— Я был рожден после Воплощения[26], — твердо сказал Редди. — И по поводу этого не может быть никаких сомнений. Если бы мне удалось собрать, одного за другим, всех моих дедушек в длинную цепь предков, они бы подтвердили этот факт.

— Да, это верно, — согласился Джош, — но здесь не было места истории твоих дедов, Редди. Что, если здесь не было Воплощения? Получается, что ты — истинный христианин в мире язычников. Ты кто, Вергилий или Данте?

— Я… э-э-э… — Редди замолчал, и на его широком лбу появились морщины. — Предлагаю найти богослова получше, чем я, чтобы во всем этом разобраться. Возьмем себе на заметку отыскать Августина или Фому Аквинского и спросить их об этом. А что ты об этом думаешь, Абдикадир? Что, если здесь нет еще Мекки, что, если Мухаммед еще только должен появиться на свет?

— Ислам не привязан ко времени, в отличие от христианства, — ответил Абдикадир. — Таухид[27], единственность, остается верным как здесь, так и на Земле, как в прошлом, так и в будущем, нет Бога, кроме Аллаха, и каждая частичка Вселенной, каждый листок на каждом дереве является свидетельством его вездесущности. И Коран есть само слово Аллаха, как в этом мире, так и в другом, и не имеет значения, есть ли в нем его пророк, чтобы молвить его, или нет.

— Такая точка зрения успокаивает, — кивнул Джош.

— Как и ассаламу алейкум, — сказал пуштун.

— Тем не менее все может быть куда более сложным, чем кажется на первый взгляд, — сказала Байсеза. — Не забывайте, что Мир появился не из цельной временной рамки. Он — мозаика, и это, без сомнения, касается как Мекки, так и Иудеи. Возможно, здесь есть осколки Иудеи, существовавшей до рождения Христа, и те, которые относятся ко времени, когда он жил. Так возможно ли Воплощение в этой Вселенной или нет?

— Как все это странно! — сказал Киплинг. — Каждому из нас подарено примерно двадцать пять тысяч дней. Возможно ли, что мы тоже являемся кусочками… что каждый день из нашей жизни вырезали, как квадратик лоскутного одеяла? — Он помахал рукой пепельно-серому небу. — Может ли такое быть, что где-то там существуют еще двадцать пять тысяч других Редди, каждый из которых старается наладить свою жизни, где он может?

— Ну уж знаете, хватит с меня и одного такого напыщенного болтуна, как ты, — внес свой вклад в их полемику Кейси в первый раз за все время и потянул разбавленного вина из своего бурдюка.

Сесиль де Морган слушал их разговор, не проронив ни слова. Байсезе было прекрасно известно о том, что комиссионер тайно вошел в сговор с греком Евменом, секретарем Александра, и докладывал своему новому партнеру обо всем, о чем они говорят. Каждый из них преследовал свои цели, конечно: Евмен стремился получить преимущество в противостоянии с другими приближенными Александра, особенно с Гефестионом, а Сесиль, как всегда, наживался на этих придворных интригах. Но все они об этом знали, и Байсеза не видела никакой угрозы в том, что через него информация попадет к Евмену. В конце концов, они все были в одной лодке.

И корабли плыли дальше.

Когда монголы снимались с лагеря, то первым делом отправлялись на поиски своих лошадей.

Кони у них были полудикими, ходили в табунах и до поры до времени могли свободно разгуливать по степи. После Слияния возникли опасения, что табуны, на которые рассчитывал Чингисхан в своих планах, могли пропасть, но посланные на их поиски всадники возвратились на следующий день и привели в палаточную столицу полчища животных, стук копыт которых громом разлетался по равнине. Воины стали окружать лошадей, размахивая длинными шестами, на конце у которых крепился аркан. Словно бы чуя, что им предстоит марш в несколько тысяч километров, лошади непокорно становились на дыбы и старались вырваться. Но лишь почуяв на своей шее арканную петлю, тут же позволяли себя увести в загон, мужественно покорившись своей судьбе.

Коля подумал, что нецивилизованным монголам было свойственно начинать с родео даже самые великие свои военные кампании.

