Луиза из последних сил дернула ногой и попала фон Пранку в промежность. Тот застонал и ослабил хватку. Служанка вынырнула из воды и повалилась на пол, хватая ртом воздух. Перед глазами плясали искры. Что с ней…

Внезапно фон Пранк снова оказался над ней, схватил за горло. Луиза смотрела в его вытаращенные глаза в красных прожилках, и ей казалось, что смотрит она в лицо самому дьяволу.

Потом генерал поднял ее и толкнул что есть сил. Служанка споткнулась и перевалилась через окно…

Фон Пранк тяжело дышал. Ему слышно был, как тело ударилось о мостовую. Он подождал, пока выровняется дыхание, потом подошел к разбитому окну и посмотрел вниз.

На улице, в луже крови, лежала Луиза. Она была похожа на жука, перевернутого на спину, и слабо двигала руками. Еще через мгновение жизнь оставила ее.

Фон Пранк усмехнулся.

И ощутил облегчение.

Йозефа готовила суп, а Элизабет между тем безучастно сидела в углу. Поскольку их квартал изолировали от всего города, им, по крайней мере, не приходилось опасаться стражников.

– Кому-то клетка, а кому-то и убежище, – пошутила Йозефа в надежде отвлечь Элизабет. Тщетно.

– Йозефа… когда же мы их увидим?

Хозяйка обернулась. Ей хотелось успокоить Элизабет, но она не могла ее обманывать.

Йозефа посмотрела в окно. Увидела сквозь мутное стекло два силуэта. Она присмотрелась. Это же…

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Хайнц, закутанный в какие-то лохмотья.

– Мое почтение!

– Хайнц! – Йозефа повисла у него на шее.

Когда в комнату вошел Иоганн, Элизабет забыла обо всем на свете. Она вскочила и что было сил прижала его к себе.

Хотелось, чтобы эта секунда длилась вечность.

Элизабет давила ему на раны, но Лист не обращал на это внимания – так приятно было вновь обнять ее.

– Все прошло гладко? – спросила Йозефа.

Пруссак кивнул.

– Здорово ты все обстряпала. – Он крепко поцеловал ее и добавил с серьезным видом: – Но теперь у нас другие проблемы. Еще немного, и здесь будет тесновато.

Йозефа и Элизабет смотрели на него в недоумении.

– Началась какая-то эпидемия; многие говорят, что чума. Стражники хватают всех, кто вызывает малейшее подозрение, и сгоняют к нам в квартал.

– А вы как прошли сюда? – спросила Йозефа.

– Попасть сюда нетрудно, – сухо отозвался Пруссак. – С чумой или без.

– Только это не чума, – возразила Йозефа. – Присядьте, Элизабет кое-что вам расскажет.

Девушка отстранилась от Иоганна.

– Прости.

У Листа сердце провалилось в пятки.

По всему кварталу в жаровнях тлели травы и пряные смеси. Их жгли в надежде разогнать отравленный воздух, и в итоге на улицах стоял запах, как в аптечной лавке.

Иоганн, Элизабет, Пруссак и Йозефа стояли перед домом и с тревогой наблюдали за последствиями изоляции. Все больше народу толклось на улицах и во внутреннем дворе перед их домом. У некоторых имелись при себе одеяла, другие довольствовались лишь одеждой. То и дело вспыхивали споры и ругань между больными и здоровыми, но они быстро сходили на нет, потому как люди боялись заразиться.

Бешеные оказались в меньшинстве, их переловили и заперли в подвалы. Вопли узников разносились по улицам – крики, исполненные злобы, от которых кровь стыла в жилах.

Остальных болезнь пока щадила, но многие начинали страдать от солнечного света. Они кутались в одежду и любое тряпье, чтобы хоть как-то уберечься от солнца, однако могли оставаться под открытым небом – во всяком случае, какое-то время. Если солнце причиняло им боль, они вынуждены были искать убежища в домах – при условии, что их впускали.

«Болезнь изменилась, – думал Иоганн. – В лесах вокруг деревни они даже не показывались при свете дня. Может, это к лучшему? Или наоборот?»

Он краем глаза взглянул на Элизабет.

Когда та призналась ему, что больна, что она – одна из них, его охватило отчаяние. И злость – оттого, что она не открылась ему раньше.

