– Что вы имеете в виду? – спросила Элизабет.

– Мой наставник был на собраниях городского совета, и мы опасаемся худшего.

– Тогда мы должны что-то предпринять.

– Позже, – возразил Иоганн. – Сначала мы отнесем Йозефу домой и заберем свои документы. А потом посмотрим, чего стоит ваше слово. – Он посмотрел на графа.

Иезуит кивнул.

– А я отведу их в безопасное место. Это самое меньшее, что я могу сделать.

– Вы не навлечете на себя неприятности, святой отец? – спросила Элизабет.

– Нет, наставник нашего ордена на моей стороне. А после того, что творилось здесь именем Господа, – он обвел широким жестом комнату, – нам не помешает как-то помочь Его созданиям… – Помедлил, потом шагнул к Иоганну и протянул ему руку. – Берегите себя.

– И вы себя. Ступайте, времени не так много.

Монах кивнул, пожал руку Пруссаку и обнял Элизабет. Его ладони коснулись ее спины в том месте, где переплетались черные сосуды. Элизабет невольно напряглась, но фон Фрайзинг, похоже, ничего не заметил.

– Господь с тобой, дитя мое, – произнес он негромко, – и с твоими собратьями.

Элизабет подняла глаза.

– Вы знали… – Она запнулась. – Конечно, вы знали. Это все из-за меня…

Фон Фрайзинг покачал головой.

– Ты не виновата в том, что они появились на свет и разнесли болезнь, которую ты носишь в себе. Борись, дитя мое… Если они появились по воле Божьей, то по Его воле должно быть и спасение для них.

– Спасибо, святой отец.

Иезуит осенил ее крестом и повел за собой церковников и больных. Когда они вышли, Пруссак поднял Йозефу и понес на руках. Иоганн и Элизабет последовали за ним.

Отзвучали шаги, и воцарилась тишина. И в тишине той было умиротворение: впервые за долгое время в стенах этого подземелья не разносились крики и мольбы и воздух не был пропитан отчаянием.

Тюрьмы и камеры пыток опустели. Кошмар миновал – по крайней мере, в этот день.

Факелы, которые столетиями озаряли своим светом ужасы инквизиции, прогорели, но никто не сменил их. И когда погас последний факел, вековые своды погрузились в спасительный мрак.

Погруженный в раздумья, Иоганн подбросил в печь еще одно полено. Огонь давно разгорелся, и по комнате разливалось тепло. Элизабет сидела рядом на полу.

Пруссак уложил жену на скамью, опустился на колени и держал ее руки в своих.

Все понимали, но никто не осмеливался высказать это вслух: Йозефа не доживет до утра.

Иоганн молча обнял Элизабет и посмотрел на товарища.

Пруссак то и дело гладил Йозефу по лицу, целовал в лоб и наклонялся к ней, если она пыталась что-то сказать.

Короткий, пронзительный вскрик.

Иоганн вскинул голову. Должно быть, он задремал. Элизабет тоже проснулась.

Пруссак не двинулся с места, но что-то изменилось.

Йозефа перестала дышать.

Лист быстро перекрестился и подошел к скамье. Пруссак мелко трясся, в его заплаканных глазах застыло отчаяние.

– Я ведь так ее любил… – У него дрожали губы; он так крепко сжал руку жены, что побелели костяшки пальцев. – Это не может быть правдой, Иоганн…

Лист опустился на колени рядом с Хайнцем и положил руку ему на плечо.

– Мне жаль, дружище… – Он опустил голову.

Нерешительно подошла Элизабет. По ее лицу катились слезы. Она обняла Иоганна и Пруссака, и так они просидели следующие несколько часов.

С самого утра дождь непрерывно барабанил по крышам домов, и солдаты перед домом на углу Блутгассе вымокли до нитки.

Полдюжины стражников вынесли из дома три тяжелых гроба и с трудом погрузили их на черную повозку. Когда все было готово, повозка тронулась, сначала медленно, потом набрала ход и вскоре исчезла за стеной дождя.

Бургомистр Тепсер стоял у окна ратуши и с тревогой смотрел на противоположные дома, заколоченные окна и двери.

