– Вы ставите под сомнение слова служителя Божьего?
– Святой отец, подойдите! – окликнула его пожилая женщина, прикованная цепью к своему мужу.
Остальные тоже заметили монаха, глаза их зажглись надеждой.
– Не оставляйте нас!
Гвардеец неуверенно оглянулся на своего товарища. Тот пожал плечами.
– Пусть остается. Я доложу лейтенанту, пусть он решает.
Гвардеец отступил в сторону, и фон Фрайзинг пошел рядом с больными. Женщина схватила его за руку.
– Вы останетесь с нами, святой отец?
Он положил ладонь на ее руку.
– Для этого я здесь.
И едва слова эти сорвались с его уст, Константин фон Фрайзинг понял, что принял правильное решение.
* * *
Монах зашагал вместе с другими, и вскоре они скрылись из виду. Но колонна все тянулась и тянулась, и стражники подгоняли арестованных.
– С меня хватит, – решительно заявил Карл.
– Ты это о чем? – Ганс в недоумении посмотрел на друга.
– Я ухожу. Тогда еще надо было, когда мы освободили Хайнца. Этот город прогнил снизу доверху, и кто знает, что нам потом придется делать…
– Ты в своем уме? Ты же не станешь уходить сейчас, тебя просто вздернут! – Ганс умоляюще взглянул на товарища.
Карл засомневался. Взгляд его упал на вооруженных гвардейцев. Он повесил голову.
– Ты прав.
– Отстоим смену, а завтра как следует напьемся. – Ганс похлопал его по плечу. – И ты совсем по-другому посмотришь на жизнь.
Карл вскинул мушкет на плечо, и они продолжали нести вахту.
XCII
Фон Фрайзинг шагал рядом с больными. Слышен был только гул сапог по мостовой и звон цепей. Холодный ветер безжалостно рвал одежду на арестованных. Ими овладела странная апатия, как будто все они смирились со своей судьбой.
Солдаты гнали обреченных людей все дальше. Когда городские ворота остались позади, колонна потекла по тесным улицам Россау, и никто из жителей так и не осмелился выглянуть из окна. Наконец они свернули на узкую дорогу, ведущую в глубь леса.
Еще через некоторое время деревья расступились, стало светлее. Впереди показалось расчищенное поле, где были вырыты огромные, бездонные ямы. По краям их горели факелы.
Они пришли.
* * *
Люди стали исповедоваться фон Фрайзингу; многие просили последнего благословения. Но подходили не все – многие проклинали монаха и его Бога, который допускал нечто подобное. Иезуит понимал их, но и им давал свое благословение.
Солдаты между тем по приказу лейтенанта расположились вокруг ям.
* * *
– Святой отец? – тусклым голосом окликнул мужчина. За его спиной стояла женщина со стариком и двумя детьми; очевидно, его семья.
– Благословляю тебя… – начал фон Фрайзинг охрипшим голосом.
– Нет, святой отец, – мужчина отмахнулся, – только не в этот раз. Я хотел спросить вас.
Иезуит взглянул на него внимательнее.
– Да, сын мой?
– Вы расскажете об этом? О том, что с нами сделали?
Фон Фрайзинг покачал головой.
– Боюсь, они не захотят оставлять меня в живых. Я… – Он запнулся.
Мужчина посмотрел на него в изумлении; черные сосуды пульсировали вокруг его шеи.
– И, зная это, вы пошли за нами?
– Вы нуждались во мне. За этим я здесь, на то я и служитель Господа, – ответил монах.
– Но сегодня Господь, видно, отвернулся от нас.
– Не путайте то, чему Он учит нас, с тем, что мы делаем.
– Может, вы и правы, святой отец… – Мужчина взглянул на ямы и на солдат, потом оглянулся на свою семью. – Святой отец… вы ведь не откажете умирающему в последнем желании?
– Говори.
Мужчина наклонился к нему.
– Живите так, – прошептал он, – чтобы мы о вас помнили.
Иезуит поднял на него глаза. Слова мужчины что-то всколыхнули в нем, и чувство страха и бессилия, которое овладело им в самом начале, вдруг потеряло над ним власть.
– Как твое имя?
– Лукас Хольцнер, святой отец.
