Ужин проходил не в олимпийском павильоне, а в личном поместье Эндия, в Гарпине, недалеко от города Олимпия. Длинная Рука прибыл за нами, и мы уехали вместе с ним. Мне было тогда тридцать четыре, Эндию — сорок пять. Ещё в детстве моё положение было настолько ниже его, что даже теперь я невольно обращался к нему как к господину и старался стоять слева от него в знак уважения.

   — Расслабься, Поммо. Теперь мы можем быть товарищами.

Всадник был вежлив с нашими женщинами и даже обворожителен. Он позволил им сидеть за столом вместе с собой и своими гостями — фамильярность, неслыханная в Лакедемоне.

   — А это правда, — не сдержала Эвника свой бесстыжий язык, — что спартанские женщины появляются на праздниках голыми?

   — Мы называем их не голыми, а приносящими радость, — ответил наш хозяин.

   — А если они жирные?

   — Поэтому они и не жиреют.

Эвника проглотила этот ответ как ни в чём не бывало.

   — И что, спартанские женщины действительно самые красивые в Греции?

   — Так утверждает Гомер, — ответил Эндий, напоминая о дочерях Тиндарея — Елене и Клитемнестре, а также об их кузине Пенелопе, которую Одиссей увёз на Итаку.

К концу трапезы появился ещё один спартиат. Это был Лисандр. После Мантинеи он вырос в звании и служил уже не в кавалерии, а в тяжёлой пехоте. Он уселся рядом с Эндием. Когда был пропет благодарственный гимн и в трапезе наступил перерыв, эти двое приблизились ко мне и Теламону с просьбой задержаться. Было уже поздно, но светила луна. Не согласимся ли мы сопровождать их за город — подышать воздухом? Для нас привели лошадей. Оруженосцы поедут впереди с факелами.

Что бы это могло быть? В разговоре за обедом избегали упоминать имя Алкивиада. Никто ни разу не произнёс его. Сам Эндий обмолвился о своём друге лишь парой слов в ответ на замечание Теламона о том, что самый великолепный из павильонов, воздвигнутых в честь победителя, был в Аргосе, который со времён Мантинеи во второй раз установил у себя демократию. Среди влиятельных граждан Аргоса Алкивиад имел десятки союзников и друзей. Мог ли он использовать это в своих политических целях?

   — Всё, что он делает, так или иначе имеет отношение к политике, — заметил Эндий.

Несколько миль мы ехали по берегу Алфея. Перед нами расстилалась сельская местность, здесь росли оливы и созрел ячмень. Эндий заметил, что эти земли и то поместье, которое сейчас возвышается перед нами, — собственность Анакреонта из Элиды, родственника его жены, который должен Эндию очень много. Эндий кивком подозвал оруженосцев. Мы осадили лошадей у обрыва над рекой.

   — То, о чём мои товарищи и я будем сейчас говорить, — начал Эндий, — исходит не от царей или магистратов Лакедемона, а исключительно от нас как частных лиц. Обещаете ли вы присутствовать и молчать обо всём услышанном?

Волосы у меня встали дыбом.

   — Мы вернёмся пешком, — отозвался я, спешиваясь.

Теламон удержал меня.

   — Эти люди хотят поговорит о деле, Поммо. Я участвую.

Он похлопал меня по колену. Это ни к чему не обязывает, нам предстоит всего лишь выслушать предложение о найме на работу.

   — Считаешь ли ты себя патриотом? — заговорил Эндий, обращаясь ко мне. Я на рассвете готов был вернуться в Афины, если он это имел в виду.

   — Я хочу сказать: согласен ли ты защищать твой город от врага? Готов ли отдать жизнь, если это сохранит свободу твоей родины?

Вверяя себя богам, я ответил, что надеюсь спасти и то, и другое. Он улыбнулся, переводя взгляд на Теламона. Мой товарищ молчал. Тогда заговорил Лисандр.

   — Ты сказал, что готов пожертвовать жизнью в борьбе с врагом, угрожающим твоей стране. Я верю тебе и уважаю это намерение — как и любой другой. Давай продолжим разговор. Если бы твоему народу грозила большая беда — скажем, тиф или другая болезнь...

   — Говори прямо!

   — Была бы так же тверда твоя рука? Скажем, если бы одним ударом ты мог бы сохранить...

