И она ни на секунду не забывала о Глазе, который зло над ними нависал. Отражения ее и Джоша застыли на его сверкающей поверхности, как насекомые, пришпиленные к деревянной доске булавками.

В конце дня Александр, завершив жертвоприношения богам перед предстоящей битвой, приказал собрать свою армию. Десятки тысяч воинов построились перед стенами Вавилона. Их туники были яркими, а щиты — вычищенными до блеска. Кони их ржали и рвались в бой. Несколько сот британцев, по приказу капитана Гроува, тоже выстроились в парадном порядке. Одетые в хаки и свои саржевые мундиры, они с гордым видом взяли винтовки «на караул».

Александр сел на коня и двинулся перед своей армией, произнося речь громким, чистым голосом, и слова его эхом отскакивали от стен Вавилона. Байсеза ни за что бы не догадалась, что под своим панцирем он носит страшные раны. Она не могла знать, о чем он говорит, но в ответе воинов она не сомневалась: грохот десятков тысяч мечей, ударяющихся о щиты и свирепый боевой клич: «Алалалалай! Ал-е-хан-дрех! Ал-е-хан-дрех!..»

Затем Александр подъехал к немногочисленным рядам британцев. Он остановил перед ними коня, потянув за его гриву, намотанную на руку, и заговорил снова, но теперь на английском. Голос его звучал с грубым акцентом, но слова понять было легко. Он говорил о происшедших во время второй англо-афганской войны сражениях при Ахмед-Хеле[30] и Майванде[31], которые сильно обросли мифами в казармах этих солдат, и о памяти, которую они после себя оставили.

Потом он произнес:

Как европейцы, так и сипаи приветствовали его одобрительными возгласами так громко, как только могли.

— Услышали! Узнали! Поняли!

Когда парад кончился, Байсеза принялась искать Редди. Он стоял на платформе ворот Иштар, глядя на равнину, где костры солдатского лагеря уже горели под темнеющим синевато-серым небом, и курил одну из своих последних турецких сигарет, которые, как он сам сказал, берег на особый случай.

— Шекспир, Редди?

— «Генрих VI», если быть точным. — Киплинг был полон самомнения и явно горд собой. — Александр услышал, что я — своего рода «кузнец слова». Поэтому вызвал меня во дворец, чтобы я сочинил для него короткое воззвание к нашим томми. Чем сочинить что-то свое, я решил обратиться к барду Эйвона… И что еще могло быть настолько подходящим? К тому же, так как старина Шекспир, возможно, никогда не существовал в этой Вселенной, он не сможет подать на меня в суд за плагиат!

— Тебе нет цены, Редди.

Когда стемнело, солдаты стали петь. Песни македонцев были обычной панихидой по дому и потерянным любимым. Но сегодня Байсеза услышала и английские слова в каком-то странно знакомом припеве.

Редди улыбнулся.

— Не узнаешь? Это же псалом… «Благослови, душа моя, Господа». Учитывая нашу ситуацию, мне кажется, что у одного из томми есть чувство юмора! Послушай последние строчки…

Они пели, и диалекты Лондона, Ньюкасла, Глазго, Ливерпуля и Пенджаба сливались воедино.

Тут с востока подул легкий ветерок и пригнал в стены города дым от костров. Когда Байсеза перевела туда взгляд, то обнаружила, что сферы, которых были дюжины, вернулись и выжидающе застыли над полями Вавилона.

Пыль. Первое, что увидел Джош, было гигантское облако пыли, поднятое копытами несущихся на них лошадей.

Был почти полдень. Первый раз за долгое время день выдался ярким и солнечным, поэтому идущую на них волну пыли, возможно шириной полкилометра, наполняли расплывчатые силуэты. Затем появились они из пепельного зарева. Сначала как тени. А затем эти тени воплотились в коренастых вестников угрозы. Это были монгольские воины, которых нельзя было не узнать с первого взгляда.