Граница с карантинным кварталом.

Позади него стояли отец Виргилий, генерал фон Пранк, лейтенант городской гвардии Шикард и несколько сановников. Все они были явно встревожены. В салоне царило молчание.

– Отец Бернард хотел без лишнего внимания решить проблему, и вот его разорвали на куски. – Бургомистр стал сердито расхаживать из стороны в сторону. – И, конечно же, теперь мне во всем этом разбираться. Как всегда. – Он взглянул на сановников. – А всё вы и ваша одержимость дьяволом… Нет в этом ни черта! Люди больны, и мы должны что-то придумать, чтобы вся Вена не превратилась в карантинную зону!

– Мы по-прежнему не знаем, с чем имеем дело, – заметил отец Виргилий. – Если мы…

– Мы, отец Виргилий, делать ничего не станем, – резко оборвал его Тепсер. – Я следовал вашим советам, и к чему это привело? Полдюжины человек убиты, преступники на свободе, и слухи о произошедшем с большой вероятностью расползутся, как лесной пожар, – сначала по кварталу, а потом и по всему городу! Слухи о неспособности властей взять проблемы в узду… Нет, отец Виргилий, мы делать ничего не станем. Я предложу совету решение, которое положит конец всему этому.

Бургомистр сел и глотнул разведенного вина.

– С одобрения совета я доверяю генералу фон Пранку исполнение предложенной им процедуры. И ожидаю содействия и слаженных действий от городской гвардии, – он сурово взглянул на лейтенанта Шикарда.

– Так точно, господин бургомистр, – отчеканил лейтенант и слегка склонил голову.

– И что это за процедура, позвольте спросить? – Отец Виргилий понимал, что ступает по тонкому льду, но он должен был знать, к чему им готовиться.

Тепсер кивнул фон Пранку, который ощупывал повязку на лбу.

– Поскольку болезнь эта неисцелима, я не вижу иного выхода, кроме как избавиться от больных.

– Вы хотите казнить их всех? – Отец Виргилий не поверил своим ушам.

– Не хотим, святой отец, а должны. Если в вашем стойле заболевает животное, вы не станете рисковать целым стадом, верно? – ответил тот с елейным выражением.

– Мы могли бы устроить лазарет за городскими стенами и там содержать больных, как делали это во время чумы.

– Вы забыли чуму тысяча шестьсот семьдесят девятого года? И десятки тысяч мертвых? Сестры заносили болезнь обратно в город, как и дворяне, которые просто откупались и их выпускали. Пара сотен или целый город, святой отец, вот в чем вопрос!

– Если хоть один из моих собратьев…

Тепсер вскочил.

– Довольно дискуссий, господа! Время действовать. Благодарю всех.

Бургомистр снова сел и наблюдал, как гости покидают салон.

Он гордился тем, что нашел столь подходящие слова.

В комнате остался только фон Пранк. Отец Виргилий остановился в дверях и взглянул на бургомистра, готового лопнуть от переполняющей его гордости и самолюбия.

Иезуит развернулся и пошел прочь. Он принял решение.

Бургомистр посмотрел на фон Пранка, который задумчиво глядел вслед отцу Виргилию.

– Ну?

– Я не уверен, действительно ли иезуит пришел с Листом и Хайнцем. Там было слишком темно, и лицо я не смог разглядеть. Но я нисколько не удивился бы.

Бургомистр кивнул.

– Хотите проследить за Виргилием?

– Разумеется, господин бургомистр, – ответил фон Пранк.

Тепсер невольно вздрогнул, уловив иронию в его голосе, но ничего не сказал и снова посмотрел в окно. Дождь безжалостно поливал перегороженные улицы.

В подземельях иезуитского монастыря было сыро и пахло плесенью. Масляная лампа в руках фон Фрайзинга едва разгоняла тьму. За ним шагали спасенные с Блутгассе, безмолвные и растерянные, покорные судьбе.

Иезуит водил лампой по сторонам, словно что-то выискивал. Внезапно послышались шаги. Больные инстинктивно отвернулись.

– Я знал, что вы не сможете иначе, брат, – раздался мягкий голос. Из темноты выступил отец Виргилий.