Книга вторая

ДЛИННЫЕ СТЕНЫ

Так закончилась моя первая беседа с убийцей Полемидом. Я покинул его и поспешил к Сократу. Проходя по Железному Двору, соединявшему крылья тюрьмы, я подумал о том, что упоминание о давнем вечере может, спустя тридцать лет, вызвать улыбку у нашего друга. К тому же мне было интересно: помнит ли Сократ молодого солдата по имени Поммо? Но я решил не говорить об этом, не желая утомлять воспоминаниями и без того перегруженный ум учителя. Кроме того, я отдавал себе отчёт в том, что толпа друзей и последователей помешает мне побыть наедине с нашим учителем хотя бы несколько мгновений.

Однако когда я пришёл в его камеру, он был один. В тот день одиннадцать судей определили, какой казни он будет подвержен: он должен будет принять ядовитое зелье из цикуты. Хотя этот способ избавлял его плоть от увечья, оглашённый приговор поверг его друзей в такое состояние, что Сократ вынужден был попросить их уйти, чтобы побыть в тишине. Об этом сообщил мне охранник при моём приближении. Я думал, что меня тоже попросят уйти, но, к счастью, Сократ поднялся, жестом приглашая меня войти.

   — Ясон, ты пришёл от другого твоего подопечного?

Он знал о Полемиде всё — и не только по тому вечеру во время осады Потидеи, но и по последующей его службе в пехоте, по отчётам о днях триумфа Алкивиада на Востоке, когда Полемид командовал галерами. Учитель заметил также о связи между двумя обвиняемыми: один — философ, приговорённый за то, что учил Алкивиада, другой — воин, осуждённый за его убийство.

   — Вполне вероятно, что присяжные, будучи последовательными, должны, приговорив одного, оправдать другого. Вот шанс для твоего приятеля Полемида, — заметил он.

В то время Сократу было уже за семьдесят. Поседела его борода, а фигура ничуть не изменилась с тех пор, как Полемид видел его во время осады Потидеи. Руки и ноги философа оставались сильными, осанка была энергичной и решительной. Легко можно было представить себе, как этот ветеран хватает щит и доспехи и бросается в битву.

Неудивительно, что философ проявил интерес к другому заключённому и даже посоветовал, как лучше защищать его.

   — Слишком поздно подавать встречный иск и объявлять приговор незаконным — хотя он, конечно, именно не законным и является. Если только как dike pseudomartyriou, иск о лжесвидетельстве, его можно подать до момента голосования присяжных. — Он засмеялся. — Моё собственное тяжкое испытание, кажется, сделало меня чем-то вроде тюремного адвоката.

Мы поговорили об амнистии, введённой при восстановлении демократии, которая освобождала всех граждан от суда за преступления, совершенные до момента амнистии.

   — Враги Полемида очень умно поступают, Сократ, обвинив его в правонарушении. В этом очень много грязи. Как он сам признает, достаточно, чтобы вымарать его.

Я кратко пересказал историю Полемида.

   — Я знал некоторых членов его семьи, — заметил Сократ, когда я закончил повествование. — Его отец Николай был исключительно честным человеком. Он умер, ухаживая за больными во время чумы. А ещё у меня была сердечная — и совершенно целомудренная — дружба с его двоюродной бабушкой Дафной, которая довольно эффективно управляла Военно-Морской Коллегией через своих мужей, второго и третьего. Она была первой женщиной-аристократкой, которая, овдовев, вела свои дела самостоятельно, без мужчины в качестве kyrios, юридического опекуна. У неё даже слуги в доме не было.

Затем наш учитель поинтересовался, какая у Полемида камера.

   — На той стороне ужасная жара, я слышал. Пожалуйста, Ясон, передай ему эти фрукты и вино. Мне больше нельзя пить, потому что, говорят, вино портит вкус цикуты.

Когда с наступлением вечера возвратились друзья Сократа, их даже позабавило то обстоятельство, что в тюрьме одновременно очутились убийца и философ. Ученик и друг Сократа Критон, довольно состоятельный человек и самый преданный его последователь, рассказал нам, что ещё до суда над учителем он нанял сыщиков, чтобы получить сведения, об обвинителях, разузнать об их собственных преступлениях и таким образом дискредитировать и их самих, и их обвинения. И я подумал, что то же самое я мог бы сделать для Полемида.

