Разослал ординарцев с приказом спешиться и рассыпаться в лаву. Четыре полка своей дивизии сосредоточил в центре, запретив батовать лошадей и отводить в тыл дальше чем на сотню шагов. С донесением Врангелю, как и с атакой, решил повременить...

...Седьмой час тянулся вялый стрелковый бой. Нудный, как чистка пушек.

Бабиева лежание в цепи давно уже измотало всего. Особо не мёрз: лёгкая шуба из белой овчины, надетая под черкеску, нежно и тепло прилегала к телу. А вот душа стыла от безнадёжности. Папиросами только и согревал: не доставая серных спичек, новую поджигал искуренной до мундштука...

Извлёк из глубокого кармана шаровар тяжёлые часы «Зенит». Откинул железную крышку: почти полдень. Опережая стрелки, взгляд пошёл по кругу чёрных римских цифр, будто силился ускорить наступление сумерек... Хорошо бы стемнело раньше, чем братцы-казаки последние патроны расстреляют... А то, верное дело, у многих душа с говном смешается — побегут. Уж лучше лишнюю ночь на позициях помёрзнуть...

Бдительный слух не упустил: красные разом прекратили огонь. Вскочил в полный рост... Торопливо пропихивая часы обратно в карман, заметался взглядом по фронту: зашевелились цепи... Попятились! Вот одна рота, пригибаясь, отошла на несколько шагов... Вот другая... Третья... Очень слаженно отходят, гавнюки. Кажись, тоже не хотят другую ночь околевать на голом...

Корниловцы оживились, стали тянуть шеи.

Подскочив к цепи, рявкнул в затылки:

— В атаку!

Живо поднялись казаки. Перебегали, держа бесполезные винтовки наперевес и пригнувшись, от бугорка к бугорку. Подгоняли криками себя и других.

Тут-то и подали голос пулемёты таманцев: едва группы казаков выскакивали на ровное и открытое место, под разными углами обстрела точно скрещивали на них короткие очереди... Самые смельчаки, и среди них — командиры, вахмистры сотен и взводные урядники, падали, сражённые... Бегущие следом, хоронясь от пуль, утыкались носами в чернозёмно-снежную твердь и замирали. А красные цепи под прикрытием огня своих пулемётов спокойно отходили к следующим бугоркам и кустикам.

Бабиева нещадно грызли и досада, и неуёмная жажда кинуться в шашки, опрокинуть отходящего противника, прижать к топкой речке и рубить, рубить, рубить... Левая рука неловко вытащила из длинной и мягкой кобуры, висящей на левом же боку, револьвер и сунула за борт черкески. Чесалась ухватиться за рукоять и правая, беспомощная...

Таманцы, уже по всему фронту, не разрывая цепей и наставив молчащие винтовки в сторону казаков, боком двинулись к воде... И тут все как одна выскочили вперёд линейки с пулемётами, развернулись круто, вздымая копытами и колёсами снег и песок, и замерли в готовности к стрельбе. Их слаженные действия предупредили казаков понятнее слов: только осмельтесь на конную атаку — чертям тошно станет.

Бабиев с досады даже притопнул ногой, и хриплый мат будто из-под галоши вырвался.

На фронте Корниловского конного и 1-го Екатеринодарского полков, напротив Константиновского, красная пехота, не разрывая, а лишь надламывая цепи на речных извилинах и в зарослях камыша, спокойно перешла топкий Калаус. И, вскарабкавшись на низкий обрывчик, живо заняла позиции. Под прикрытием её винтовок пулемётные линейки кинулись к бродам, отмеченным ветками. Через полминуты, взбаламутив серо-жёлтую воду, они уже выскочили на сухое и грозно выставили горячие стволы...

...Осторожный и расчётливый Улагай дождался-таки своего часа.

Пехота таманцев неспешно отходила с позиций перед Благодатным к Петровскому. Конницу пропустила вперёд. Стала сворачивать цепи, стягиваясь по двум лощинам к мостам...

Тогда и кинул в атаку четыре полка своей дивизии и два полка бригады Чайковского.

Развернувшись в лавы, они сразу перешли в намёт. На пологом спуске легко разогнались до карьера.

