Элизабет бросила одеяла Йозефе, пригнувшись, подбежала к лавке и забрала подушки. И при этом успела выглянуть из окна.
Во дворе вдруг показались несколько солдат. Они быстро шагали к дому.
– Идут! – прошипела Элизабет и бросилась к люку.
– Быстрее! – Йозефа потянула ее за подол.
Элизабет выронила одну подушку, но женщина уже втащила ее в подвал и закрыла крышку люка.
– Я выронила одну подушку! – прошептала Элизабет.
– Забудь.
– Она лежит прямо у лестницы. Они ее увидят, и тогда…
Йозефа приподняла крышку люка. Солдаты были уже рядом, от дома их отделяли всего несколько шагов.
Она увидела подушку и потянулась за ней. Не хватало считаных сантиметров.
Дверь распахнулась.
Йозефа вытянула руку. Плечо, казалось, вот-вот вывернет из сустава. Она ухватила подушку кончиками пальцев, подтянула ее к себе…
– Четверо наверх! – прогремел властный голос.
Тихо, насколько это было возможно, Йозефа прикрыла люк. В подвале сразу стало темно, и только сквозь щели между половыми досками пробивались полосы света.
Над ними загремели шаги. Пол задрожал, и сверху посыпалась мелкая пыль.
Элизабет тронула Йозефу за плечо и показала на дверцу в стене. Йозефа покачала головой.
– Скрипит дьявольски, – прошептала она. – Хайнц давно собирался ее смазать. Забудь.
У Элизабет вдруг перехватило дыхание. Она почувствовала себя загнанной в угол, прислушиваясь к звукам, доносящимся сверху и эхом гремевшим в ушах.
Топот тяжелых сапог.
Грохот сундуков и лавок.
Звон разбитой посуды.
Йозефа обняла Элизабет за плечи, словно почувствовала ее страх.
– Не бойся, – прошептала она. – Они нас не найдут.
Элизабет ей не поверила, но сумела немного совладать с собой.
По лестнице вновь прогремели шаги. В воздухе кружила пыль.
– Наверху никого.
У Элизабет вдруг защипало в носу. Она закрыла глаза.
Только не сейчас!
Она попыталась сдержаться, зажала рот и нос ладонью, но это не помогло. Элизабет чихнула.
У Йозефы замерло сердце.
Наверху все стихло.
– Вы слышали? – спросил наконец кто-то из солдат.
– Заткнись! – рявкнул хриплый голос.
Снова тишина. Потом кто-то подошел к самому люку.
Мы пропали.
Снаружи вдруг послышался всплеск. Шаги стали удаляться.
– Свинья, кто разрешал тебе разливать свое дерьмо по чужим дворам? – прогремел снаружи хриплый голос.
В ответ раздались неразборчивые вопли.
– Еще раз увижу, у позорного столба будешь вопить!
Хлопнули ставни.
Пронесло. Старая толстуха спасла.
Солдат вернулся в дом.
– Уходим. Вы двое остаетесь во дворе на случай, если женщины вернутся. Если старуха еще раз выплеснет что-то в окно, под арест ее.
Шаги стали отдаляться. Солдаты вышли из дома и закрыли за собой дверь.
Настала тишина.
Еще несколько секунд, растянутых в вечность, Элизабет и Йозефа не смели шевельнуться и прислушивались. Потом они присели в углу и только теперь смогли стряхнуть с себя оцепенение.
Женщины хранили молчание. Элизабет в изнеможении закрыла глаза.
* * *
Она стояла на кладбище. Собор черным силуэтом вырисовывался на фоне полной луны. Холодный ветер завывал над могилами и рвал на ней одежду.
Потом она увидела его, между двух поваленных надгробий. Он стоял к ней спиной.
Иоганн.
Она позвала его, но ветер уносил ее крик. Она подбежала к нему, тронула за плечо.
Он медленно повернулся, луна осветила его лицо.
Элизабет закричала…
* * *
Она открыла глаза.
Вокруг была кромешная тьма. В панике Элизабет стала шарить вокруг. Она не сразу сообразила, где находится. Потом увидела сияние луны между досками. Услышала храп Йозефы.
Погреб под лестницей, конечно.
Элизабет пришла в себя, но кошмарный сон не выходил из головы.
Кладбище. Иоганн. Его лицо.
Это было ужасно. Это был…
Знак?
