И вот корабли столкнулись. «Пандора» с хрустом ударила в борт трирему, переделанную в грузовое судно. Но угол получился касательным, и оба корабля, сцепившись носами, закружили друг против друга. Наши моряки бросили «кошки», преодолевая пространство, разделяющее нас с врагом. Противник ответил залпом стрел и камней. Этот обстрел сорвал леера и накрыл шкурами весь такелаж. «Кошки» отлетали рикошетом, как фасоль. Те, которым удавалось впиться в древесину, противник выдёргивал или обрубал топором. Одного беднягу зацепило крюком за голень, и теперь он висел, пригвождённый к мачтовой лестнице, а четверо наших моряков изо всех сил тянули верёвку. Через пару минут «Две Титьки» нанесли удар в борт «Пандоры», а наш «Бесстрашный» стукнул её в корму.
Противник пользовался булыжниками в тридцать-сорок фунтов, которые он припас на носовой части и вдоль лееров. Вперёд выходили самые высокие моряки. Они бросали эти булыжники в наши боковые экраны, разбивая их в щепки.
Атакующую цепь возглавлял самый рослый из них. Ростом в шесть с половиной футов, голый по пояс, этот буйвол двинулся на наш нос, вооружённый одним только камнем фунтов в шестьдесят, который он держал перед собой, сбивая с ног наших моряков. Юноша по имени Элпенор срезал ему предплечье до кости, но эта скотина развернулась с рёвом и ударила моряка камнем по черепу, а затем тотчас разбила лицо другому. У него были бёдра как дубы, и он пинками отправлял противников за борт.
Времени для героизма не оставалось. Я схватил двоих, Метона-Костолома и Адраста, которого называют Лохматым, и потащил их за спину чудовища. Одно копьё мы вонзили ему в печень, второе — в ногу. Лохматый разрубил ему подколенное сухожилие абордажным крюком. Великан, заорав, рухнул на колено. Он ни разу не обернулся, чтобы посмотреть, кто это сделал. Только поднял огромный камень и со всей силы швырнул его в днище корабля.
Камень пролетел через беспалубный отсек для гребцов, пробил бревно кильсона. Судно содрогнулось, как от удара тараном. В пробоину хлынула вода. «Пандора» стала тонуть. Теперь уже невозможно восстановить последовательность событий — всё происходило так быстро и среди такого хаоса, когда человек мало что соображает, подавленный страхом за себя и своих людей. В какой-то момент некий сиракузец схватил меня за бороду и стал колотить щитом по моему шлему с такой яростью, что я почувствовал, как трещат кости черепа. В ответ я ударил его между ног и вырвался, оставив в его кулаке часть моей бороды. Я перевалился через леер и упал в шлюпку. А Лион подобрался к моему врагу сзади и отрубил ему голову, держа меч в обеих руках. Шлем вместе с головой повалился прямо мне на живот, фонтанируя кровью, стукнул, прокатился мимо мачт и исчез в море.
Ещё один аспект морского сражения — бежать некуда. Каким-то образом нам удалось захватить галеру — если можно так охарактеризовать захват массы объятого пламенем сухого, прогнившего дерева, быстро идущей ко дну. Удалось нам это главным образом потому, что баржа тонула кормой и мы, двигаясь от носа, имели преимущество, сражаясь на спуске. Мы прокладывали себе путь, щитами сталкивая противника в воду.
Вторая битва, такая же страшная, как и первая, началась теперь в промежутке между горящими корпусами, когда гребцы с «Пандоры» и «Двух Титек», вынужденные покинуть корабли, сцепились врукопашную и старались утопить друг друга. Топор и абордажный крюк предпочтительней копья и пики. Сломанное весло тоже шло в ход. Моряки рубили друг друга, били дубинками, кололи кинжалами даже в воде, когда палубы уходили у них из-под ног. К этому времени вторая и четвёртая линии афинян достигли заграждения противника и атаковали его эскадрой с помощью лестниц, как наземные войска штурмуют крепость. С тонущей баржи мы перешли на «Бесстрашный». Почти сразу мы тоже полезли на эту стену.
Позже кузен рассказывал мне, как этот спектакль выглядел с берега. Раненые умоляли врачей отнести их к морю. Судьба каждого зависела от исхода сражения. Неизвестность была для них невыносима. Солдаты тоже подходили к берегу и даже входили в воду. И то же самое делали сиракузцы на своём участке, стараясь разглядеть сквозь дым открытое море и там какой-нибудь признак победы или поражения. Далеко на рейде нельзя было разглядеть стену кораблей. Только дым. Чёрный внизу и серый вверху, поднимаясь, он собирался в грозовые тучи, такие плотные, что казалось, будто вся небесная твердь объята пламенем. У входа в гавань разыгрывалось сражение такого масштаба и свирепости, что его можно было бы назвать эпохальным. Или бойней — кому что нравится. И всё же на фоне столкновения такого количества кораблей и людей оно казалось боем второстепенного значения. На кораблях, сражавшихся на открытой воде, сообщил нам кузен, от тактики и манёвра давно отказались. Суда сцепились друг с другом — по два, три, далее пять и семь — и вели сражение корпус к корпусу. Поверхность гавани казалась усеянной островами и целыми архипелагами кораблей.