Несмотря на то что все это происходило наяву, Джош никак не мог поверить в то, что монгольская орда во главе с самим Чингисханом на самом деле идет на Вавилон, чтобы смести его. Но так все и было. Он видел это собственными глазами, и его сердце забилось быстрее.

Заняв позицию на воротах Иштар, он наблюдал, как кочевники приближаются с востока. Вместе с ним были македонцы и два британских солдата с неплохими биноклями, изготовленными в Швейцарии. Гроув втолковал им важность того, чтобы линзы были прикрыты: им не было известно, насколько хорошо осведомлен Чингисхан об их положении в Вавилоне, а Сейбл Джоунз наверняка обо всем догадалась бы, если бы заметила отблески. Но Джош был лучше подготовлен к ведению наблюдения, так как Абдикадир оставил ему свои бесценные очки ночного видения, ввиду того, что сам он будет непосредственно принимать участие в сражении.

Казалось, что, увидев монголов, как македонские, так и британские наблюдатели сначала занервничали, но потом на их лицах появилось возбуждение, явный восторг от предстоящего события. Джошу показалось, что на следующих воротах он заметил пестреющий яркими цветами нагрудник Александра, который пришел лично наблюдать за первым столкновением.

Монголы наступали длинными линиями, разбитые на отряды, в каждом из которых находилось примерно по десять человек. Джош быстро пересчитал отряды. Каждый глубиной был двадцать всадников, но длиной — по двести. Итого их численность составляла четыре-пять тысяч воинов — и это была только первая волна!

Перед Вавилоном их встречало десять тысяч воинов из армии Александра. Их длинные пурпурные плащи колыхал ветер, их бронзовые шлемы, на гребнях которых были отмечены звания их владельцев, были окрашены в светло-голубой цвет.

Битва началась.

Первая атака пришла с воздуха. Скакавшие в передних рядах монгольские воины подняли свои хитро устроенные луки и стали посылать вверх стрелы. Их луки были сделаны из расслоенных рогов, они могли поразить врага на расстоянии до сотни метров.

Македонцы были выстроены в две длинные шеренги, в центре которой находились педзетайры, а фланги защищали элитные гипасписты. Теперь, когда полетели стрелы, они быстро перегруппировались и, под оживленный бой барабанов и завывания труб, сформировали плотный, похожий на коробку строй, восемь человек в глубину. Воины подняли свои кожаные щиты и сомкнули их у себя над головой, как делали это древние римляне, когда образовывали построение, называющееся черепахой.

Монгольские стрелы падали на щиты с ощутимым ударом. Строй выдержал, но был не идеальным. То там, то тут воины падали на землю, испуская пронзительные крики. На какое-то мгновение между щитами появлялась щель и имела место небольшая суета, пока раненых вытаскивали из строя. Затем щиты вновь смыкали.

«Значит, люди уже погибают», — подумал Джош.

Примерно за четверть мили от городской стены монголы неожиданно пошли в атаку. Воины ревели, их барабаны стучали, как пульс, и даже топот копыт их лошадей напоминал бурю. Звуковая волна была устрашающей.

Джош никогда не считал себя трусом, но не мог ничего с собой поделать и трясся от страха. Но в то же время он был поражен, с каким спокойствием видавшие виды воины Александра ожидали противника, оставаясь на месте. Вновь взвыли трубы и прозвучала команда: «Синасписм»[34]. Македонцы вышли из построения черепахой и перестроились плотными широкими шеренгами, хотя некоторые подняли свои щиты, чтобы защитить себя от стрел. Теперь в глубину строй был в четыре человека, тогда как остальных держали в резерве. Это были пехотинцы, которые должны были сдерживать атаку монгольской конницы тонкой линией из плоти и крови, отделявшей кочевников от Вавилона. Но они сомкнули свои круглые щиты и вогнали тупые концы своих длинных копий в землю, ощетинившись перед приближающимися монголами железными наконечниками, длиной примерно в тридцать сантиметров.