Укрываясь за хребтом протянувшейся к берегу складки и целя на знакомые броды, казаки Чайковского широко охватили левый фланг. Поднимая фонтаны грязных брызг, перемахнули на восточный берег и круто развернулись на юг.

Угроза окружения сломила таманцев. Едва построенные на ходу колонны перед самыми мостами разметала паника. Пулемётные линейки, сшибаясь, мешали друг другу стрелять. Лишь хвостовые захлёбывались длинными очередями.

Казаки, не слыша за свистом ветра ни воплей раненых станичников, ни ржания задетых пулями лошадей, неслись неудержимо. И достали-таки клинками до репаных шапок и беспогонных плеч...

Один за другим смолкали пулемёты. Узкие мосты закупорила исступлённая давка. Кидавшиеся в глубокую воду против Петровского до крутого восточного берега доплывали не все...

Оседлав оба моста, оставляя за спиной толпы красноармейцев, покорно вздевших пустые руки, опьянённые сотни уже знакомыми улочками и дорогами взлетели на плоскогорье и очертя голову кинулись вдогонку за вожделенными обозами...

Неделю после повторного взятия Петровского воздерживался Врангель от наступательных операций: корпус понёс немалые потери, особенно в офицерском составе, непрерывные бои изнурили людей и коней до крайности.

Размещённые по сёлам и хуторам обоих берегов Калауса, полки отогревались, отсыпались и отъедались. Сменяя друг друга, строго по очереди, поднимались на плоскогорье и вели сторожевое охранение и разведку — держали соприкосновение с противником. Тревогу ожидали днём и ночью: лошади стояли в холодных сараях нерассёдланными, казаки за крестьянский стол садились, не снимая папах и при оружии, спать на лавки и охапки соломы укладывались в черкесках и керосиновых ламп не гасили.

Выдохлась и Таманская армия. Стянувшись в разбросанные по плоскогорью сёла, к теплу и еде, и её полки отдыхали.

Силы остались только у восточного ветра: поднимаясь с восходом и спадая с закатом, он с неистощимым ожесточением нёс из-за Каспийского моря бесснежную стужу. Из докладов начальников дивизий Врангель к немалому своему удивлению вычитал, что ветер этот сильно беспокоит казаков: проносясь над Кубанью, вымораживает, а то и выдувает посеянные семена, так что пара недель такого ветра — и озимые хлеба не урождаются.

Между тем сводки корпусной и армейской разведок заставляли думать не о будущем урожае, а о новых кровопролитных боях.

Из трофейных документов и опросов пленных выяснилось: Красная армия Северного Кавказа переименована в 11-ю армию и включена в состав только что образованного большевиками Южного фронта. Хотя эпидемии тифа и испанки, вспыхнувшие с наступлением холодов, начали буквально косить её ряды, она быстро пополняется благодаря мобилизациям крестьян до 40 лет. Федько начал её реорганизацию по армейским образцам: многочисленные «дружины», «отряды» и «колонны», все отдельные роты, команды и эскадроны переформировывает и сводит в регулярные полки, а те — в дивизии. Число достоверно установленных пехотных дивизий достигло 12-ти, кавалерийских — 7-ми. Боевой элемент армии колеблется от 50 до 70-ти тысяч. Обильное снабжение вооружением и боеприпасами пошло из Царицына по Волге до Астрахани и далее по тракту на Святой Крест, который после потери Петровского стал её главной базой... Главное большевистское командование требует от Федько отбить Ставрополь, а затем наступать одновременно на Тихорецкую и Новороссийск — помочь 10-й армии защитить Царицын от донских казаков Краснова.

И шанс взять Ставрополь, всё острее чувствовал опасность Врангель, у «товарища» Федько есть. И не в последнюю очередь благодаря отставанию на два десятка вёрст «первопоходника» Казановича. Тот как упёрся в сёла Спицевское и Бешпагирское, так уже неделю не может взять их и выдвинуться к Калаусу. Хотя теперь командует 7-тысячным корпусом — 1-м армейским, — в который Деникин свёл 1-ю дивизию и 1-ю Кубанскую дивизию Покровского.

Без Соколовского поломав ночь голову над сводками и почеркав карту, заключил: неумно поступит, ежели станет дожидаться, чего там надумают «моменты» в Ставке. Ему здесь, по близости, куда лучше видно, как покончить со Спицевской группой.