Возле кораблей теснилось неисчислимое множество маленьких сиракузских судёнышек — ялики, рыбачьи лодки, даже плоты, на которых находились уличные мальчишки и старики, способные бросить зажигательный снаряд или выбить палкой мозги утопающим. Можно было определить афинские корабли по тучам лодок, кружащих возле них, как стервятники. С этих судёнышек протыкали лопасти рулевых вёсел, бросали снаряды, старались сбить вёсла.
Когда ход битвы переменился, люди, видевшие это с берега, сначала оцепенели. Наш двоюродный брат рассказывал, что товарищи стали обниматься от радости, увидев, что военные корабли противника обратились в бегство. Теперь всеобщее внимание обратилось на другой сектор. Там картина складывалась совершенно иная. И вот афинянами овладело отчаяние. Печальными песнями они оплакивали свою судьбу, вознося к небесам обычные жалобы, какие чаще всего звучат в подобные минуты.
Однако этой зрительской аудитории оказалось недостаточно. На холмах появились новые люди — жёны и дочери сиракузцев. Они наблюдали за происходящим с зубчатых городских стен, которые выходили прямо на арену сражения. Возгласы женщин слышали их герои, сражающиеся внизу. Сиракузский корабль, смело ударивший по афинянину, вознаграждался приветственными кликами, а корабль, осаждённый врагом и старающийся удрать, уходил под презрительные выкрики.
Против стены кораблей мы устояли.
Враг выстроил в ряд свыше двухсот судов, это были торговые корабли и баржи, рыбачьи шаланды и галеры, а также военные корабли. Этот строй был соединён верёвками и брёвнами, так что их фронт представлял собою как бы сплошной бастион, надводными бортами обращённый к атакующим. Против них устремились афинские корабли.
Этот бой отличался от всех других, какие мне только довелось пережить. Нигде на поле сражения не было видно, чтобы какой-нибудь корабль, какой-нибудь человек уклонялся от схватки. Каждая сторона была охвачена желанием получить преимущество. Афиняне — чтобы избежать уничтожения; сиракузцы и их союзники — чтобы отомстить тем, кто развязал против них войну. И ещё, наверное, думали о бессмертной славе. Никто даже не пытался сберечь свою шкуру, каждый стремился превзойти другого в умении и храбрости. Ближе к полудню я упал с палубы баржи в трюм, погрузившись по грудь в воду. Похлёбка вытащил меня, и мы нашли безопасное место, где он принялся осматривать мою ногу, которую я, кажется, повредил.
— Глянь туда, Поммо, — показал мой товарищ, — ты когда-нибудь видел подобное?
Насколько хватало глаз, море, застланное дымом, было покрыто боевыми кораблями. С левой стороны триера протаранила одно судно в сиракузской стене. Все его три ряда гребцов яростно принялись табанить, чтобы отойти и ударить снова, а сквозь пролом летели камни, стрелы и головни — так плотно, что казалось, самый воздух состоял из железа и огня.
Когда таран афинского корабля высвободился и в пробоину стали видны внутренности вражеского судна, появилась вторая триера, устремившаяся к тому же судну. Её таран пробил корму, подняв её над водой. Люди врассыпную бросились с палубы. Пока повреждённое судно висело, как на шомполе, его поднятая корма своим весом заставила афинский таран зарыться носом в воду. Противники обменивались яростными залпами стрел и зажигательных снарядов. Тем временем первый корабль, отойдя назад на длину корпуса, нанёс новый таранный удар. Справа три афинские галеры зацепили крюками суда, образующие стену. Моряки так перемешались между собой, что на афинских кораблях было больше сиракузцев, а на сиракузских оказывалось больше афинян. Позади атакующих находились ещё три быстроходных афинских корабля. Они прошли медленно, а лучники тем временем приводили в боевое состояние паклю и смолу, чтобы стрелять ими по всей надводной длине борта. Когда горящая просмолённая пакля попадает в корабль, пламя быстро перекидывается на соседний — его разносит ветром или самими людьми. К тому времени, как солнце поднялось в зенит, в сиракузской стене кораблей было проделано с десяток проломов. Лион сказал мне позднее, что увидел, как три афинских корабля прошли бок о бок сквозь стену, ведомые «Непримиримым» Демосфена, подавая сигнал «Следуй за мной».
