— Ты лучше помолчи, — посоветовала она. — Все будет хорошо.

— Как сказал бы Кейси: «Не надо гнать».

— Не стоит брать пример с Кейси.

— Расскажи мне, — прошептал он.

— О чем?

— О том, что из меня получится… вернее, о том, что бы из меня получилось.

— Сейчас у меня нет на это времени.

Когда Байсеза убрала ткань, перед ее глазами широко распахнула рот рана, напоминающая собой кровавый кратер, из которого не переставала вытекать темно-красная жидкость.

— Ну же, помоги мне.

Она взяла его руки, наложила их на рану и стала давить на них одной своей рукой, тогда как пальцы второй, по первую фалангу, засунула внутрь ноги Редди.

От боли его спина выгнулась, но парень не закричал. Лицо его казалось ужасно бледным. На полу под ним образовалось озеро из собственной крови, в котором отражалось расплавленное золото бога.

— Скоро времени на это не будет у меня. Байсеза, пожалуйста.

— Тебя будут восхвалять, — сказала она, не отрываясь от дела. — Глас народа, глас века. Слава о тебе разнесется по всему миру. Станешь богатым. Ты будешь отказываться от наград, но они не перестанут к тебе приходить. Ты поможешь сформироваться национальному образу. Будешь удостоен Нобелевской премии в области литературы. Будут говорить, что слова твои знакомы в мире всем, кто только может читать…

— А-а, — он улыбнулся и закрыл глаза.

Она сдвинула свои пальцы, и кровь хлынула наружу с той же силой. Редди застонал и сказал:

— Ты говоришь о тех книгах, которые я никогда не напишу.

— Но ведь они существуют, Редди. Они в моем телефоне. Все до последней строки.

— Да, наверное, существуют, даже несмотря на то, что это противоречит здравому смыслу, ведь автор умрет прежде, чем успеет их написать… А у меня будет семья?

Пытаться остановить кровотечение подобным образом было все равно, что пытаться заткнуть бьющую из прорвавшейся водопроводной трубы воду подушкой. Байсеза понимала, что все, что ей оставалось делать, так это нащупать бедренную артерию и пережать непосредственно ее.

— Редди, сейчас будет чертовски больно, — предупредила она, после чего засунула пальцы в рану и расширила ее.

От боли он закрыл глаза и еще раз резко выгнул спину.

— Расскажи мне о моей семье, пожалуйста. — Его голос дрожал и был подобен шороху опавших осенних листьев под ногами.

Ее пальцы проникали все глубже, проходя сквозь жировые и мышечные ткани, а также кровеносные сосуды, но найти артерию никак не удавалось. Вполне возможно, что она втянулась, словно резиновая, в массив плоти, когда пуля Сейбл ее разорвала.

— Я бы могла вскрыть рану, чтобы найти эту проклятую артерию. Но ты потерял уже слишком много крови… — сказала она.

Байсезе казалось невероятным то количество крови, которое уже вытекло из этого молодого человека. Кровь была везде: на ее ногах, руках, на полу.

— Знаешь, а больно. И холодно. — Редди с трудом выговаривал слова. Скоро у него должен был наступить шок от потери крови.

Она продолжала давить на рану.

— У тебя будет долгий брак, — быстро сказала она. — Счастливый, я думаю. И дети — сын.

— Сын? А как его зовут.

— Джон. Джон Киплинг. Случится большая война, в которую будет втянута вся Европа.

— Полагаю, с немцами. Ох уж мне эти немцы.

— Да, с немцами. Джон добровольцем уйдет в армию, чтобы воевать во Франции. Он погибнет.

— Ох… — Лицо Редди уже почти не выражало эмоций, но его губы задрожали. — По крайней мере он будет избавлен от этой боли, как и я… а возможно, и нет. Вот опять эта проклятая логика! Как жаль, что я не могу этого понять.

Он открыл глаза, и она увидела в них отражение невозмутимого Глаза Мардука.

— Свет, — сказал он. — Утренний свет…

Байсеза прижала свою окровавленную руку к груди Редди и почувствовала последние удары его сердца, прежде чем оно навеки замолчало.

