«Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес…» Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес, Оттого что лес – моя колыбель, и могила – лес, Оттого что я на земле стою – лишь одной ногой, Оттого что я о тебе спою – как никто другой. Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей, У всех золотых знамен, у всех мечей, Я закину ключи и псов прогоню с крыльца — Оттого что в земной ночи я вернее пса. Я тебя отвоюю у всех других – у той, одной, Ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой, И в последнем споре возьму тебя – замолчи! — У того, с которым Иаков стоял в ночи. Но пока тебе не скрещу на груди персты, — О, проклятие! – у тебя остаешься – ты: Два крыта твои, нацеленные в эфир, — Оттого что мир – твоя колыбель, и могила – мир! 15 августа 1916 1917 – апрель 1922 «Мировое началось во мгле кочевье…» Мировое началось во мгле кочевье: Это бродят по ночной земле – деревья, Это бродят золотым вином – гроздья, Это странствуют из дома в дом – звезды, Это реки начинают путь – вспять! И мне хочется к тебе на грудь – спать. 14 января 1917 Дон-Жуан 1 На заре морозной Под шестой березой, За углом у церкви, Ждите, Дон-Жуан! Но, увы, клянусь Вам Женихом и жизнью, Что в моей отчизне Негде целовать! Нет у нас фонтанов, И замерз колодец, А у богородиц — Строгие глаза. И чтобы не слышать Пустяков – красоткам, Есть у нас презвонкий Колокольный звон. Так вот и жила бы, Да боюсь – состарюсь, Да и Вам, красавец, Край мой не к лицу. Ах, в дохе медвежьей И узнать Вас трудно, — Если бы не губы Ваши, Дон-Жуан! 19 февраля 1917 5 И была у Дон-Жуана – шпага, И была у Дон-Жуана – Донна Анна. Вот и всё, что люди мне сказали О прекрасном, о несчастном Дон-Жуане. Но сегодня я была умна: Ровно в полночь вышла на дорогу, Кто-то шел со мною в ногу, Называя имена. И белел в тумане – посох странный… – Не было у Дон-Жуана – Донны Анны! 14 мая 1917 «И кто-то, упав на карту…»
И кто-то, упав на карту, Не спит во сне. Повеяло Бонапартом В моей стране. Кому-то гремят раскаты: – Гряди, жених! Летит молодой диктатор, Как жаркий вихрь. Глаза над улыбкой шалой — Что ночь без звезд! Горит на мундире впалом — Народы призвал к покою, Смирил озноб — И дышит, зажав рукою Вселенский лоб. 21 мая 1917, Троицын день «Только в очи мы взглянули – без остатка…» Только в очи мы взглянули – без остатка, Только голос наш до вопля вознесен, — Как на горло нам – железная перчатка Опускается – по имени – закон. Слезы в очи загоняет, воды — В берега, проклятие – в уста. И стремит железная свобода Вольнодумца с первого моста. И на грудь, где наши рокоты и стоны, Опускается железное крыло. Только в обруче огромного закона Мне просторно – мне спокойно – мне светло. 25 августа 1917 «Мое последнее величье на дерзком голоде заплат…» Мое последнее величье На дерзком голоде заплат! В сухие руки ростовщичьи Снесен последний мой заклад. Промотанному – в ночь – наследству У Господа – особый счет. Мой – не сошелся. Не по средствам Мне эта роскошь: ночь – и рот. Простимся ж коротко и просто – Раз руки не умеют красть! — С тобой, нелепейшая роскошь, Роскошная нелепость – страсть! 1 сентября 1917 «Ночь. – Норд-ост. – Рев солдат…» Ночь. – Норд-ост. – Рев солдат. – Рев волн. Разгромили винный склад. – Вдоль стен По канавам – драгоценный поток, И кровавая в нем пляшет луна. Ошалелые столбы тополей. Ошалелое – в ночи – пенье птиц. Царский памятник вчерашний – пуст, И над памятником царским – ночь. Гавань пьет, казармы пьют. Мир – наш! Наше в княжеских подвалах вино! Целый город, топоча как бык, К мутной луже припадая – пьет. В винном облаке – луна. – Кто здесь? Будь товарищем, красотка: пей! А по городу – веселый слух: Где-то двое потонули в вине. Феодосия, последние дни Октября 1917 вернутьсяКрест, на каком-то собрании сорванный с груди солдатом и надетый на грудь Керенскому. См. газеты лета 1917 г. (Примеч. автора.) |
