Преклонный возраст испортил моё зрение. Я вижу лишь размытое пятно. Но до сих пор стоит у меня перед глазами каждый корабль величественной армады. Так она проходила перед моим взором полстолетия назад.

Первыми шли государственные галеры «Парал» и «Саламиния», самые быстроходные корабли в мире. Их паруса — как и на всех судах — были зарифлены. После команды «поднять паруса!» корабли, линия за линией, одевались яркими полотнами. Вот матросы освобождают парус. Поймав ветер, паруса надуваются с громким хлопком. И каждый раз, когда новый парус, украшенный эмблемой какого-нибудь божества или полубогини, в честь которых назван корабль, разворачивался и выгибался, раздавались возгласы тысяч зрителей. Эти паруса были изготовлены специально для торжественного дня. Их было слишком много, если учесть, что корабли пойдут на вёслах. Но зрелище получилось великолепное! Говорили, что одного вздоха служащих адмиралтейства было бы довольно, чтобы корабли тронулись в путь. Опасались дурных знамений — безветрия или встречного ветра.

Первыми вышли в море корабли Ламаха, хотя сам он и его флагман «Гегемония» взяли курс в открытое море несколько дней назад, чтобы обеспечить безопасность мыса и к моменту отплытия флота привести в состояние боевой готовности наших союзников на острове Керкира. Вслед за ними — быстроходные корабли, названные «головорезами», колоннами по два, всего шестнадцать, потом — тридцать шесть пятидесятивёсельных галер, идущих по флангам грузовых судов с продовольствием и лошадьми. Их было сто шестьдесят семь, они двигались сплошной массой. Понадобился час, чтобы стоянки опустели.

Далее следовали боевые корабли, триремы, разбитые по эскадрам, в каждой по десять-двенадцать кораблей в ширину и четыре в глубину. Командир эскадры следовал слева, на почётном месте. Сначала мы увидели корабль Автокла «Прокна», сто семьдесят шесть вёсел. В эту эскадру входили «Помпа», «Аякс», «Птолемей», «Горгона», «Грампий» с парусами малинового цвета и изображением животного-охранителя. Затем шли «Цирцея», «Дрозд», «Ипполита», «Тэма», «Рам» и «Безжалостный».

Под малиновыми парусами со знаком грифона шёл «Огнедышащий» — корабль Пифиада, героя битвы у острова Кос. Затем — «Неукротимый», «Динамис», «Тразея», «Амфитрита», «Эвксиная», «Ахиллея», «Центавра» и тройня фурий — «Тисифона», «Мегера» и «Алекто».

Эскадра нереид под командованием Аристогена: «Фетида», «Пифо», «Панопа», «Галатея», «Балто», «Алкиона», «Эвплоя», «Морской орёл», «Непобедимый», «Стремительный», «Айанатея». Затем — «Ловкий», «Воплощение», «Бдительный», «Равновесие», «Грозный» и «Медуза».

Флагман Никия «Трезубец» шёл во главе эскадры «Океан»; парус у него был пурпурный с золотом, нос корабля украшен бронзовым трезубцем. По флангам следовали «Тефия», «Дорида», «Эвринома», «Западный ветер», «Аякс», «Антигона»; за ними — «Наставник» и «Марафон», корабли-сёстры «Стикс» и «Ахерон», на которые дал денег Критон, ученик и друг Сократа. Следом — «Агон», «Касталия», «Сцилла», «Кекроп» со знаком полуженщины-полудракона и «Афродизии», чей нос был украшен бюстом обнажённой женщины, выполненным самим Фидием.

Далее — «Смерч», «Медея», «Цербер», «Антестерия», «Миномаха», «Клитемнестра», «Трепет», «Диссонанс», «Пэан», «Неутомимый» и «Неустрашимый». Последними шли «Синтакс», «Гиппотонт», «Элевсин», «Геката», «Безжалостный», «Остракон», «Арета», «Гребень волн».

Теперь эскадра «Удар молнии», сорок один корабль. Здесь плавали Антиох-навигатор, Менесфей и Адимант. Впереди шёл флагман «Артемизия», за ним «Аталанта», «Пар фенон» и «Кора»; далее — «Амазонка», «Ипполита», «Пентесилея», «Ирида», «Эйгле», «Доблесть» и «Европа».

