Враги используют и другие уловки, например заманивают вас в засаду притворным бегством, а то подгоняют к тропе отару овец или стадо. При скотине лишь кучка подростков, но когда маки, потеряв бдительность, устремляются за добычей, коварные степняки тут как тут. Александр пытается закрепить господство над территорией, создавая опорные пункты, но каждой крепости нужен гарнизон, а гарнизон нуждается в провианте. Вот наше уязвимое место — ведь перехватывать и связных, и обозы на голых пустошах не составляет никакого труда.

В те сорок три дня, за которые армия перемещается от Бактры к Наутаке, наше подразделение совершает двадцать один рейдовый выезд. В девяти случаях мы обнаруживаем противника, обкладываем, наблюдаем за ним, пытаемся устроить засаду. К сожалению, враг всякий раз предугадывает наши намерения и ускользает. Никому, ни восточным, ни западным патрулям, не удается найти Спитамена.

Многие полагают, что пустыня потому так и зовется, что она пуста, то есть необитаема. Не тут-то было. Порой просто поражаешься, какая тьма кочевых скотоводов успешно кормится на бесплодных просторах. Причем каждый козопас здесь — дозорный, каждый караванщик — разведчик.

Где бы ни находился Волк, он узнает о нас задолго до нашего приближения. И как же нам, спрашивается, наседать на него, если мы даже не можем выйти на его след? Пустыня столь велика, что способна поглощать целые армии. Они в ней тонут, как камушки в море.

Неудивительно, что подобная обстановка начинает расшатывать дисциплину и подтачивать боевой дух солдат. К разведотрядам это, разумеется, не относится, нам просто некогда расслабляться, но пехтура в общем строю изрядно утомлена однообразием бесконечного марша и всем прочим, с ним связанным, то есть жарой, пылью, мозолями на разбитых ногах, доставшим всех суховеем, ночной холодиной и вечными боевыми тревогами. Бедных парней, и так спящих в обнимку с оружием, вдруг ни с того ни с сего поднимают и заставляют бежать неизвестно куда с целью устроить какую-то дурацкую засаду. Это бы еще ладно, но после с удручающей регулярностью выясняется, что они прибыли или слишком рано, или слишком поздно, или вовремя, но не в то место, или, наконец, что хренов враг по своему хренову обыкновению опять улизнул у них из-под носа и что его теперь ни за что не догнать.

С моей стороны было бы не совсем честно не упомянуть еще об одном факторе, существенно влияющем на состояние войск. Я имею в виду хмель и дурь. В ходе кампаний, ведущихся по всем правилам, отцам-командирам всегда известно, когда состоится сражение, и интенданты в зависимости от полученных сведений накапливают запасы того или иного зелья, в нужный момент широко раскрывая свои закрома, чтобы подбодрить павших духом солдат, подавить в них уныние и тревогу. Афганистан эту практику отвергает, тут ничего предвидеть нельзя. Бой может вспыхнуть в любое мгновение. Результат ясен, парни глушат в себе беспокойство, когда только могут и чем только могут. И вином, и всем прочим, но надо сказать, что наши афганские волонтеры покруче всех в смысле дури. Этим «союзничкам» жизнь не в жизнь без черного назза или без джута — сока, выжатого из листьев некой местной пустынной колючки. Глоток-другой этой выжимки прогоняет усталость и сон.

Сей чудодейственный эликсир быстро распространяется среди маков. Я тоже посасываю его, как и все. Джут можно покупать у даанов и саков, а можно и добывать — степь ведь рядом. Человека, к нему пристрастившегося, легко узнать по болезненной худобе, впалым щекам, дряблым мышцам, но зато он отличается необычайной выносливостью, может без устали преодолевать огромные расстояния и подолгу обходиться без пищи. В здешнем бесплодье, где всю провизию необходимо переть на закорках, джут становится столь серьезным подспорьем, что от него отказаться трудненько, да, собственно, и зачем?

