Мы победили. И всё же...
Враг всё ещё сжимал тиски. Городской мыс Ортигия — и Племмирий, Скала, южная часть устья гавани, между которыми стояла стена кораблей. На одном конце — пятьдесят тысяч, на другом — двадцать. Все они ринулись на стену. Туда, где стена кораблей была пробита, рванулись малые суда противника — они запечатали собою брешь. Одни лодки находились внизу, другие протягивали над связками брёвен, которые ещё удерживали стену. Наступил день. Мы уничтожали противника в таких количествах, что делалось непонятным, как он ещё держится.
Существует характерная ошибка в таких сражениях. Её допускают те, у кого нет военного опыта. Даже такие храбрые люди, как сиракузцы и их союзники. В Спарте это называется «плыть по течению» или «прятаться в крысиную нору». Человек, который сражается таким образом, будет стоять один на один против противника, он будет получать или наносить удары, а потом он и его враг, оба невредимые, переходят каждый к другому сопернику, чтобы приступить к новой серии поединков, и дальше, и дальше, всё к новым и новым врагам. Поступать так новичка заставляет страх. Человек ищет, куда бы ему укрыться, он словно отыскивает себе «крысиную нору» среди этой бойни. В Спарте юношей, имеющих такое обыкновение, просто бьют. Их учат бороться честно — пока один из двух противников не убьёт другого. Лакедемоняне называют такой бой monopale— «один на один». Несмотря на все инструкции Гилиппа, сиракузцы не усвоили этого правила. Теперь, на стене кораблей, начал сказываться превосходящий опыт афинян. Бой на палубе, двадцать против двадцати, сорок против сорока, parataxis — «равное число противников», генеральное сражение в миниатюре. Или драка под палубой, по пояс в воде, один на один. Или на стене, часто в огне, где друзья и враги зажаты на узкой полосе массовой резни. Афиняне понимали смысл такого боя. Мы имели ещё одно преимущество. Обороняющиеся на море вынуждены обязательно убивать противника. А это нелегко. Атакующим же нужно лишь всё разрушить. Афинские моряки пошли на стену кораблей с огнём и топором. Корабль за кораблём получали пробоины, корпуса пылали, вдоль заграждения осели громады, обгоревшие до ватерлинии.
Я нашёл Лиона и Теламона. Объединившись, мы рубили пакет из восьми брёвен, связанных железными полосами, который соединял одну секцию вражеской линии с другой. Слишком обессиленные для того, чтобы работать стоя, мы с Лионом оседлали эти брёвна, орудуя мечами, как мясницким ножом. Но вот показался противник. Лодки с пращниками повернули к нам от дымящегося судна. Наша группа насчитывала десять человек, среди которых я знал только Теламона, Лиона и Похлёбку. Другие набрались откуда-то по одному, по двое. Я даже не знал их имён. Один, с рыжей бородой, кричал на моряков и требовал огня. Пока он вопил, свинцовый «жёлудь», пущенный пращником, попал ему в горло. Он упал, как мешок с камнями. Радуясь успеху, стрелок уже размахивал над головой пращой. Я услышал сигнал опасности за спиной. Ещё с десяток напали на судно, с которого мы только что перешли. Две лодки с пращниками перекрыли нам путь со стороны моря. Мы были без шлемов. От щитов мы давно отделались. Теперь мы оказались беззащитны. Свинцовые «жёлуди» свистели совсем близко. Теламон крикнул, что пора уходить. Мы бросились в воду. Через час мы уже находились на другом судне и рубили другую связку брёвен. На каждом остался только подшлемник, тело едва прикрывали лохмотья.
А враг всё наступал. Сиракузцы сотнями шли из Ортигии и со Скалы, им не было конца. Полные сил, отдохнувшие, сытые. Они не были исполосованы и побиты, у них не было сотрясения мозга. Их копья оставались целыми. Им не приходилось весь день разить или защищаться. Они не устали, как мы, обороняясь по четыре-пять часов уцелевшими среди мёртвых. Их лёгкие не вдыхали дым, они не иссушены огнём, они напились свежей воды и могли потеть.
И всё же даже при этом положении мы имели бы преимущество, если бы не ветер и прилив. Солнце переместилось и всем жаром обрушилось на берег. Подул бриз. И в довершение ко всему начался прилив. Существует канал под названием Быстрое Течение, он примыкает к полуострову Ортигия. Там вода, сжатая конфигурацией береговой линии и морского дна, при приливе течёт с необыкновенной скоростью. И теперь враг открыл брешь в стене своих кораблей. Течение прорвалось, относя нас назад. Что ещё хуже, появилось двадцать боевых триер коринфян. Они обходили нас с севера. Подгоняемые крепнувшим бризом, они напали на афинские корабли в открытом море. Атаке подвергся и «Неумолимый» Демосфена. Нас вынудили спасаться бегством.
