Будь оно проклято!

Элизабет скользнула в темный туннель.

Туннель привел ее в подвал соседнего дома, такой же сырой и душный. Элизабет остановилась у лестницы и прислушалась.

Тишина.

Она выбралась во внутренний двор и зажмурилась от яркого света. Глубоко вдохнула. Воздух был напитан запахами города, и все-таки на воле дышалось лучше, чем в подземелье, где ей пришлось провести ночь.

Элизабет запомнила расположение двора и быстрым шагом направилась к воротам.

Она шагала по Шультергассе с таким видом, словно ничто в этом мире не могло вывести ее из равновесия.

Тюрьма городской гвардии, там держат Иоганна и Хайнца.

Элизабет понимала, что может целый день проблуждать по Вене, но тюрьму так и не разыщет. Она осторожно попыталась спросить дорогу, однако горожане оказались на удивление отзывчивыми. Не прошло и часа, как поиски увенчались успехом.

Элизабет стояла перед зданием в несколько этажей, массивным, но довольно ветхим. Что же дальше? Она не могла просто войти внутрь и потребовать освободить ее возлюбленного. И даже если она скажет, что произошло какое-то недоразумение, кто ей поверит? Кто поверит безродной крестьянке?

Вся затея вдруг показалась ей лишенной всякого смысла, и она почувствовала, как мужество оставляет ее.

Я найду тебя.

Элизабет огляделась в поисках помощи, подсказки, чего угодно. Но никто не обращал на нее внимания.

Столько людей, и все равно каждый сам за себя…

У нее закружилась голова, и площадь вокруг нее пришла в движение. Отец постоянно ей говорил об этом.

Ты ни на что не годна.

И он был прав.

Элизабет начала задыхаться, перед глазами плясали огни. Ноги у нее подкосились.

У нее болела голова. Все вокруг расплывалось.

Площадь. Дома вокруг. Мужчина, склонившийся над ней.

– Всё в порядке, голубка?

Его скверное дыхание быстро привело Элизабет в чувство.

– Да, все хорошо.

Она поднялась. Понадобилось еще несколько секунд, чтобы окружающий мир перестал раскачиваться.

Незнакомец придержал ее за локоть. Элизабет поглядела на его руки, покрытые коростой, его одежду, казалось состоявшую из одних заплаток всевозможной расцветки, его птичье лицо.

Мужчина улыбнулся.

– Тебе присесть бы, а то опять ушибешься.

Элизабет было неловко, но он, очевидно, хотел ей помочь.

– Я только хотела… – Она посмотрела в сторону штаб-квартиры.

Мужчина вскинул брови.

– Туда? Только вот обратно выйти не так-то просто. – Он посмотрел на нее, увидел отчаяние в ее глазах. – Кого-то схватили, значит?

Девушка кивнула.

– И ты хочешь его вызволить?

Элизабет снова кивнула. В глазах ее зажглась надежда.

Незнакомец торопливо огляделся.

– Слушай, еще можно кое-что придумать, только… – он перешел на шепот, – надо кое с кем переговорить. Один мой приятель, возможно, сумеет… – Он замолчал и окинул ее взглядом. – Да идем же.

Здравый смысл подсказывал Элизабет, что никуда с этим человеком идти не стоит. Но она послушалась его. Кругом люди, так чего ей опасаться?

Человека, который минуту назад помог ей подняться?

Незнакомец вел ее по извилистым проулкам, пока не завел в закоулок, перегороженный дощатым забором. Там, прислонившись к забору, стоял еще один мужчина, толстый и неопрятный. Он смотрел на них с прищуром.

Элизабет вдруг поняла, что совершила ошибку, возможно, последнюю в своей жизни. Она почувствовала себя овцой, которую привели на убой.

– Не бойся, голубка, и предоставь разговоры мне. – Незнакомец крепче сжал ее руку.

Они остановились перед толстяком.

– Эрнстль, малютке нужна твоя помощь.

– Хм… – Толстяк поскреб бороду. – А что стряслось?

– Ну, я даже не знаю… – начала Элизабет.

