Когда наступила тишина, и вышло солнышко, часть частокола уже стояла, а остальное достроили в первый же погожий день. Тут и наши лошадки пригодились: перевезли сначала домики для солдат, а потом и парочку наших.

— А дальше что? — спросил я у Рожана.

— Будем укрепляться и ждать весны — там видно будет.

Опять ждать! Мы так состаримся в этих горах. Понятно, что Рожан солдат бережет, но я думал, что завоевание пойдет быстрее. Впрочем, теперь за дорогу от перевала до нового опорного пункта отвечаю я — у меня появилась «собственная» земля. Неизвестно, что ждет нас впереди, и меня неудержимо тянет за частокол, но свои обязанности надо исполнять. Дорогу необходимо расширить, а то в некоторых местах даже людям не разойтись.

Мы, вооружившись кирками, молотками и зубилами, принялись долбить скалы.

У меня появился еще один подчиненный — тот самый десятник, который в свое время бомбами восторгался.

— Ваша милость, оставьте меня еще на годик!

— Не могу, Мачан. Ты уже и так почти тридцать лет прослужил.

— Ваша милость, мне же идти некуда.

Услышав голоса, я засомневался, заходить ли мне к Рожану. Однако рука уже была поднята для стука в дверь, и я решил не останавливаться.

— Вон, наймись к господину наместнику, — посоветовал десятнику командир. — И рядом с нами останешься, и меня не накажут.

— Я тут скалы взрывать надумал, — вступил я в разговор. — Назначу тебя ответственным за это дело.

— И камни, как бомбы, разлетаться будут? — спросил десятник.

Глаза у старого вояки заблестели, и я понял, что уговаривать его уже не нужно.

В нашу команду Мачан влился мгновенно, только звать его все стали не по имени, а дали прозвище. Какое? Конечно, Десятник!

Вдвоем с ним мы и отправились в столицу.

Вода бешено неслась по неширокому каналу с каменными берегами. Колесо с лопастями, частично опущенное в поток, быстро крутилось.

— Завод построен на берегу реки, а она тут петлю делает, — объяснил Николаевич. — Еще до меня здесь перемычку прорыли. Длина канала небольшая, а перепад высот приличный, поэтому течение быстрое. Конечно, падающая вода работает эффективнее, но и так неплохо.

Десятник восхищенно рассматривал четырехметровое колесо и приспособления для управления потоком.

— Тут уже три колеса есть. Они к нему нужные механизмы присоединили, — продолжил Василий. — А это для меня поставили — буду генераторы подключать.

Толково у них здесь все устроено! Думаю, у меня такой же восхищенный вид, как и у Десятника. Канал не прямой, а с разветвлениями, и при помощи деревянных щитов можно воду по разным путям направлять. Захотел, чтобы колесо медленнее вращалось — одну заслонку приоткрыл, другую чуть-чуть закрыл. Если нужно колесо совсем остановить, направляешь воду по другому руслу — и все дела.

По нашим меркам, здесь средневековье. Получается и на Земле в древности соображали неплохо.

Моя идея не вызвала энтузиазма у Николаевича:

— Скалы взрывать, конечно, интересно, только где я вам столько пороха найду? Производство еще не отлажено, селитры получаем мало, а надо оружием заниматься.

Впрочем, друг в конце концов смилостивился, порох пообещал, да еще сюрприз нам сделал.

Сначала Николаевич пригласил нас на стрельбы. Оказывается, они уже несколько чугунных пушечек отлили. На безлюдном морском берегу установили несколько мишеней, сколоченных из кривых досок, и разнесли их вдребезги с расстояния в двести шагов. Стреляли картечью: после пороха в пушку загружали мешочек с чугунными кругляшами.

Десятник был в восторге. Здоровенный, далеко не молодой мужик чуть не прыгал возле примитивных орудий, забивал пыжи, чистил ствол после выстрелов, задавал бесчисленные вопросы.

— Может, мене его отдашь? — спросил Николаевич.

Я бы другу не отказал, но сам Мачан не согласился:

— Я к своим хочу!

