи крепостей она способна просто смести подчистую, ибо все они, кроме, быть может, киропольской, целиком глинобитные, а такой кирпич колется, словно сахар. Но задачи ровнять с землей крепости у нас пока нет.

Перед окончательным свертыванием яксартского лагеря оглашается царский указ. Солдатам впервые за всю кампанию разрешается захватывать женщин с детьми для себя, а значит, прикарманивать и всю выручку от продажи их в рабство.

Александр лично обращается к нам, построившимся возле конских загонов. Небо светлеет, но дождик все моросит. Люди, спешно при факелах собиравшиеся в дорогу, изрядно вывозились в грязи и теперь походят на глиняных, вылепленных детьми кукол. Лошади, все еще стреноженные, покорно мокнут с кормовыми мешками на мордах. Ревут мулы, согнанные погонщиками в обозную вереницу.

— Друзья мои, у многих из вас в крепостных гарнизонах оставались приятели, добрые боевые товарищи. Скажу сразу, даже и не надейтесь, что кто-то из них уцелел. Волк Пустыни не видел причин ограничивать в кровожадности и свирепости ни себя, ни своих головорезов. Но ответьте мне, братья, и скажите по правде: а в состоянии ли вы сами совладать со своей яростью во время штурма? Сможете ли вы сражаться как воины, а не как дикие звери? Если не сможете, честно признайтесь, и я оставлю вас здесь.

Не ошибитесь в самооценке. Я задался целью истребить каждого, кто, взалкав нашей крови, опять посмел нанести нам коварный удар. Ни один вероломный дикарь не должен уйти от заслуженной кары. Но пусть мщение вершит армия, а не разбойничья шайка. Удастся ли вам обуздать в себе буйство? Могу ли я положиться на вас?

Через какой-то час взята Адана. Александр сам руководит ее захватом, причем не из шатра, а со стены, куда он взлетает с первой волной атакующих. Всех мужчин в городе, от юнцов и до стариков, рубят на месте.

К полудню все еще распаленные боем солдаты, прошагав шесть миль, добираются до второй крепости, Газы, уже окруженной войсками Полиперхона. Наше подразделение спешивается, мы оставляем лошадей на кордоне и присоединяемся к пехоте, чтобы принять участие в штурме. Нами командуют Стефан и Флаг.

В жилых кварталах означенной цитадели приходится вести бой за каждый дом. На узеньких улочках всюду завалы, стоит выбить защитников из одного здания, как они тут же перемещаются в следующее или по лабиринту проулков и тупичков обходят нас с тыла. Вражеские стрелы и дротики тучами вылетают из окон и сыплются с крыш.

Мы уже действуем автоматически и возле каждой новой халупы мгновенно делимся на три группы: вскрытия, вторжения и прикрытия. Задача первой группы проста — вышибить дверь, что с успехом и делает пара наших тяжеловесов. Как только дверь падает, внутрь вражьего логова — в доспехах, с клинками наголо — врываются штурмовики, моментально развертываясь вдоль стен, чтобы не попасть в клещи. Все афганские дома спланированы одинаково: жилые помещения в них объединяются коридорами с выходами во внутренний двор. Иногда имеется второй этаж, куда ведет лестница.

Задача штурмовиков тоже вроде нехитрая. Очищай себе комнатенку за комнатенкой, но противник, естественно, всячески старается этому помешать. Зачастую полы проваливаются у нас под ногами, мы падаем в специально отрытые ямы, а на головы нам рушатся подпиленные афганцами балки. Женщины и дети забрасывают нас камнями и черепками, вспарывающими кожу и плоть.

Бывает, мы проникаем в дом с крыши, но тогда раненых трудно эвакуировать в безопасное место, ибо приходится их пропихивать вверх сквозь дыру. Атаковать снизу в этом смысле удобней, но, прорвавшись поглубже, ты так и так неминуемо попадаешь в кромешную тьму. Внутренние помещения афганских домов лишены окон: оказавшись там, чувствуешь себя как в чулане или в шкафу: тесно, темно, а от пыли не продохнуть. Враг в этих норах тоже, конечно, мало что видит, но в отличие от тебя ему все тут знакомо, он может бить и вслепую — на звук.

В одной из таких нор Костяшка получает удар копьем прямо в яйца, а бросившийся ему на выручку Рыжий Малыш лишается уха, и вдобавок под челюстью у него застревает манате — камышовая стрела с особенно хитро зазубренным наконечником. Потом приходится вырезать этот наконечник из раны вместе с ошметками бороды. Удовольствие, как вы и сами, наверное, понимаете, то еще.

Да, на хитрости эти туземцы великие мастера, а уж в притворстве им и вовсе нет равных. Лежит, например, такой тип поперек дороги, с виду труп трупом, но лишь наклонишься, чтобы его оттащить, он вдруг бросается на тебя. Это бы ладно, да ведь в каждой руке у него по кинжалу. В ходу у них и наполненные нефтью глиняные горшки с тряпичными фитилями. Разбрызгиваясь от удара о стену, горящая жидкость липнет к одежде, к снаряжению, к коже. Горе несчастному, на которого попадут эти брызги.

Существует лишь один способ подавить столь ожесточенное сопротивление — это наседать, не давая никому спуску. Мы и наседаем. Раненых врагов добиваем, пленных, замотав им головы их собственными петту, сгоняем в кучи и режем, как скот. Особо густо забитые степняками кварталы выжигаем, как лекари выжигают зараженную плоть. Лишь после того, как целая улица обращается в обугленные развалины, наш старший командир Вол с удовлетворением констатирует, что уж теперь-то там точно чисто.

За пять дней армия вновь занимает все семь крепостей. Афганцам это обходится в пятнадцать (кто говорит — в двадцать) тысяч жизней. Несем потери и мы. Утром под Кирополем на Александра сбрасывают большой камень. Ушибы нешуточные, но уже к полудню царь приходит в себя, правда, возможно, лишь для того, чтобы призвать нас не ослаблять натиск.

На шестой день вся округа раздолбана в прах. Но и мы в аховом состоянии. Глаза мои ввалились, на теле не осталось живого места, повсюду запекшаяся кровь, синяки, ссадины — ни сесть, не поморщившись, ни пошевелиться. И не один я такой, все измочалены вдрызг. Ни пожрать, ни плюнуть, ни помочиться — сил нет ни на что. Мы, словно бревна, валимся наземь и погружаемся в каменный сон.