При таком сильном ветре наши гребцы не могли работать. Изнемогающие от усталости, они «ловили леща», ломая вёсла соседей. Ветер переворачивал лопасти и мешал движению. Приливная волна ещё больше осложняла задачу. Те корабли, которым удавалось идти носом к ветру, оказались уязвимыми для атаки с фланга внезапно появившихся коринфян. Теперь сиракузцы в один голос кричали, что боги вняли их молитвам, послав этот штормовой ветер. Я находился на «Аристее», сменив за этот день пятый или шестой корабль. Её командир приказал развернуться и протаранить одного из приближающихся коринфян. «Аристея» буквально пятилась, настолько сильным был встречный ветер. Коринфянин легко произвёл манёвр и зашёл с борта. Гребцы наружного борта гребли, а внутреннего — табанили, чтобы протаранить нас как раз по центру. Коринфянину мешал ветер, дувший теперь с траверза, и ему удалось нанести лишь скользящий удар по носу «Аристеи», но и этого оказалось достаточно, чтобы образовалась пробоина, куда могли бы войти мужчина и мальчик, стоя рядом. Море хлынуло внутрь корабля. До берега оставалась одна миля.
Гребцы работали с отчаянием побеждённых, зная, что победители не оставят в живых никого. Они слышали, как люди Гилиппа на берегу жаждут крови. Мы стонали, руки и ноги у нас тряслись, как у парализованных. Корабль зашёл в тень, отбрасываемую Эпиполами. Было холодно, как утром. Прилив продолжался. Вода уже покрыла сотни ярдов берега.
«Аристея» налетела на частокол. Корабли, раздавленные при бегстве, выбили колья из общей линии или пробили себе корпуса, налетев на брёвна. Теперь солдаты морской пехоты и моряки собрались сотнями, чтобы восстановить линию фронта. Лион и Похлёбка трудились вместе с остальными. У меня не было ни оружия, ни обуви. Почему только они должны быть такими благородными? Я закричал и бросился им помогать. Тело моё было выжато, как тряпка. И все были такими же. Мы чувствовали близость смерти.
Я видел, как корабли Коринфа и Сиракуз наваливаются на наши укрепления, похожие на огромных хищных птиц. Они приближались. Это было словно во сне. Боги! Они были великолепны! Ныряльщики копошились в воде рядом со мной, стараясь захватить плавающие брёвна цепью, которая связывала два утопленных заградительных «ежа». Вес тянул плавучую массу вниз. Люди старались добросить конец верёвки до пехотинцев на платформе, но сил им не хватало. Верёвка снова и снова шлёпалась в воду. Два вражеских корабля направились прямо на нашу брешь. Они приближались так быстро, что первые стрелы их toxotai, морских лучников, уже падали в воду рядом с нами. С берега нам на помощь кинулись люди. После ужасных усилий цепь наконец попала в паз и туго натянулась.
С ходу первый вражеский корабль бросился на частокол. Я видел Похлёбку, застрявшего в толпе. Наконечник стрелы попал ему в горло. Спасаясь, мы с Лионом нырнули. Мы слышали, как подводные колья вонзились в корпус вражеского корабля, а зубцы «ежа» разорвали его брюхо. И всё же коринфяне продолжали грести, стремясь проделать брешь, через которую могут пройти другие корабли, несущие огонь и смерть афинянам, потрёпанным и разбитым за баррикадой.
Настал самый безумный рукопашный бой за весь день. Афиняне, как муравьи, набросились на пронзённого коринфянина. Мёртвые ковром устилали водную поверхность. Наши поднимались на борт, хватаясь голыми руками за вёсла, подтягиваясь за закрытые шкурами весельные отверстия, а морские пехотинцы врага кидали в ответ копья с палубы и метали в нас зажжённую паклю. Мы собирали ещё горящие стрелы и отправляли их обратно противнику. Коринфянин тонул, став частью хрупкого бастиона, который ещё охранял нас. По ту сторону заграждения ещё дюжина боевых кораблей борт к борту стояла в тени. Их лучники бросали в нас абордажные крюки, а их гребцы распевали торжествующие гимны.
