В ответ выступил Алкивиад. Он отрицал все обвинения и называл их попыткой своих недругов ложно обвинить его в преступлении, которое мог совершить только сумасшедший. Каким же безмозглым представляют себе его противники, если предполагают, будто он вздумает саботировать собственное дело столь нелепым образом? И когда? Накануне своего так страстно ожидаемого триумфа!

Алкивиад требовал немедленного суда. С этой истерией надлежит покончить до отплытия флота. Но враги Алкивиада, которых теперь поддерживали Прокл, Эвфидем, Агном и Миртил, выдвинули свежее обвинение. Припомнили профанацию мистерий. Обвинители привели новых рабов и слуг, которые — после того, как им гарантировали неприкосновенность, — описали пирушки в частных домах, когда Алкивиад и другие из его круга одевались в псевдоритуальные одежды и расхаживали с важным видом, изображая жрецов и мистов. Они забавлялись имитацией инициаций и демонстрировали полное неуважение к Деметре. Эти преступления квалифицировались не только как поругание богов — одно это уже заслуживает смерти! — ной как демонстрация презрения обвиняемого к самой демократии. То было поведение потенциального тирана, который поставил себя выше законов.

Алкивиад был не единственным, кого обвинили в этих преступлениях. Десятки, даже сотни имён попали в список. Масштаб преступления был настолько велик, что стало возможным говорить о тайном сговоре с намерением совершить переворот.

Начались аресты. Выходил информатор от одной партии и называл пятьдесят, семьдесят, сто имён. Сразу же возникал другой информатор, представитель партии обвиняемых, и обвинял обвинителей.

Народ в ужасе побросал в тюрьму всех. Аресты продолжались четыре дня. Их производили не официальные лица, а вооружённая толпа, которая хватала жертвы прямо на улицах и даже в их собственных домах. Рыночная площадь опустела. Никто не смел ступить туда из страха быть арестованным. Апелляции к суду оставались без внимания. Магистраты опасались, что их самих вытащат из домов. В Народном собрании царил хаос, заседания были отложены. С течением времени власть ужаса не только не ослабла, но даже усилилась, подпитываясь различными эксцессами. Наконец Афины подошли к порогу полной анархии.

Что же довело город до сумасшествия?

С моей точки зрения — Сицилия. Страх народа перед столь эпохальным предприятием и ужас перед его автором с его монументальной гордыней. Помни, внук, что у Алкивиада не было недостатка во врагах. Словно громоотвод, он притягивал недоверие и ненависть как демократов, так и олигархов. Аристократы опасались его как предателя. Они считали, что он продал собственных родственников, чтобы удовлетворить свои амбиции в качестве народного героя. С точки зрения аристократии, экспедиция на Сицилию знаменовала ни много ни мало как их собственное исчезновение. Если Алкивиад вернётся с победой — а это обязательно случится, учитывая наличие столь непревзойдённого флота, — то каким будет его первое действие, едва только он ступит на сушу? Правильно: с благословения толпы, он станет тираном. Мелкие землевладельцы считали, что он не замедлит сделать и второй шаг — лишит их власти или казнит. Таковы были враги Алкивиада из числа знати.

Недруги Алкивиад а из среды простого люда тоже были опасны. Это были те грошовые жулики, которые достигли известности на спине толпы. Он вырвал у них эту толпу. Гипербол, архидемагог, высылки которого Алкивиад успешно добился. Андрокл, его последователь, который вынашивал планы мести. Клеоним, отъявленный негодяй. Тидит, Клеофон и головорез Архидем. Им всем были свойственны звериная хитрость и бесстыдство. Они были способны на любое насилие. Они знали, как воздействовать на самые низменные инстинкты людей, и при достижении своих целей не останавливались ни перед чем.

Однако вернёмся к безумной выходке — к надругательству над статуями Гермеса. Кто мог проделать такое? Оба лагеря обладали равным побудительным мотивом и одинаковым отсутствием совести. Почему же народ отреагировал столь истерично?

