Декабрьская сказка Мы слишком молоды, чтобы простить Тому, кто в нас развеял чары. Но, чтоб о нем, ушедшем, не грустить. Мы слишком стары! Был замок розовый, как зимняя заря, Как мир – большой, как ветер – древний. Мы были дочери почти царя, Почти царевны. Отец – волшебник был, седой и злой; Мы, рассердясь, его сковали; По вечерам, склоняясь над золой, Мы колдовали; Оленя быстрого из рога пили кровь, Сердца разглядывали в лупы… А тот, кто верить мог, что есть любовь, Казался глупый. Однажды вечером пришел из тьмы Печальный принц в одежде серой. Он говорил без веры, ах, а мы Внимали с верой. Рассвет декабрьский глядел в окно, Алели робким светом дали… Ему спалось и было всё равно, Что мы страдали! Мы слишком молоды, чтобы забыть Того, кто в нас развеял чары. Но, чтоб опять так нежно полюбить — Мы слишком стары! Дикая воля Я люблю такие игры, Где надменны все и злы. Чтоб врагами были тигры И орлы! Чтобы пел надменный голос: «Гибель здесь, а там тюрьма!» Чтобы ночь со мной боролась, Ночь сама! Я несусь, – за мною пасти, Я смеюсь, – в руках аркан… Чтобы рвал меня на части Ураган! Чтобы все враги – герои! Чтоб войной кончался пир! Чтобы в мире было двое: Я и мир! Слезы Слезы? Мы плачем о темной передней, Где канделябра никто не зажег; Плачем о том, что на крыше соседней Стаял снежок; Плачем о юных, о вешних березках, О несмолкающем звоне в тени; Плачем, как дети, о всех отголосках В майские дни. Только слезами мы путь обозначим В мир упоений, не данный судьбой… И над озябшим котенком мы плачем, Как над собой. Отнято все, – и покой и молчанье. Милый, ты много из сердца унес! Но не сумел унести на прощанье Нескольких слез. Aeternum vale Aeternum vale! Сброшен крест! Иду искать под новым бредом И новых бездн и новых звезд, От поражения – к победам! Aeternum vale! Дух окреп И новым сном из сна разбужен. Я вся – любовь, и мягкий хлеб Дареной дружбы мне не нужен. Aeternum vale! В путь иной Меня ведет иная твердость. Меж нами вечною стеной Неумолимо встала – гордость. Только девочка Я только девочка. Мой долг До брачного венца Не забывать, что всюду – волк, И помнить: я – овца. Мечтать о замке золотом, Качать, кружить, трясти Сначала куклу, а потом Не куклу, а почти. В моей руке не быть мечу, Не зазвенеть струне. Я только девочка, – молчу. Ах, если бы и мне Взглянув на звезды знать, что там И мне звезда зажглась И улыбаться всем глазам, Не опуская глаз! Жажда Лидии Александровне Тамбурер Наше сердце тоскует о пире И не спорит и всё позволяет. Почему же ничто в этом мире Не утоляет? И рубины, и розы, и лица, — Всё вблизи безнадежно тускнеет. Наше сердце о книги пылится, Но не умнеет. Вот и юг, – мы томились по зною… Был он дерзок, – теперь умоляет… Почему же ничто под луною Не утоляет? Душа и имя Пока огнями смеется бал, Душа не уснет в покое. Но имя Бог мне иное дал: Морское оно, морское! В круженье вальса, под нежный вздох Забыть не могу тоски я. Мечты иные мне подал Бог: Морские они, морские! Поет огнями манящий зал, Поет и зовет, сверкая. Но душу Бог мне иную дал: Морская она, морская! «Бежит тропинка с бугорка…» Бежит тропинка с бугорка, Как бы под детскими ногами, Все так же сонными лугами Лениво движется Ока; Колокола звонят в тени, Спешат удары за ударом, И всё поют о добром, старом, О детском времени они. О, дни, где утро было рай, И полдень рай, и все закаты! Где были шпагами лопаты И замком царственным сарай. Куда ушли, в какую даль вы? Что между нами пролегло? Все так же сонно-тяжело Качаются на клумбах мальвы… ‹1911–1912› |