За ними в центре — «Львица», на флангах «Гистерия», «Дерзкий», «Олимпия», «Ярость», «Мудрость», «Даная», «Рея», «Психея» и «Эвфрануза». Потом «Палладий», «Семела», «Алтея», «Соловей», «Леопард», «Геба», «Опустошитель», «Дафна», «Эреб», три парки «Клото», «Лахесис» и «Атропа». И последними — «Пандора», «Стриж», «Ужас», «Пенелопа», «Филин», «Пират», «Некрополь» и «Калипсо».

Это была самая мощная армада из всех когда-либо выходивших в море под флагом одного города. Так плотно были расположены паруса второй и третьей эскадр, что они заслоняли ветер первой. Открытые участки воды были так густо усеяны малыми судами, что можно было добраться от Ээтионеи до Мунихии, не замочив ног. Должно быть, тысяча лодчонок, в которых сидели неугомонные мальчики, так тесно окружили военные корабли, что при работе гребцов немалое их число было опрокинуто вёслами. Мальчишки продолжали радостно вопить, даже рискуя утонуть и хватаясь за кили своих перевёрнутых посудин.

Ты нетерпелив, внук. Ты хочешь, чтобы я рассказал о пресловутом деле о гермах. Вот как я узнал о нём.

Это случилось за двадцать один день до открытия. Всю ночь я провёл на службе, торопясь закончить работу над этим документом и закрыть контору, которая теперь должна была располагаться в помещениях конюшен на пирсе, в гавани. С двумя другими служащими, моим другом Орестидом, капитаном «Решительного», и младшим Периклом, сыном великого Перикла и куртизанки Аспазии, на рассвете я вынырнул из нашего подвала. Это было утро после того дня, когда после сбора урожая раннего ячменя вдовам и сиротам разрешается подбирать остатки зерна. С покрытых стернёй полей исчезли все колоски, после чего за городом и по другую сторону канала на острове Эвбея поля были подожжены.

Дым, наползающий со стороны канала и смешивающийся с морским туманом, заволакивал город мрачным облаком. Мы как раз двинулись в сторону рыночной площади, когда мимо нас по улице Ткачей пробежала толпа. Люди плакали, кричали; они были в отчаянии.

Мы обогнули угол и вышли на площадь. Там уже собрались большие толпы. Мимо промчались два раба. Перикл схватил одного и потребовал сказать, что происходит.

   — Они поотбивали все члены, господин!

   — Во имя Геракла, говори яснее!

   — Гермы, господин. Весь город теперь без членов!

В эту ночь неизвестные варвары буйствовали в нескольких районах, уродуя каменные статуи Гермеса, которые были воздвигнуты со стоящими фаллосами как символы удачи перед частными домами и государственными учреждениями. Преступники дубинками отбивали выпуклости и даже уродовали лица статуй.

Кто мог осмелиться совершить подобное поругание? Возмездием за такой акт осквернения может быть только смертный приговор! Некто поднял руку на само божество, которое защищает всех путешествующих и поддерживает образ правления нашего города! Объятые ужасом толпы ожидали мести небес. Они были уверены в том, что нечестие непременно навлечёт на них страшную кару — не говоря уж о горестной судьбе, ожидающей афинский флот. Люди осуждали пресловутых злодеев, называли имена. Кое-кто уже готовился учинить над богохульниками расправу прямо на месте. Были приведены в готовность колесо и дыба. Площадь в ярости бурлила.

Помню выражение ужаса на лице моего товарища, младшего Перикла. После чумы и войны он один остался в живых из всей семьи. Только он был живой связью между Алкивиадом и великим Периклом. И по этой причине, и в знак признания богатых природных дарований молодого человека Алкивиад относился к нему скорее как старший брат, чем как дальний родственник. Перикл высоко ценил его.

   — Это работа Андрокла, — сразу сказал молодой Перикл. — Это он или филады вместе с Анитом и ему подобными.

Он обратил наше внимание на то, что толпу подстрекают определённые люди. Вероятнее всего, эти люди были провокаторами, специально нанятыми разжигать волнение.

   — Они обвинят Алкивиада. Я должен найти его и предупредить.

В то утро против Алкивиада действительно были выдвинуты обвинения. Суду предстали свидетели, рабы и освобождённые. Рабы были подвергнуты пыткам, прочих не тронули. На колесе почти все назвали имя, которое желали услышать мучители. Пифоник, Андрокл, Фессад и Анит в Народном собрании потребовали смертного приговора.