Первый удар пришелся ей по лицу. Девушка покачнулась и тут же получила ногой в живот. Ее отбросило к забору, доски прогнулись и затрещали. Элизабет упала на землю, хватая ртом воздух. Она подняла глаза к прямоугольнику синего неба, по которому пролетала стая птиц.

Толстяк схватил ее за горло и поднял, словно куклу. Затем прижал к стене и обнюхал ей шею, похотливо и мерзко.

Тощий подскочил сбоку и схватил ее за волосы.

– Сейчас мы тебе поможем, голубка…

Элизабет не могла шевельнуться, так плотно ее прижали. Она почувствовала, как ей задирают юбку и мнут груди. Попыталась закричать, но толстяк зажал ей рот ладонью.

– Только пикни, и я тебе шею сверну, как котенку, – прорычал он и облизнул ей шею. – Я помогу тебе первым.

Он распутал узел на поясе и спустил штаны. Тощий захихикал ей в самое ухо и ухватил ее за бедро.

– А потом уж и я тебе помогу.

Толстяк запустил ей руку в промежность и раздвинул ноги.

Элизабет вдруг почувствовала, как шея, да и все тело, начинает пульсировать. В глазах почернело, она ощутила внезапный прилив сил. Словно из ниоткуда донесся тихий шепот.

За Иоганна.

Ее захлестнула волна ярости. Элизабет повернула голову и укусила наугад. В следующий миг она отгрызла тощему половину пальца и выплюнула в лицо толстяку. Тощий взвыл от боли и ослабил хватку.

Вопль, казалось, только подстегнул ее злость. Элизабет нашарила маленький ножик в кармане у тощего и попыталась всадить его в лицо толстяку. Тот едва успел отдернуть голову, и ножом ему отсекло половину уха. Толстяк заорал от боли, и его крик привел Элизабет в чувство.

Что ты наделала?

Она вырвалась, пролезла между досками и бросилась бежать. Прохожие, которые попадались ей навстречу, смотрели на нее с ужасом, но Элизабет не останавливалась.

Казалось, еще немного, и легкие разорвет. Девушка наконец остановилась и взглянула на свое отражение в окне.

Спутанные волосы, лицо перепачкано в крови…

Элизабет нашла лужу и принялась отмываться, так, словно хотела оттереть не только кровь, но и воспоминания о происшедшем. Она даже прополоскала рот и пожевала несколько травинок, которые нарвала у дороги. Но привкус крови во рту остался.

Элизабет начала осознавать, что произошло.

Она их покусала.

Покусала и заразила.

Ей вспомнились их вопли, как они разносились по двору и дальше по улицам.

Разносились по улицам.

У Элизабет закружилась голова. Она привалилась к стене.

Покусала и заразила.

Все пропало.

– Pater noster qui es in coelis…[9]

В церкви Пресвятой Девы Марии уже который час не умолкали молитвы. Это был день, полностью посвященный Господу. Четыре раза в год прихожане на протяжении дня молились во благо города и его жителей. К молитвам приступали с первыми лучами солнца, не прерывались в течение дня и заканчивали поздним вечером, когда лишь свечи озаряли церковные своды.

Анна Дорфмайстер, как обычно, сидела в первом ряду. Еще ни разу она не пропустила молитвенный день. Злые языки утверждали, что ей, в сущности, и заняться-то нечем – ее муж и трое детей умерли от чумы, и она жила на скромные сбережения, оставленные ей покойным супругом. Время от времени Анна подрабатывала шитьем, но и этих доходов почти лишилась. Зрение было уже не то, и руки теряли былое проворство.

– Sed libera nos a malo…[10]

Но ей пока хватало сил, чтобы молиться. Ее тонкие губы не останавливались ни на секунду, а взгляд устремлен был на солнечный луч, который незаметно скользил по полу и подбирался к алтарю…

Двое мужчин вывалились из тесного проулка на овощной рынок и разорвали ближайший навес, чтобы остановить кровь. Какая-то служанка бросилась к ним на помощь, но получила удар по лицу.

Раненые заковыляли дальше. Они еще не вполне осознавали, что с ними произошло. Они получили отпор от женщины, от слабой женщины, которая, ко всему прочему, их покалечила. Раны горели огнем, и красная пелена застилала толстяку глаза.