В своём рассказе о сицилийском поражении Полемид говорил о тактике, которую применил неприятель, когда при отступлении нашей армии он изводил её. Атакам подвергалась не вся колонна, но только последние ряды арьергарда. Цель — вызвать панику на одном участке колонны. А дальше паника распространится сама собой по всей армии, как это часто случается при большом скоплении людей.

Город был в панике, государство грозило разлететься на мелкие кусочки.

Зло паники заключается в следующем: даже самый смелый человек становится бессильным и не может противиться ей. Если он будет стоять на месте, его растопчут или увлекут за собой, как любого труса.

В те годы у меня был приятель по имени Биант, старший помощник командира корабля, трижды награждённый. Всем была известна его репутация человека, не способно го на дурной поступок. И тем не менее его арестовали и приговорили к смерти. В отчаянии он признался в преступлениях, которых не совершал. Выговорив себе прощение, он обещал назвать имена своих сообщников. Затем перечислил тех, на кого уже показали другие, или тех, кто покинул город и находился в безопасности. Это сработало — его отпустили. Но один из тех, кого он назвал, Эпикл, сын Автомедонта, не успел исчезнуть из Афин. Он был арестован и казнён. Убитый горем брат Эпикла, Полит, явился к дому Бианта и, выманив его на улицу, убил у всех на виду.

И такие вещи происходили теперь в городе на каждом шагу. Твой друг отводит тебя в сторону и приятельски спрашивает: «Скажи правду, у тебя есть информация о виновных?» Если ты что-то знаешь и проговариваешься об этом, твой друг может дать против тебя показания. А ты заявляешь, что это была ложь или что ложь была правдой, и он утверждает то же самое. Таким образом, друг сторонится друга, брат избегает брата. В атмосфере страха и недоверия нельзя откровенничать даже с близкими родственниками.

В конце концов, когда все провокаторы иссякли и все информаторы были сняты с дыбы, сделалось ясно, что виновником всех несчастий был один политический клуб, который насчитывал приблизительно сто членов. Они громили статуи, как малые дети, назло, не имея даже понятия, какого адского демона выпускают на волю своими необдуманными действиями.

Вспомни предвидение Эвриптолема в таверне «Попутный ветер». Две силы боролись за душу Афин: древний путь, почитание богов, и современный, который сам город превращает в божество.

И вот древний путь заявил о себе. Потерявшие ум молодые аристократы ночью изуродовали городские гермы. Их поступок вселил в людей страх перед богами. Про стая богобоязненная душа народа — несокрушимая цитадель, которая охраняет любое общество, — ощутила ужас при виде оскорбления небес. А богохульники не останавливаются. В своей дерзости они решаются предпринять великий заморский поход. Вот гордыня, способная вызвать гнев олимпийских богов. Нервы людей сдали. Они вспомнили чуму и корабли смерти, которые возвращались до мой с прахом их сыновей. Глядя на искалеченные статуи Гермеса — бога, который сопровождает смертных в подземный мир, — они испытывали трепет перед Тартаром и гневом Зевса. Флот для Сицилии казался теперь обречённой армадой. Простые люди Афин пришли в ужас от масштаба собственных амбиций и, подгоняемые желающими поживиться на этом, нанесли удар по человеку, который всё это затеял.

Несколько человек расстались с жизнью. Десятки томились в тюрьме, сотни навсегда уехали из города. И всё же враги Алкивиада не посмели арестовать его, поскольку за ним стояли флот и армия, иностранные моряки и союзники. Вместо этого они распускали о нём клеветнические слухи. Говорили, что заранее был заготовлен приговор за измену. Муссировались сообщения о том, что Алкивиад будто бы состоял в союзе со Спартой. Якобы его задача — уничтожить наш флот. Враги порочили память его отца и дедов, произнося их имена и имя самого Алкивиада на спартанский лад. Очерняли даже героическую гибель родственников Алкивиада, которые пали в сражениях с персами. Вспоминали, что в этих боях спартанцы бились бок о бок с афинянами. Даже память Амиклы, преданной няни-спартанки Алкивиада, — и ту не пощадили. По словам недругов, Алкивиад был «вскормлен спартанской грудью».