Вода была холодная, но Фруми это не остановило, ей хотелось кожу с себя содрать, чтоб избавиться от назойливого запаха и зуда. Однако времени долго размываться не было. Рядом плескались собаки. Окунувшись пару раз, они облизали Фруми и Лёнечке лица и побежали вверх по склону.

Сначала Фруми думала перейти поток и подняться по противоположному берегу, но потом поняла, что так поступать неразумно. Как бы ей ни было страшно и жалко окунать сынишку в ледяной поток, это было самым оптимальным решением. Река была бурная и подняться по ней вплавь, против течения, они никак не могли. Поэтому Фруми нашла длинную ветку и они с сыном, вцепившись в неё, позволили потоку нести их вниз по течению. Не зная особенностей русла, она старалась удерживать ветку перпендикулярно движению, чтобы не разбиться и не потеряться на перекатах.

Несколько раз их переворачивало, один раз чуть не засосало в омут, а в конце вынесло на широкую равнину, где течение стало настолько медленным, что они почти не двигались. Надо было выбираться. Лёнечка совсем выбился из сил. Маленькие ручонки, вцепившиеся в ветку, посинели, и Фруми с трудом разжала крошечные пальчики, чтобы освободить их. Несмотря на то, что сама она была ненамного лучше, она взяла сынишку на руки и вынесла на берег. Надо было где-то спрятаться. Лёнечка никак не хотел забираться к ней на спину, уверяя, что сможет идти сам, но несколько раз упав, согласился. Под берегом были промоины, выбрав самую глубокую, Фруми забралась в неё, и так они уснули, она на животе, а он у неё на спине.

Зачем они бежали?! Куда?! – она не знала. Впрочем, зачем – знала – у неё хотели отобрать сына. Проснувшись, Фруми понятия не имела, что делать дальше. Ясно было только одно: надо, как можно скорее покинуть это место. Они шли до изнеможения, поедая по дороге листики и семена, засыпая под деревьями или в густой траве. Фруми понимала, что и сама долго так не выдержит, не говоря уже про сынишку. Для такого маленького ребёнка было просто чудом, как он держался. Не всякий взрослый мог бы похвастаться такой стойкостью.

Пора было искать пристанище. В отдалении, на возвышенности, виднелся небольшой лесок, к нему они и направились. Фрума надеялась поставить в лесу шалаш, а оказалось они пришли в чей-то сад. Надо было решать – рискнуть преодолеть забор и подняться к дому, или тихонько уносить ноги. Боясь опять попасть к кому-то в рабство, они начали спускаться с холма. И тут на них напали. С мольбой и слезами Фруми бежала за людьми, уносившими Лёнечку. Их затолкали в разные машины…

Как они попали в монастырь Фруми не знает. Она с окаменевшим сердцем, безразличная ко всему, находилась в комнате с другими пленницами, когда дверь открылась и женщина, возникшая на пороге, тыкнула в неё пальцем: «Ты! Пойдёшь со мной!» На улице их ждала машина, дверь приоткрылась и она увидела спящего Лёнечку. Сердце взлетело, чуть не вылетев из груди, она едва сдержала крик. Женщина привезла их в какую-то квартиру, где они наконец-то смогли помыться тёплой водой и переодеться, а ещё там была настоящая кровать с чистым бельём. Их так разморило, что они даже кушать не могли. А проснувшись, обнаружили себя в монастыре.

Я предложил Фрумиле немного поспать, но она возразила, что всё равно не сможет уснуть, пока не услышит всего, что произошло со мной. Ночь уже подходила к середине, когда мы, наконец, задремали, то и дело вздрагивая и просыпаясь, чтобы проверить, что это не сон и мы, в самом деле, все здесь, вместе.

Проснулся я от прикосновения маленьких ладошек. Лёнечка, усевшись на меня верхом, гладил мои щёки и вздыхал сквозь катящиеся слёзки и шмыгающий носик: «Папочка… папка… папочка…» Я обнял сына, и из моих глаз брызнули слёзы. – Но это ведь совсем не зазорно – когда двое мужчин плачут от счастья.

