Старуха Слово странное – старуха! Смысл неясен, звук угрюм, Как для розового уха Темной раковины шум. В нем – непонятое всеми, Кто – мгновения экран. В этом слове дышит время. В раковине – океан. ‹1911–1912› Домики старой Москвы Слава прабабушек томных, Домики старой Москвы, Из переулочков скромных Всё исчезаете вы, Точно дворцы ледяные По мановенью жезла. Где потолки расписные, До потолков зеркала? Где клавесина аккорды, Темные шторы в цветах, Великолепные морды На вековых воротах, Кудри, склоненные к пяльцам, Взгляды портретов в упор… Странно постукивать пальцем О деревянный забор! Домики с знаком породы, С видом ее сторожей, Вас заменили уроды, — Грузные, в шесть этажей. Домовладельцы – их право! И погибаете вы, Томных прабабушек слава, Домики старой Москвы. ‹1911–1912› «Стать тем, что никому не мило…» Стать тем, что никому не мило, – О, стать как лед! — Не зная ни того, что было, Ни что придет, Забыть, как сердце раскололось — И вновь срослось, Забыть свои слова, и голос, И блеск волос. Браслет из бирюзы старинной — На стебельке: На этой узкой, этой длинной Моей руке… Как, зарисовывая тучку Издалека, За перламутровую ручку Бралась рука, Как перепрыгивали ноги Через плетень, Забыть, как рядом по дороге Бежала тень. Забыть, как пламенно в лазури, Как дни тихи… – Все шалости свои, все бури И все стихи! Мое свершившееся чудо Разгонит смех. Я, вечно-розовая, буду Бледнее всех. И не раскроются – так надо — – О, пожалей! — Ни для заката, ни для взгляда, Ни для полей — Мои опущенные веки. – Ни для цветка! — Моя земля, прости навеки, На все века! И так же будут таять луны И таять снег, Когда промчится этот юный, Прелестный век. Сочельник, 1913, Феодосия «Идешь, на меня похожий…»
Идешь, на меня похожий, Глаза устремляя вниз. Я их опускала – тоже! Прохожий, остановись! Прочти – слепоты куриной И маков набрав букет, Что звали меня Мариной И сколько мне быто лет. Не думай, что здесь – могила, Что я появлюсь, грозя… Я слишком сама любила Смеяться, когда нельзя! И кровь приливала к коже, И кудри мои вились… Я тоже была, прохожий! Прохожий, остановись! Сорви себе стебель дикий И ягоду ему вслед, — Кладбищенской земляники Крупнее и слаще нет. Но только не стой угрюмо, Главу опустив на грудь. Легко обо мне подумай, Легко обо мне забудь. Как луч тебя освещает! Ты весь в золотой пыли… – И пусть тебя не смущает Мой голос из-под земли. 3 мая 1913, Коктебель «Вы, идущие мимо меня…» Вы, идущие мимо меня К не моим и сомнительным чарам, — Если б знали вы, сколько огня, Сколько жизни, растраченной даром, И какой героический пыл На случайную тень и на шорох… И как сердце мне испепелил Этот даром истраченный порох. О, летящие в ночь поезда, Уносящие сон на вокзале… Впрочем, знаю я, что и тогда Не узнали бы вы – если б знали — Почему мои речи резки В вечном дыме моей папиросы, — Сколько темной и грозной тоски В голове моей светловолосой. 17 мая 1913 «Мальчиком, бегущим резво…» Мальчиком, бегущим резво, Я предстала Вам. Вы посмеивались трезво Злым моим словам: «Шалость – жизнь мне, имя – шалость! Смейся, кто не глуп!» И не видели усталость Побледневших губ. Вас притягивали луны Двух огромных глаз. Слишком розовой и юной Я была для Вас! Тающая легче снега, Я была – как сталь. Мячик, прыгнувший с разбега Прямо на рояль, Скрип песка под зубом или Стали по стеклу… Только Вы не уловили Грозную стрелу Легких слов моих и нежность Гнева напоказ… Каменную безнадежность Всех моих проказ! 19 мая 1913 |
