Злобный лай собак на атаманском дворе перебил его. Тут же накатился и замер у дома конский топот. На крыльце вспыхнула перебранка, торопливо приблизился глухой стук шагов по деревянному полу, и в соседнюю дверь — в комнату ординарцев — заколотили без всякого стеснения.

— Катеринодарского полку молодший урядник Куруляк, господин хорунжий! С донесеньем! — Этот прямо-таки петушиный крик мог поднять на ноги всю станицу. — Будыты трэба прэвосходытэльство! Возвертали Петропавловку! Ось то мы!

Баумгартен, легко оторвавшись от стула, отворил дверь прежде, чем в неё постучали. Из-за широкого плеча Гаркуши выглядывал, вытягиваясь на цыпочках и едва не подскакивая, молоденький низкорослый казачок: глаза сияют торжеством, щёки пунцовые, никак не отдышится...

В седле Науменко писал рапорт — так спешил обрадовать нового командующего: бланк донесения, вырванный из полевой книжки, измят, оставленные химических карандашом серо-фиолетовые строчки ходят волнами... Врангель читал вслух, себе и Баумгартену, под аккомпанемент неугомонных собак и старых напольных часов, хрипло отбивающих полночь.

Петли, видно, смазывали совсем недавно, и закрашенную охрою дверь — не разбудить бы злющих атаманских собак — Врангелю удалось открыть и закрыть бесшумно.

В ноздри ударил знакомый с детства терпкий аромат степных трав с едва уловимой горькой примесью дыма, а в уши — звенящий стрекот кузнечиков... Они сразу напомнили их имение на речке Кагальник, вечерний чай на веранде с печеньем, кексами и пирожными из кондитерской Амбатьело, привезёнными отцом из Ростова. И ещё с бесконечными разговорами взрослых, родителей и их гостей, то серьёзными, то весёлыми, не всегда понятными, но всегда ужасно интересными... С тех самых пор и полюбил сладкое, особенно шоколадные кексы и изюм.

Осторожно присев на перила заднего крыльца, вдохнул полной грудью уже остывший воздух. Только теперь ощутил, какая духота в комнате Баумгартена. Зато там не было этой сволочи комарья. Тут же они атаковали его с таким задором, будто давно заждались в засаде. Памятуя о собаках, старался не шлёпать их — отмахивался, стряхивал... Даже пожалел на миг, что не пристрастился к курению...

Глаза быстро освоились с темнотой, и от неё отделились летняя кухня и просторный стол под навесом. К самому дому подступили развесистые фруктовые деревья и какие-то кусты. Они, однако, уже не занимали его. Как и торчащие где-то на окраине хозяйственного двора пирамидальные тополя, острыми верхушками подпирающие затянутый в чёрный бархат небесный свод. Как и густо рассыпанные по нему голубоватые мерцающие звёзды.

Лишь отметил машинально отсутствие луны. Повертев задранной головой, удивился, куда же она запропастилась. Не чёрт же её умыкнул...

Вот странность: сна ни в одном глазу... Ровно сутки назад, за полночь, вымотанный поездом, он укладывался спать в Кавказской, в общественном доме для офицеров, устроенном подле старой крепости. А уже в седьмом часу утра тряс станичного атамана, требуя возчика до Темиргоевской. День выдался суматошный, много новых лиц и впечатлений, навалились заботы... И не однажды дрёма начинала туманить и тяжелить голову... Но всегда что-то встряхивало его, будто лошадь спотыкалась на ровном месте.

На этот раз — слова его нового начальника штаба. Именно они погнали сон прочь. А последние, сказанные с четверть часа назад, как закончили сочинять донесение Деникину о взятии Петропавловской, прямо-таки хлестнули. Наотмашь, будто плетью...

Однако достаточно ли долго служит Баумгартен у кубанцев, чтобы делать такие категоричные выводы? Верно ли он понимает настроение казаков? Да и так ли уж откровенны с ним командиры бригад и полков, как ему думается? Ведь для них он чужак...

А ежели его выводы справедливы? Вдруг Алексеев и Деникин, делая ставку на Кубань как на базу, действительно ошибаются? Базу, которая должна обеспечить Добровольческую армию всем необходимым — людьми и лошадьми, хлебом и фуражом — для освобождения всей России от немцев и большевиков... Тогда прав этот выскочка Краснов: следует, не теряя времени и сил, идти на Царицын. И оттуда начать отвоёвывать у большевиков ближайшую неказачью губернию — Саратовскую, — поднимать коренное русское население и соединяться с сибирскими формированиями...

