Родина О неподатливый язык! Чего бы попросту – мужик, Пойми, певал и до меня: – Россия, родина моя! Но и с калужского холма Мне открывалася она — Даль, – тридевятая земля! Чужбина, родина моя! Даль, прирожденная, как боль, Настолько родина и столь — Рок, что повсюду, через всю Даль – всю ее с собой несу! Даль, отдалившая мне близь, Даль, говорящая: «Вернись Домой!» Со всех – до горних звезд — Меня снимающая мест! Недаром, голубей воды, Я далью обдавала лбы. Ты! Сей руки своей лишусь — Хоть двух! Губами подпишусь На плахе: распрь моих земля — Гордыня, родина моя! 12 мая 1932 «Над вороным утесом – белой зари рукав…» Над вороным утесом — Белой зари рукав. Ногу – уже с заносом Бега – с трудом вкопав В землю, смеясь, что первой Встала, в зари венце, — Макс, мне было так верно Ждать на твоем крыльце! Позже, отвесным полднем, Под колокольцы коз, С всхолмья да на всхолмье, С глыбы да на утес, По трехсаженным креслам, — Тропам иных эпох! — Макс, мне было так лестно Лезть за тобою – Бог Знает куда. Да, виды Видящим – путь скалист. С глыбы на пирамиду, С рыбы – на обелиск… Ну, а потом на плоской Вышке – орлы вокруг — Макс, мне было так просто Есть у тебя из рук, Божьих или медвежьих, Опережавших «дай», Рук неизменно-бережных, За воспаленный край Раны умевших браться В веры сплошном луче. Макс, мне было так братски Спать на твоем плече! Горы… Себе на горе Видится мне одно Место: с него – два моря Были видны по дно Бездны… Два моря сразу. Дщери иной поры, Кто вам свои два глаза Преподнесет с горы? Только теперь, в подполье, Вижу, – когда потух Свет – до чего мне вольно Было в обхвате двух Рук твоих. В первых встречных Царстве – и сам суди, Макс, до чего мне вечно Было в твоей груди! Пусть ни единой травки, — Площе, чем на столе, — Макс, мне будет так мягко Спать на твоей скале. 28 октября 1932, Кламар «Никуда не уехали – ты да я…»
Никуда не уехали – ты да я — Обернулись прорехами – все моря! Совладельцам пятерки рваной — Океаны не по карману! Нищеты вековечная сухомять! Снова лето, как корку, всухую мять! Обернулось нам море – мелью: Наше лето – другие съели! С жиру лопающиеся: жир – их «лоск», Что не только что масло едят, а мозг Наш – в поэмах, в сонатах, в сводах: Людоеды в парижских модах! Нами лакомящиеся: франк – за вход. О, урод, как водой туалетной – рот Сполоснувший – бессмертной песней! Будьте прокляты вы – за весь мой Стыд: вам руку жать, когда зуд в горсти, Пятью пальцами – да от всех пяти Чувств – на память о чувствах добрых — Через всё вам лицо – автограф! 1932 – лето 1935, Фавьер Стол 1 Мой письменный верный стол! Спасибо за то, что шел Со мною по всем путям. Меня охранял – как шрам. Мой письменный вьючный мул! Спасибо, что ног не гнул Под ношей, поклажу грёз — Спасибо – что нес и нес. Строжайшее из зерцал! Спасибо за то, что стал (Соблазнам мирским порог) Всем радостям поперек, Всем низостям – наотрез! Дубовый противовес Льву ненависти, слону Обиды – всему, всему. Мой заживо смертный тёс! Спасибо, что рос и рос Со мною, по мере дел Настольных – большал, ширел, Так ширился, до широт — Таких, что, раскрывши рот, Схватясь за столовый кант… – Меня заливал, как штранд! К себе пригвоздив чуть свет — Спасибо за то, что – вслед Срывался! На всех путях Меня настигал, как шах — Беглянку. – Назад, на стул! Спасибо за то, что блюл И гнул. У невечных благ Меня отбивал – как маг — Сомнамбулу. Битв рубцы, Стол, выстроивший в столбцы Горящие: жил багрец! Деяний моих столбец! Столп столпника, уст затвор — Ты был мне престол, простор — Тем был мне, что морю толп Еврейских – горящий столп! Так будь же благословен — Лбом, локтем, узлом колен Испытанный, – как пила В грудь въевшийся – край стола! Июль 1933 |
