Он захватил двадцать тысяч человек, этот Лисандр. Продал островитян и рабов, оставив только афинских граждан.

Их привезли в Лампсак как пленных, представили перед трибуналом и казнили до последнего — как угнетателей Греции. Ко времени расследования Совета в Пирей стали прибывать галеры с телами. Лисандр вернул Афинам трупы их сыновей, чтобы никто не мог обвинить его в непочтительности. Но скорее для того, чтобы глубже ранить сердце Афин. Ибо хотя город больше не имел флота и людей, способных служить на кораблях, всё же многие поклялись сопротивляться до конца. Если потребуется — отбиваться кирпичами и камнями с высоты Акрополя. Они скорее бросятся вниз, чем подчинятся врагу.

Лисандр привёз тела убитых голыми, чтобы нельзя было узнать их по одежде. Это было сделано для того, чтобы тела командиров ничем не выделялись среди общей массы. И люди, чтобы отыскать своих сыновей и мужей, вынуждены были ходить среди рядов павших, заглядывая в каждое лицо. Этим испытанием Лисандр хотел устрашить афинян. Вот к чему привело их демонстративное неповиновение. Это должно отбить у них охоту сопротивляться.

В войска Лисандра входили теперь части со всей Греции при поддержке золота Кира. Армия Агиса осадила Афины, флот Лисандра заблокировал их с моря.

Шестнадцатого мунихиона, того самого числа и месяца, когда Афины и их союзники у Саламина спасли Грецию от персидской тирании, армада Лисандра, не встретив сопротивления, вошла в порт Пирей. Партия, возглавляемая Фераменом, сдала город. Два батальона тяжёлой пехоты из Фив захватили Ареопаг и ликвидировали все правительственные должности. Коринфский отряд сдался в центральной части города. Солдаты из Элиды, Олинфа, Потидеи и Сикиона сломали ворота и стали крушить укрепления порта Пирей. Другие — из Эниад, Митилены и Хиоса, теперь освобождённые от власти афинской империи, под музыку флейтисток сносили Длинные стены. Спартанские и пелопоннесские морские пехотинцы, в том числе brasidioi, освобождённые илоты, неодамы под командованием Пантокла, овладели Акрополем. Они принесли жертву Афине Нике и разбили лагерь на камнях между Эрейтейоном и Парфеноном. Лакедемонские морские пехотинцы и наёмники из Македонии, Этолии и Аркадии завладели Круглой палатой и местом сбора Народного собрания на холме Пникс. Среди них был и Полемид, одетый в красное.

Моя тётя, — возобновил рассказ Полемид, — несмотря на её презрение к моему поведению и ко мне, не препятствовала мне погрузить её вещи на тележку, а её самое водрузить на сиденье возницы. Она переехала в Ахарны вместе со мной, чтобы жить в усадьбе «У поворота дороги». В городе царила тирания. Тридцать, как их называли, поддерживаемые гарнизоном спартанцев, укрепили свою власть посредством судов и актов террора. Неоднократно я пытался убедить бывшую жену моего брата и его детей уехать с нами, но Теоноя была городской женщиной и ехать не хотела. В течение двух месяцев моя тётя и я составляли друг другу компанию. Я занимался землёй, а она готовила, стирала, штопала, управлялась с хозяйством без слуг — как прежде управляла делами своего мужа.

Беззаконие, творившееся в городе, наконец убедило мою свояченицу уехать. Она явилась к нам первого гекатомбэона, в день рождения Лиона, со своей дочерью — моей племянницей — и её двумя детьми (молодой муж племянницы служил на флоте). Её сын, мой племянник, скрылся. Ему было девятнадцать. Он поклялся никогда не примириться с завоевателями родины. Теоноя привезла с собой также мальчика девяти лет и девочку семи лет — от второго мужа. Он плавал на торговом судне и погиб во время одного из сражений. Эвнику я проследил до Акты, где она снимала себе помещение. Она не позволила мне видеться с детьми. Боялась моего влияния на мальчика.