Пушки мне и самому понравились. Ствол чугунный, колеса стальные. Конечно, долго заряжать оружие с дула, поочередно загружая и забивая порох, пыж, картечь и вновь пыж, однако это лучше, чем бомбу руками бросать.

Обратно везли две пушки, порох, ядра, картечь.

Десятник полдороги вздыхал и мялся, а потом предложил:

— Ваша милость, давайте пушки себе оставим!

Вот ведь как они ему понравились! Увы, порох и пушки — собственность короля. Может, с меня еще вычтут за порох, которым мы скалы взрывать будем.

Три дня после возвращения Десятник возился с пушками: командовал их установкой, показывал, как заряжать, сам поджигал фитили. После трех пробных выстрелов все успокоилось.

Собственно, Мачан занимался не своим делом, но кому-то надо было познакомить солдат с новым оружием. Думаю, в выигрыше остались все: Николаевичу не пришлось посылать специалиста, мы подняли свой авторитет, а армейцы получили толкового инструктора, которого они хорошо знали.

Осторожность и предусмотрительность Рожана я смог оценить в первые же погожие дни. Странные пронзительные вопли разной силы и тональности доносились из леса, начинавшегося верстах в двух от нашего частокола.

— Лесовики переговариваются, — просветил меня один из подчиненных. — Говорят, у них дудки какие-то особенные есть.

Вскоре на опушке мы заметили людей. Приближаться к частоколу лесовики опасались даже ночью — следов на снегу мы не заметили. Думаю, наши соседи прекрасно слышали лай баров, да и пристрелка пушек не прошла бесследно.

Рожан продолжал укрепляться. В скалах по обе стороны от выхода на склон солдаты вырубили ступени и оборудовали на вершинах наблюдательные пункты. По нашу сторону от частокола появились каменоломни.

— Снег растает — будем каменную стену выкладывать, — поделился планами командующий.

Мы расширяли дорогу.

Скала нависала над тропой и походила на желтый клык неведомого гигантского зверя. Неизвестные строители вырубили в отвесной скале выемку высотой в человеческий рост, длиной шагов в пятнадцать и шириной около метра. По этому углублению и проходила узкая дорожка. С одной стороны — скала, с другой — пропасть десятиметровой глубины. Осенью по дну ущелья тек ручеек, а сейчас там лежал снег.

Эту желтую скалу мы и решили снести: пробрались в седловину между клыком и соседней горой и прорубили оттуда наклонную штольню в центр каменного зуба. Там мы планировали заложить оба бочонка пороха, которые нам выдал Николаевич. В результате взрыва верхняя часть скалы должна была отколоться и упасть в ущелье.

Никто из нас ничем подобным не занимался, поэтому действовать решили наверняка. Скол должен был получиться наклонным, чтобы гора сползла под собственным весом. В месте предполагаемого разрушения мы прорубили канавку. Получилось углубление, опоясывавшее скалу. В нем сделали три десятка небольших выемок и забили в них деревянные клинья. На наше счастье, камень оказался не слишком твердым, но все равно сил ушло немало. Взрыв должен был завершить нашу работу.

Порох заложен, штольня тщательно забита камнями, фитиль из порохового шнура выведен наружу — осталось только поднести к нему факел. Все прошло, как и планировалось: шнур, подожженный Десятником, прогорел, порох взорвался, скала содрогнулась.

Только желтый клык остался стоять, как стоял. Видимо, мы что-то не предусмотрели, или заряд оказался маленьким. Однако еще полсотни клиньев решили дело: скала треснула, и верхняя часть каменного зуба откололась, сползла и рухнула в ущелье, подняв снежное облако.

— Никакого толку от этого пороха, — сказал Десятник. — Все руками сделали.

Когда снег и пыль осели, выяснилось, что мы сломали «гнилой» зуб. Вода промыла ход в скале, и как раз под нашей штольней образовалась довольно обширная полость. Взрыв разрушил свод каменного зала, и пороховые газы, выбрав самый легкий путь, впустую ушли вниз, в пещеру.