Фон Фрайзинг поднялся. Его ряса развевалась на ветру, взгляд был полон решимости.
– Лукас Хольцнер, ты и твои собратья будут помнить. Даю тебе слово, как иезуит и слуга Божий.
Мужчина улыбнулся.
– Значит, я в вас не ошибся.
Его схватили – и вместе с семьей и десятком других несчастных вытолкали к яме.
– Стрелки!
Фон Фрайзинг закрыл глаза.
– Целься!
Началось…
XCIII
Далеко, в сотнях миль от Вены, ребенок заплакал во сне. Мать склонилась над дочерью. Девочка, обхватив ее за шею, безутешно плакала.
Мать гладила дочь по спине. В глазах девочки застыло отчаяние.
– Мне приснилось, что все мертвы.
– Кто?
– Они похожи на нас. Но это были не мы.
Женщина поцеловала ее в лоб.
– Успокойся, это был просто кошмар. Засыпай.
Девочка всхлипнула и закрыла глаза. Через некоторое время она успокоилась и уснула.
Мать уложила ее на подстилку из соломы и укрыла. Затем огляделась: вокруг все спали, ничто не тревожило тишину древних сводов. Лишь ветер завывал где-то в отдалении. Она мысленно пронеслась с ним над руинами и густыми лесами, к уединенной долине…
Кто-то заворочался у дальней стены. Женщина подошла и склонилась над спящей, которая стонала во сне. Положила руку на покрытый испариной лоб.
Чувствуя, как черные сосуды пульсируют под кожей, она нежно погладила спящую по лицу.
– Все хорошо, Софи, спи спокойно…
XCIV
В какой-то момент все закончилось.
Ямы приняли в себя последних казненных, и солдаты тотчас принялись их закапывать.
Фон Фрайзинг смотрел на убитых, слышал приглушенные стоны раненых. Тяжелая, сырая земля засыпа́ла тела, стоны понемногу затихали, пока не смолкли окончательно.
* * *
Спустя несколько часов о произошедшем напоминали лишь пустые клети на повозках. Солдаты выстроились возле ям, факелы мигали на ветру.
Фон Фрайзинг смотрел на земляные насыпи. За спиной послышались шаги, кто-то кашлянул. Иезуит медленно обернулся: подошел лейтенант Шикард в сопровождении двух солдат с мушкетами. Сходство его с хорьком поражало как никогда прежде.
– Святой отец…
– Я знаю. Идемте.
Лейтенант помедлил в нерешительности.
– Конечно, вы можете…
Монах посмотрел на него с удивлением.
– Тут неподалеку есть кладбище, прежде я всегда обретал там душевный покой. Если вы не откажете мне в последнем желании…
– Конечно, святой отец. – Лейтенанту неприятно было отправлять на казнь священнослужителя, но и ослушаться приказа он не мог.
Они двинулись к перелеску. Фон Фрайзинг шагал впереди, лейтенант и двое солдат следовали за ним.
Через лес вела заросшая, едва заметная тропа, и через некоторое время они оказались на поляне, окруженной ветхими крестами и надгробьями. Забытое кладбище нежилось в лунном свете, кругом царил безмятежный покой.
Фон Фрайзинг сделал глубокий вдох.
Господи, помоги мне.
Словно в ответ ему, с ветром долетел отдаленный звон соборных колоколов. Пробило полночь.
И прости мне…
Лейтенант развернулся.
– Ну…
…грехи мои.
Фон Фрайзинг выхватил кинжал из ножен лейтенанта, заколол ближайшего из солдат, подхватил его мушкет и разрядил во второго. Все произошло так быстро, что оба гвардейца упали почти одновременно.
Колокола смолкли, Шикард стоял в оцепенении. Фон Фрайзинг подобрал мушкет второго солдата и направил на лейтенанта.
Тот пришел в себя.
– Вы с ума сошли? Вы слуга Божий, и…
– Я знаю, кто я. И знаю, что после всего вами сотворенного Господь простит меня.
– Прошу вас…
Иезуит выстрелил. Пуля пробила лейтенанту голову. Шикард отлетел назад и упал между надгробьями.
Фон Фрайзинг брезгливо отшвырнул мушкет.
Живите так, чтобы мы о вас помнили.
«Я буду жить, Лукас Хольцнер, обещаю».