После завтрака близняшки пригласили нас погулять и мы с радостью согласились. Одни из дверей трапезной вели в небольшой внутренний дворик, украшенный фонтанчиками, растениями и живописными гротами. Петерс предложил нам экскурсию по монастырю и вскоре к нам присоединились остальные дети и некоторые взрослые. Рассказы были красочны и увлекательны, но выдержать их количество сумели далеко не все. А после монастырского общежития, где за каждой дверью притаились десятки историй, из чужих, осталась только одна девочка.

– Здесь такая скукотища, – подошли к ней близняшки, когда мы перешли в храм, – пошли лучше поиграем.

– А мне интересно! – приняв надменный вид, ответила девочка.

– Конечно интересно, – подхватили другие дети, – но экскурсия сильно долгая. Петерс, можно мы дослушаем её в другой раз?

– Простите, я увлёкся, – рассмеялся монах, – ведь для вас это всего лишь истории, а для меня – прошедшая жизнь. Конечно бегите! Но не забывайте: через пол часа все по своим кельям готовиться к послеобеденным занятиям.

– А как они узнают время? – удивился я.

– Кроме солнечных часов внутреннего двора, у нас ещё имеются большие песочные часы и… – он лукаво улыбнулся, – обычные механические.

Все рассмеялись, и стайка детей растворилась в сумеречных стенах притвора. С нами осталась только одна, незнакомая мне, девочка.

– Адри! А ты почему не бежишь? – весело спросил Петерс.

– Мне интересно здесь, с вами, – ответила девочка, густо покраснев.

– Хорошо! – пожал плечами монах, – только на пол часа, а потом ты отправишься в свою келью готовиться к занятиям, как все!

– Я уже всё выучила! – возразила Адри.

Монах молча отвернулся от неё и продолжил рассказывать про храм, его историю и жизни людей, связанных с ним. Однако, по прошествии 30 минут, он строго посмотрел на девочку: «Адри! Тебе пора!» Взгляд его был настолько суров, что меня самого словно холодом обдало. Девочка беспомощно посмотрела на нас. «Пусть останется», – попросила Фрума. «Распорядок един для всех! Они должны учиться!» – тоном не допускающим возражений сказал Петерс.

Девочка, чуть не плача, убежала, а Петерс предложил нам помолиться. Сам он совершил молитву в алтарной части. Завершив молитву, Петерс повёл нас на хоры. На нижних ступенях лестницы он остановился и пошептал что-то Лёнечке на ухо. «Подожди нас здесь, мы скоро вернёмся!» – громко сказал он ребёнку. Лёнечка послушно уселся на ступеньки, а мы пошли дальше, слушая о знаменитых музыкантах и певчих взращённых в этих стенах.

Наверху монах сел на пол, предложив нам сделать тоже самое, и тихо шепнул: «подождём». Ждать пришлось недолго. Через несколько минут мы услышали рёв Лёнечки и чуть было не ринулись вниз, но Петерс удержал нас, приложив палец к губам.

– Они бросили меня здесь, а сами ушли… – причитал сын.

– Куда ушли? – я вздрогнул от неожиданности, услышав чужой мужской голос рядом с ребёнком.

– Туда… – тянул плача Лёнечка.

Мы услышали, как кто-то бежит по лестнице. Петерс дал нам знак подняться и пошёл к балюстраде: «Эти личности сыграли несомненно важную роль не только в приобретении нашим храмом известности, – мы уже ступили на верхние ступеньки и взбежавший человек растерялся, явно не ожидая нас здесь встретить, – но и приобщению многих людей к истинному роднику веры… – как ни в чём не бывало продолжал монах. – Присоединяйтесь, Али! – ласково улыбнулся он мужчине. – Жаль Вы пропустили рассказ о регентах, Вам, как музыканту, это было бы очень интересно». Мужчина не нашёлся что ответить, кроме угрюмого «Спасибо!»