Вместо того, чтобы обнять ее и утешить, Лист выбежал из дома и помчался по улицам, проклиная судьбу, которая отнимала у него единственного дорогого человека.

Единственного любимого человека.

Потом он увидел больных, целые семьи. Они сидели в проулках, прижавшись друг к другу; ведь единственное, что еще оставалось у них – это семейная близость.

И вдруг ему стало ужасно стыдно.

Он вернулся в дом и обнял Элизабет. Поклялся, что поможет ей одолеть болезнь. Еще никогда в жизни Иоганн не был так убежден в своих словах.

Он был уверен, что спасет ее. Или умрет вместе с ней.

– Несчастные… Но если город и дальше будет снабжать их провиантом, они покорятся судьбе и смогут продержаться сорок дней, – сказал Пруссак и прервал размышления Иоганна.

– Если погода не испортится, – добавил Лист. – Если начнется дождь, они выломают нам дверь, вот увидишь.

– Тогда я просто открою им. Я не позволю им помереть на улице.

Иоганн слышал решимость в голосе друга. С той же решимостью Пруссак когда-то поддержал его решение расправиться с офицерами, чтобы защитить мирных жителей.

– Просто поверить не могу, что все это из-за меня, – укоряла себя Элизабет.

Иоганн взял ее за руки.

– Ты просто защищалась. Если кто-то и виноват во всем, так это те свиньи, которые напали на тебя.

Йозефа погладила ее по волосам.

– Иоганн прав, милая. Чтоб эти двое в аду сгорели!

– Бедные люди… Но мы ведь можем сказать, что это не чума, – сказала Элизабет.

– Кому? Властям? Им это давно известно, – возразил Иоганн. – Полагаю, они хотят лишь выяснить, что это – благословение Господа или проклятие.

– И не дай нам Бог второго! – проворчал Пруссак. – Тогда они весь квартал вычистят быстрее, чем загаженную рясу Папы.

– Хайнц, ну в самом деле! – Йозефа пихнула его локтем и перекрестилась.

На мгновение повисло молчание.

– Слышите? – неожиданно спросила Элизабет.

Остальные посмотрели на нее с недоумением.

– Как тихо стало…

Иоганн тоже обратил на это внимание. Все разговоры на улицах смолкли, даже дети притихли. Казалось, все напряглось в ожидании.

Потом тишину прервал приглушенный грохот повозки. И шаги, сопровождаемые ритмичным стуком железа по брусчатке.

Они посмотрели в сторону ворот. Люди прижимались к стенам, опустив головы, и боялись пошевелиться. В клубах дыма, среди живых изваяний, вырисовывался птичий силуэт.

– Господи, это же чумной доктор, – прошептала Элизабет и перекрестилась.

В воротах появилась его темная фигура, от шеи до щиколоток закутанная в черный кожаный плащ. Лицо было скрыто под железной маской с длинным загнутым клювом, набитым пахучими травами. Над клювом блестели стекла, закрывающие глаза, кожаные перчатки плотно облегали кисти рук. В правой руке был посох с железным наконечником.

На мгновение чумной доктор замер в воротах, обвел взглядом двор.

Он словно воплощал в своем облике вестника Апокалипсиса. И казалось, вот-вот будет вскрыта седьмая печать и четыре всадника обрушатся на людей. Элизабет невольно спряталась за спину Иоганна. Он взял ее за руку.

За доктором несколько подручных катили телегу, колеса которой были обмотаны тряпками. На досках лежали несколько тел: кожа у всех была воскового оттенка, и сквозь нее черной паутиной проступали сосуды.

Элизабет убежала в дом. Остальные наблюдали, что будет дальше.

Чумной доктор переходил от одного больного к другому, пихал посохом спящих, пока те не выказывали признаки жизни, и с безопасного расстояния высматривал признаки болезни. В глазах людей читались страх и надежда, но никто не смел заговорить с ним.

Потом доктор шагнул к Иоганну и Пруссаку и остановился.

– Вы уже сталкивались с такой формой чумы? – спросил Хайнц.

Доктор помотал головой, как птица, которая чистит перья.

– Нет, но зараза всегда проявляет себя по-разному, – прогудел жестяной голос под маской.