Элизабет потянулась к Йозефе. Потрясла ее, сначала осторожно, потом сильнее.
Храп резко оборвался.
– А… Что…
– Йозефа, просыпайся.
Женщина шумно зевнула.
– Что стряслось? Еще ночь, – пробормотала она заспанно.
– Мы должны спасти Иоганна и Хайнца.
– Ты в своем уме? Они в тюрьме городской гвардии. За красивые глазки нас туда едва ли впустят.
– Значит, надо что-то придумать.
Йозефа тяжело вздохнула. Элизабет начинала ее раздражать.
– Послушай, сейчас ночь, и на улицах, кроме стражников, никого. Так что выходить сейчас – не лучшая идея. Я что-нибудь придумаю, но Хайнц и не из таких передряг выпутывался. А нам сейчас лучше успокоиться и ждать.
– Хорошо, но утром мы что-нибудь предпримем. – Элизабет помолчала мгновение. – Что я буду делать без него… – добавила она тихо.
– Иди сюда. – Йозефа привлекла ее к себе. – Нельзя сейчас падать духом, но и поступать опрометчиво мы не можем. Если схватят еще и нас, тогда все пропало.
– Я постараюсь. Прости, мне не хватает терпения.
Йозефа укрыла ее одеялом.
– Спи. Завтра нам понадобятся все силы.
LVI
Удар по решетке вырвал Иоганна и Пруссака из полудремы.
– Иоганн Лист и Хайнц Вильгельм Крамер?
Пруссак присмотрелся к лейтенанту Шикарду.
– А кто спрашивает?
– Я всегда считал тебя склочником, Хайнц, но в этот раз ты так легко не отделаешься. Ты сам знаешь, что полагается за помощь дезертиру.
Пруссак напустил на себя невинный вид.
– Не понимаю, о чем ты…
– Хватит кривляться, а не то я устрою так, чтобы скучать тебе не пришлось. Ему уж точно не придется, – Шикард взглянул на Иоганна и скривился. – Так ты и есть Иоганн Лист? Ты не представляешь, каких трудов стоило мне изловить тебя…
Он отступил в сторону и подозвал тюремщика.
Иоганн понимал, что сопротивление бессмысленно. Следовало поберечь силы.
Тюремщик отомкнул засов и дернул за цепь, которой был скован Лист. Его вывели, и дверь снова захлопнулась.
Пруссак смотрел им вслед, пока их фигуры не поглотил мрак.
* * *
Камера, вероятно, служила прежде хранилищем для угля. Стены были покрыты сажей, с потолка свисали тяжелые цепи. Балки андреевского креста покрыты человеческими выделениями, на стене чернели кровавые потеки. В воздухе стоял запах пота, крови и рвоты.
Запах смерти.
Тюремщик поднял Иоганну руки и закрепил цепь на крюке. Затем что-то довольно пробормотал, вытер пот со лба и удалился, шаркая подошвами.
Лист закрыл глаза. Такое положение само по себе через несколько часов вызовет сильнейшие судороги. Проснулись старые воспоминания, которые он так старательно подавлял.
Французский плен. Допросы.
Неутихающая боль.
Полное неведение того, когда им это наскучит.
Время между пытками, тягучее и бесплодное.
Только смерть сулила тогда избавление. После побега Иоганн поклялся, что никогда больше не позволит себя схватить. И некоторое время казалось даже, что Господь проникся его клятвой.
И ошибся. В который раз.
Лейтенант Шикард вошел в камеру, брезгливо поморщившись, встал перед Иоганном.
– Полагаю, тебе самому не хочется торчать в этой дыре дольше, чем это необходимо. Так что не усложняй нам работу. – Он прокашлялся. – Твое имя?
Иоганн молчал, глядя на противоположную стену, поверх головы лейтенанта.
– Твое имя?
Молчание.
Шикарду стало не по себе. Он мог полагаться лишь на слово своих людей. Полной уверенности, что они схватили нужного им человека, не было. В случае ошибки фон Пранк не даст ему спуску.
– Молчанием ты лишь усугубляешь свое положение, дезертир, – он сурово посмотрел на Иоганна. – У нас есть средства, чтобы развязать тебе язык. Допрос с пристрастием еще никто не выдерживал.
– Он уже здесь!
В камеру вошел фон Пранк. На губах его играла холодная улыбка.