В то время у меня на службе состояла супружеская пара средних лет, Мирон и Лада. Они были прирождённые ищейки — хлебом не корми, дай выискать что-нибудь «грязное» о высокопоставленных и могущественных людях. Я решил поручить им выведать, что стало с семьёй Полемида и что двигало его обвинителями. Был ли у них заказчик, и если да, то кто он? Какие цели они преследуют?

Внук мой, я чувствую, что ты заинтересовался моим рассказом и желаешь узнать подробности. Мыс Полемидом были современниками. Рассказывая, он знал, что мне не требуется объяснений. Но ты, принадлежащий к позднему поколению, нуждаешься в более подробном описании тех времён.

Когда мы с Полемидом оба были молоды, ещё до войны, слава Афин гремела, городу далеко было до упадка, в каком он находится сейчас. Дни его были блистательны, и никто подумать не мог, что они минут. Афинский флот бороздил воды Понта и вытеснял оттуда персов. Двести городов-государств платили Афинам дань. Афины были победителем, культурной и торговой столицей мира, главой большого союза.

До Спартанской войны оставались ещё годы и годы, но чутьё подсказывало Периклу, что следует готовиться к ней. Он укрепил порты Мунихия и Зеа, обновил Длинные стены по всей их длине и возвёл Южную стену, «Третью Ногу», как её называли, — на случай, если падёт Северная, или Фалернская. Даже и тогда город останется неприступным.

Ты, внук мой, знаешь об этих несокрушимых чудесах зодчества с рождения и относишься к ним как к данности. Но в то время они представляли собой истинное воплощение гения инженерной мысли. Ни один город в Греции и мечтать о таком не мог, не то чтобы возвести подобные укрепления! Продлить зубчатые стены города, в четыре с половиной мили с каждой стороны, соединив верхний город с гаванями порта Пирей, образовав единую границу по всей суше и таким образом превратив Афины в неприступный остров... Большинство считало это безумием.

Мой отец и верхушка сословия всадников были ярыми противниками этого мероприятия. Сначала они возражали Фемистоклу, а затем мешали Периклу осуществить замысел его предшественника. Они, эти землевладельцы Аттики, ясно понимали, что Олимпиец, как называли Перикла, намеревается с началом войны оставить город без обороны — фактически сдать врагу наши предместья, поля и виноградники, включая и этот, у подножия которого мы с тобою сейчас сидим. Стратегия Перикла заключалась в том, чтобы увести всех жителей Афин за Длинные стены, позволив врагу беспрепятственно опустошать наши хозяйства. Пусть «выпустят пары», вырубая виноградники и сжигая амбары. Когда им это надоест, они уйдут домой. А тем временем Афины, которые контролировали море и могли обеспечить себя продовольствием с помощью городов-союзников, будут презрительно взирать на оккупантов из-за безопасных неприступных стен. Вся оборона, таким образом, строилась вокруг флота.

Родовитые дома Афин, аристократы Кекропиды, Алкмеониды, Писистратиды, Ликомиды, Евмолпиды, Филаиды — все они гордились собой, всадниками и гоплитами. Их предки и они сами защищали свой народ, сражаясь на коне или в строю. Теперь же афиняне превращались в нацию гребцов. Флот нанимал простолюдинов и тренировал их, и моряки переполняли Народное собрание. Аристократы ненавидели всё это, но были бессильны противиться переменам. Кроме того, флот обогатил их. Реформы, начатые Периклом и другими, установили цены на социальные услуги. Чиновники назначались по жребию, а не в результате тайного голосования. Таким образом, магистраты и суды заполнились простым людом. Членам Партии Хороших и Истинных, выражавшим крайнее неудовольствие по поводу моряков, слонявшихся по узким припортовым улочкам со своими вёслами и подушками, Перикл отвечал: не их политика сделала Афины, выдающейся морской державой. Это сделала история. Это наш флот, это наши моряки победили Ксеркса у Саламина; флот изгнал с моря персов; флот вернул свободу островам и греческим городам Азии. Флот обогатил нас всеми сокровищами мира.