Баумгартен уверен твёрдо: кубанцы за пределы своей области не пойдут. Пока не вся Кубань освобождена от большевиков — дерутся плечом к плечу с добровольцами, а самостийники-черноморцы» ограничиваются недовольным бурчанием. Хотя и сейчас, говорят, этот Быч, глава войскового правительства — надо же, премьер-министр выискался! — гадит, как может. И заявляет направо и налево, сволочь самостийная, что помогать Добровольческой армии — значит «готовить поглощение независимой Кубани Россией». А что же будет, когда на Кубани не останется ни одного большевика? Ведь в руках самостийников Рада и правительство, у них свои газеты. Оплот их — Ейский, Екатеринодарский и Темрюкский отделы войска: самые богатые, где живут потомки запорожцев, переселённых сюда Екатериной Великой. Именно об их присоединении к «Украинской державе» грезит в Киеве глупец Скоропадский... И что тогда? Вденут шашки в ножны и откажутся идти в поход на Москву и Петербург?

А ведь его дивизия, считай, на две трети состоит из казаков именно этих отделов. Именно они выбирали в Раду — какая всё-таки задница все эти выборы! — господ самостийников, этих скоропадских кубанского розлива. И с чем он сам тогда пойдёт на Москву?

А Деникин не принимает никаких мер. Не хочет или не способен? Баумгартен убеждён, что командующий армией связан по рукам и ногам малочисленностью офицеров-добровольцев и пустой казной. Что верно, то верно: в одном Киеве офицеров побольше будет, чем во всей Добровольческой армии... И денег нет. Союзникам явно недосуг вспоминать о той части России, что сохранила им верность. А помощью Краснова и Скоропадского, сделавшими ставку на немцев, командование брезгует. Единственный источник продовольствия, фуража и лошадей — Кубань. Как там Баумгартен выразился... «Мы на Кубани — как офицеры-иноземцы, которых принимал на службу царь Пётр». Нечто в этом же роде говорил и Драгомиров. Можно и проще: Добровольческая армия оказалась на содержании у Кубанского войска, как гулящая девка — у какого-нибудь приказчика. Вот позорище-то...

Так что же Деникин? Что это за командующий новой русской армией, который не в состоянии обуздать самостийников?! Ведь в прежнее время эти господа наложили бы в штаны от одного вида уличного городового.

И почему же Романовский не посвятил его во все тонкости отношений с кубанской властью? Почему освещал обстановку так однобоко, будто заурядному строевому начальнику? Тут ведь политики больше, чем войны. Мог бы и снизойти...

Спасибо, Александр открыл глаза, разложил всё по полочкам... Повезло с начальником штаба. Работает, судя по докладу и бумагам, как лошадь. И штабное хозяйство прекрасно знает, и части. Раз так — другого ему и желать не надо. Считай, полдела уже.

Только вот раскис непозволительно. Поскорее нужно выбить из него тяжёлое настроение. Или отпуск дать? Пусть развеется в Екатеринодаре. Нельзя драться, потеряв сердце. Как бы враждебно ни складывались обстоятельства, покоряться им — последнее дело. Особенно ежели обстоятельства — рукотворные. Тогда, полковник Генштаба Баумгартен, нельзя мириться с людьми, руками которых они сотворены. Поучитесь-ка у баронов Врангелей, чей девиз — «Ломаюсь, но не гнусь»...

Собаки, загремев цепями, всё-таки сорвались со своих мест, зашлись в лае. Им дружно отозвались сородичи с разных краёв станицы.

Не сразу понял, что разбудила их смена часовых у переднего крыльца.

Луны как не было, так и нет. Бледно-жёлтый свет исходит, оседая на густой листве ближайшего куста, лишь из окна комнаты, где ему уже давно постелили. Мысль о чистых простынях, топкой перине и по-деревенски выстроенной пирамиде из разнокалиберных пуховых подушек разом повергла в сон. И ощутил вдруг, как ночная прохлада пробралась под накинутый на плечи мундир и коснулась лопаток. Расставаясь с негреющими звёздами и вконец остервеневшими комарами, уже без всякой осторожности потянул на себя холодную ручку двери. Нет, чёрт возьми, скрипит... Наплевать на всё и спать. Утро вечера мудренее. Да не забыть проверить, нет ли клопов...