   — Ты принимаешь меня за убийцу, Лисандр?

Эндий мгновенно вступил в разговор.

   — Тот, кто убивает тирана, — не убийца, а патриот. Избавитель своей страны, как Гармодий и Аристогитон.

Теламон поднял руку, останавливая его.

   — Мы говорим о сделке. Наши чувства тут ни при чём.

Эндий не отреагировал. Он продолжал с жаром убеждать меня:

   — Разве ты не назвал бы спасителем того, кто очистил бы твою страну от этого мора?

   — Эндий! — резко окликнул его Лисандр.

Эндий с усилием взял себя в руки.

   — Давай говорить открыто. Больше никаких недомолвок. У тебя есть глаза, Полемид, ты не дурак. Враг твоей страны — не Спарта. Её настоящий враг свернулся кольцом на её груди. Не мы желаем ей зла, а он, трижды увенчанный змей! Это его амбиции, подогреваемые столь усиленно, достигнув предела, разрушат её.

   — Ты так боишься его, Эндий?

   — И боюсь, и ненавижу. И люблю его — как и ты.

Он отвернулся. Некоторое время все молчали.

   — И какова будет награда патриоту, который очистит грудь Афин от подобной гадюки? — вставил слово мой товарищ.

   — Всё, что ты видишь перед собой. — Это произнёс Лисандр, показывая на оливковые рощи и ячменные поля.

Теламон присвистнул.

   — Неплохой стимул! Но вот вопрос: как долго он проживёт, этот спаситель, чтобы насладиться своим богатством?

   — Под нашей защитой — пока не иссякнут его дни.

   — С каких это пор, — осведомился я у обоих спартиатов, — Спарту так заботит благополучие её соперника?

   — Хватит! — резко оборвал меня Эндий. — Ты убьёшь его или нет?

   — Я скорее убью вас обоих, причём за полцены.

Спартиат так сжал бока своей лошади, что она шарахнулась. Лисандр быстро подъехал к Эндию и схватил поводья.

   — Успокойся, друг мой. Сегодня нам не удалось убедить наших товарищей. Вероятно, они правы. Если Афины действительно враждебны нам, тогда наша задача — твоя и моя — поддерживать всех, кто способен уничтожить этот город. — Он улыбнулся, глядя мне прямо в глаза. — Да будут благосклонны небеса к нашему другу, который увенчан тройным венцом.

Теламон и я спешились. Эндий всё кружил на заупрямившейся лошади.

   — А теперь послушайте моё предсказание. Настанет день, и Афины падут. Её флот сгинет в пучине, Длинные стены разрушатся, вдовы и сироты будут стенать на улицах. И повинен в этом будет только один человек...

У меня язык чесался остановить его какой-нибудь резкой фразой, но при этих словах кровь застыла у меня в жилах. Я не смог ничего возразить.

   — Какое преступление, братья, наиболее ненавистно богам? — продолжал Эндий. — Не убийство! Не предательство! Гордыня! Чтобы покарать её, сам Зевс выпускает свои небесные стрелы в гордеца.

Продолжая кружиться на месте, он поднял руку.

   — Запомните, что я сказал вам в эту ночь!

Затем ударил пятками коня и поскакал прочь. Лисандр задержался, чтобы подозвать оруженосцев. Те вскочили на лошадей, на которых прибыли сюда мы с Теламоном. Перед нами простирались рощи и поля, залитые серебристым светом луны.

   — Радуйтесь перспективе, друзья, — сказал Лисандр. — Может быть, настанет час — и наша сделка всё-таки состоится!

После Игр мой брат и я отправились домой, в Афины. У нас было четыре дня, чтобы вновь узнать друг друга. Я получил жалованье и сразу же отправил Эвнику паромом через Патры и Истм, за Коринфский перешеек. Она будет в безопасности, кочуя с Теламоном и Похлёбкой. Другие из нашего «курятника» тоже пожелали добраться до города. Там их ждала работа — строить новый флот для Сицилии.

Оказавшись снова дома, мы с братом изъяли из места временного упокоения останки наших близких и перенесли их в склеп наших предков в Ахарнах. Может быть, теперь они обретут истинный покой. Стоя на этой земле, поглотившей сыновей и дочерей нашей семьи с незапамятных времён, я ощутил такое горе, что пал на колени — ноги больше не держали меня.