Сознательно отвергая чью-либо помощь, Александр с гордым видом взошел на ворота Иштар. Оттуда он обратил свой взгляд на восток, на равнину, на которой все еще горели монгольские костры. Неподвижно парящие сферы, которые люди привыкли называть Глазами, заполонившие воздух во время битвы, теперь все куда-то испарились, и лишь огромное чудовище все еще оставалось в храме Мардука. Вероятно, эти новые равнодушные божества увидели все, что хотели увидеть.

Впереди был суд. Неожиданно выяснилось, что странный англичанин Сесиль де Морган снабжал монгольских лазутчиков важными сведениями, включая и те, благодаря которым Сейбл Джоунз удалось так легко добраться до Глаза Мардука. Предводитель англичан Гроув и те другие, Байсеза и Абдикадир, настаивали на том, чтобы судить этих двух изменников, де Моргана и Сейбл, по их обычаям. Но Александр был царем и понимал, что его воины признают лишь одно правосудие. Де Моргана и Сейбл будут судить перед всем войском, построенным на равнине за городской стеной. Сам же он давно вынес им приговор.

Царь знал, что со смертью столь важного для монголов человека, как Чингисхан, война не закончится. Он был уверен, что все равно разобьет кочевников рано или поздно. Но зачем им вообще сражаться по воле богов Глаза, словно псам, брошенным в яму? Они же люди, а не звери. Может оказаться, что для них есть иной путь.

Его забавляло, когда Байсеза и остальные ее товарищи называли себя «современными людьми», как будто бы он, Александр, и его время были всего лишь бледными сказаниями давно минувших дней, рассказываемыми усталым старцем. Но для него самого эти странные, длинные, шумные существа из далекого и неинтересного будущего были не чем иным, как пылью. По сравнению с огромными толпами его македонцев, да и монголов тоже, их была горстка. Да, их изобретения на короткое время сумели стать полезными против хана, но быстро себя исчерпали, и все решило самое древнее оружие в мире — железо и кровь, дисциплина и отвага в сердцах воинов. Действия «современных людей» не имели значения. Ему было ясно, что бьющееся сердце нового мира находилось с ним и теми монголами.

Александр всегда знал, что проявленная им на берегах реки Ганг нерешительность была ошибкой. Он усвоил этот урок. Он велит Евмену снова отправить послов к монголам с предложением о мире. Если он разобьет их, то останется сильным. Но если объединится с ними, то все равно будет сильнее. Было очевидно, что в этом израненном мире у него не было достойного соперника. А с теми знаниями, которые подарили ему «современные люди», в будущем его возможности станут просто безграничны.

Размышляя и строя планы, Александр пробовал на вкус ветер, который дул с востока, из самого сердца мирового континента, у которого было в избытке богатств и времени.

Это едва можно было назвать клеткой.

Спустя пять лет после Слияния и своего пленения люди-обезьяны продолжали жить под камуфляжной сеткой, небрежно наброшенной на удобно зависший в воздухе Глаз и укрепленной по краям валунами. Никто и не думал соорудить им жилище получше, но странная причуда одного из офицеров привела к тому, что валуны вокруг сетки покрасили в белый цвет. В армии всегда находился кто-то, чье отношение к службе могла улучшить исключительно бессмысленная работа.

Под этой сеткой Та-которая-ищет провела эти пять лет. Все это время компанию ей составляла лишь Та-у-которой-крепкая-хватка. Теперь ее дочери было почти шесть лет. Ее молодой, еще не сформировавшийся ум легко смирился с действительностью их заточения. А вот Та-которая-ищет смириться с ним не могла, но была вынуждена принять его.

Раз в день солдаты приносили им еду и воду и чистили клетку. Иногда они прижимали ее к земле и насиловали. Но ей было все равно. Ее не били, и она давно усвоила, что не стоит мешать своим тюремщикам делать их грязное дело. В те моменты она не спускала глаз с Той-у-которой-крепкая-хватка. Она не понимала, зачем с ней это делают. Да и это не имело никакого значения, потому что она все равно не могла это прекратить.