Демократия в городе была отменена, население лишено избирательных прав и разоружено. Подготавливалась новая конституция. Во всяком случае, так уверяли Тридцать. Прошло несколько месяцев, но не появилось ни одной статьи нового закона. Вместо этого возникли списки. Стоило твоему имени мелькнуть в таком списке — и тебя больше никто уже не видел.

Всенародно избираемый исполнительный орган, коллегия десяти стратегов, больше не существовал. Ареопаг не созывался. Уехавшие были возвращены домой. Имеются в виду те, кто был выслан раньше как враги демократии. Теперь они входили в состав Тридцати или являлись их агентами. Суды для гражданских исков простого народа были отменены. Когда они снова открылись, то превратились в машину преследования. Как это происходит при любой тирании, законность обвинения была расширена до права преимущества. Человека можно казнить не только за содеянное, но и за то, что он мог бы совершить. Привлекали к суду не только за политику. Тридцать охотились за всеми, у кого водились деньги. Пошлину определили в полторы тысячи. Заплатил — и можешь излагать своё дело. Тех демократов, которым удалось избежать казни, отправляли на службу к Лисандру, на передовую. Единственной хорошей вещью было то, что всех sykophantai перебили.

Однажды к нам в поместье «У поворота дороги» приехал Теламон. Привёз вино и поджаренный ячмень. Мы были рады его видеть. Я спросил его, чем он займётся теперь, когда война закончилась. Он засмеялся. Война никогда не закончится.

Он приехал вербовать меня. Не к какому-то определённому нанимателю. Просто опять бродить в поисках работы. Конечно, я чувствовал, что моё занятие землёй уже подходит к концу. Рано или поздно Спарта должна будет снять каблук с горла Афин. Демократия возродится. Такие ласточки, как я, которые устроились под крышей победителя, окажутся опять на улице, во власти шторма. Нас либо убьют соседи, либо казнят власти, соблюдая законность. Теламон заметил, что мне повезло: все мои родственники — женщины или дети. Но судьба возьмёт свой реванш: демос оставит эти невинные души без пригляда.

Пока мой наставник в солдатском ремесле говорил, я смотрел на него. Как молодо он выглядел! Казалось, он ни на месяц не постарел после двадцати семи лет войны.

   — Открой нам секрет твоего бессмертия!

Я знал, что он прочтёт мне лекцию о пороках. Для него существовали три омерзительных порока: страх, надежда и любовь к родине. Но больше всего презирал он одно: размышления о прошлом и будущем. Это оскорбление природы, сказал Теламон, поскольку подобные мысли привязывают человека к сильным желаниям. А ведь итог всех стремлений уже подведён, суд уже произведён, и производился он над землёй и под землёй, и смертные не могут ни изменить, ни предугадать результата. У Алкивиада были эти недостатки, сказал мой товарищ, Алкивиад виновен ещё в одном нарушении закона небес.

Алкивиад воспринимал войну как средство достижения цели. Фактически это был конец. Наш командир почитал лишь Необходимость, Теламон же служит божеству более примитивному.

   — Её зовут Эрис. Борьба. Всё появляется через борьбу, друг мой, даже мы, когда покидаем материнское лоно. Посмотри на соколов на охоте. Они служат этой богине. И даже эти сорные травы под нашими ногами, чьи корни сражаются за место под землёй. Борьба есть старейшая и самая священная основа жизни. Ты дразнишь меня, друг мой, говоря, что я не старею. Если это так, то потому, что я подчиняюсь Борьбе, этой даме, одновременно древней, как земля, и юной, как завтрашний рассвет.

Я улыбнулся:

   — Знаешь ли ты, сколько раз я слышал эту проповедь?

   — И всё равно ты ничему не учишься.

Война, развязанная лишь с целью добиться преимущества, всегда заканчивается крахом. И всё же нельзя отказаться от войны. Война постоянна, как смена сезонов, она вечна, как приливы.

   — Ты думаешь, что мир, которого ты взыскуешь, Поммо, лучше, чем этот? Ты воображаешь, как Алкивиад, будто ты или Афины можете поднять себя в какую-то более высокую сферу? Этот мир — единственный, который существует. Изучи его законы и подчинись им. Вот единственно правильная философия.