На пятьдесят первые сутки большого похода двое наших разведчиков обнаруживают тянущийся по пустыне вражеский караван. Сорок вьючных животных и столько же конников движутся по ночам: днем афганцы находят укрытие и там отсиживаются. Нас в разъезде тридцать два человека, включая двоих шикари и четверых местных погонщиков мулов. Исходя из реального соотношения сил, Стефан принимает решение не завязывать бой, а послать за подкреплением. Отрядив гонца, он отбирает еще пару парней — Каланчу и Квашню. Первый получил свое прозвище за редкостно высокий рост, второй — за столь же редкостно рыхлое телосложение. Хакуну, одному из наших проводников, велено обеспечивать скрытность перемещения маленького дозора, которому вменяется со всей осторожностью следовать за противником, в то время как весь наш патруль уходит за десятимильную каменную гряду, чтобы под ее прикрытием держать тот же курс. В этом краю поднятая копытами пыль видна издалека и выдает даже одинокого всадника, не говоря уж о целом отряде.

На следующее утро патруль выбирается из-за гряды, но ни Каланчи, ни Квашни что-то не видно, а там, где, по нашим расчетам, должен бы обретаться вражеский караван, обнаруживается нечто зловещее — огромный, вытоптанный в траве косой крест. Расходящиеся следы конских копыт. Наши туземцы боятся двигаться дальше. Стефан рассылает всадников по всем направлениям, чтобы проверили, нет ли засады, а сам с Флагом скачет вперед. Нигде ничего, кроме развороченной копытами почвы.

Потом их внимание привлекают вороны, что-то выклевывающие из черной земли.

Стефан и Флаг спешиваются, отпугивают птиц и находят вертикально, столбами врытые в землю обезглавленные тела Каланчи и Квашни. Хакун исчез. Убит? Уведен врагами? Или сам присоединился к ним, предав людей, рассчитывавших на его помощь?

Дикари зарыли наших товарищей еще живыми, оставив торчать наверху только головы, а потом то ли сшибли их с плеч копытами, то ли отсекли, получив таким образом окровавленные снаряды для какой-то своей мерзкой конной игры.

— И этих кровожадных зверей наш царь нанимает на службу, — вздыхает Стефан.

Однако при всех издержках, в том числе и трагических, большое наступление развивается в целом успешно. Где-то под Наутакой наш отряд навещает историограф Коста. Все-таки надо отдать ему должное — этот малый от самой Бактры шастает туда-сюда по пустыне в сопровождении пары слуг и единственного проводника, сказать кстати, даана. От него мы узнаем о столкновениях, произошедших на западе и востоке. Колонна Гефестиона только в одном сражении уничтожила более пятисот дикарей, а Александр перехватил немало крупных разбойничьих шаек, пытавшихся обойти его левый фланг. Вскоре и нас вовлекают в серьезную стычку.

Караванная дорога, ведущая в Мараканду, пролегает по широкой травянистой долине, которую туземцы прозвали Озерной (Тошома), ибо в пору зимних дождей та затапливается почти целиком. Именно там на второй месяц похода крылья формирований Койна и Птолемея зажимают врага и устраивают большую резню.

В войне, ведущейся теперь нами, главное — это преследование. Не давать разгромленным дикарям скрыться, гнаться за ними по пятам и нещадно уничтожать всех бегущих — вот единственный способ нанести неприятелю наибольший урон, а потому мы неотступно выискиваем рассеявшихся по Озерной долине врагов, при этом команда Стефана перестает быть отдельной и возвращается под начало Вола.

Задача наша проста — находить варваров и лишать жизни.

— Возвращаетесь, уложив всех, или вовсе не возвращайтесь, — напутствует нас Вол.

Между карательными подразделениями возникает жутковатое соревнование, чей реестр трупов будет длинней. Никому не хочется уступать, поэтому мы истребляем любого, кто, на свою беду, оказывается на нашем пути. Пленных не берем, если кто и сдается, его все равно убивают.

Мы загоняем варваров в горы и не отстаем до тех пор, пока не зарубим последнего беглеца. Ничто не может остановить нас. Противник бросается врассыпную, но мы прочесываем степь гребнем. Прочешем хоть сотни миль, нам плевать, но выловим каждого и прикончим.

Единственный действенный способ унять партизан — это их массовое уничтожение. Тотальный террор, цель которого — посеять среди местного населения ужас. Такой ужас, чтобы никто даже помыслить не смел о какой-то борьбе.