После того как всех лошадей собрали, приготовления к походу пошли быстрее. Большинство юрт разобрали и погрузили на телеги или на спины вьючным животным, но некоторые были больших размеров, в том числе те, что образовывали павильон Чингисхана. Их перевозили целиком на повозках с широкой платформой, которые тянула дюжина волов. Даже капсула «Союза» отправлялась с ними в Вавилон. По приказу Чингисхана ее привезли в палаточную столицу из селения Скакатая. Коля догадался, что дабы погрузить ее на воз, монголам пришлось переделать одно из своих осадных орудий. Возвышаясь на исполинской повозке, на которой ее удерживали канаты, сплетенные из конских волос, капсула напоминала металлическую юрту.

Коля полагал, что в свой поход на Вавилон Чингисхан возьмет около двадцати тысяч человек, большинство из которых были конными воинами, при каждом из них будет один слуга и три сменные лошади. Император разделил свои силы на три группы: армия левого крыла, армия правого крыла и армия центра. Последней командовал непосредственно сам Чингисхан, и в ее состав входила элитная императорская гвардия, в том числе и тысяча дюжих телохранителей правителя. Сейбл и Коля со свитой Йэ-лю передвигались с центральной группой.

Те силы, которые оставались в Монголии, должны были восстанавливать контроль над теми землями, которые когда-то были частью прежней монгольской империи. Командовать ими император доверил одному из своих сыновей, Толую. То, что Чингисхан отправлялся в поход без Толуя, никак не ослабляло его власть, он взял с собой своего третьего сына, Угэдэя. При нем также находился его генерал Субэдэй. Принимая во внимание тот факт, что Угэдэй должен был унаследовать трон в прежнем прошлом, а Субэдэй был, возможно, самым талантливым из его военачальников — после смерти Чингисхана этот человек возглавил монгольское нашествие в Европу, — они представляли собой грозную силу.

Коля наблюдал момент прощания Чингисхана с сыном. Обеими руками он прижал лицо Толуя к своему и попеременно прикоснулся губами к его щекам, каждый раз делая глубокий вдох. Сейбл окрестила это «поцелуем железного века», а вот Коля почему-то увиденным был тронут.

Наконец императорский штандарт был поднят и под громкие крики, рев труб и барабанный бой монгольские войска, за которыми последовал длинный обоз, двинулись в путь. Армии под командованием Чингисхана, Угэдэя и Субэдэя должны были добираться до Вавилона самостоятельно. Возможно, расстояние между ними достигало несколько сот километров, но они постоянно поддерживали друг с другом связь при помощи гонцов на быстроногих скакунах, труб и дымовых сигналов. Скоро по равнинам Монголии поползли гигантские облака пыли, поднятые десятками тысяч копыт, и уже на второй день три армии потеряли друг друга из виду.

Направляясь на запад от земель, в которых родился Чингисхан, они ехали вдоль притока реки Онон через края богатых лугов. Коля сидел в повозке вместе с Сейбл, Базилем, несколькими иностранными торговцами с унылыми лицами, подчиненными Йэ-лю. Спустя два дня они оказались среди темных, даже немного зловещих лесов, чередовавшихся с болотистыми низинами, через которые порой было трудно перебраться. Небо, с которого падал дождь, было неизменно свинцового цвета. В столь угрюмом и темном месте Коля чувствовал себя удрученным. Он предупредил Йэ-лю о кислотных дождях, и сановник велел передать всем приказ надеть на голову шапки и поднять воротники на тулупах.

Воины Чингисхана любовью к гигиене не особо отличались, как и простые монголы. Но своим внешним видом они гордились. Они сидели верхом на высоко поднятых спереди и сзади седлах с коваными стременами. На них были фетровые шапки конической формы, обшитые по краям мехом лисицы, волка или даже рыси, и похожие на халаты тулупы, которые раскрывались сверху донизу. С незапамятных времен монголы носили такую одежду, но эти люди были богаты, и некоторые из офицеров были одеты в тулупы, украшенные вышивкой из шелковых и золотых ниток, под которыми скрывались шелковые нижние рубахи из Китая. Но даже генералы Чингисхана могли вытереть рот рукавом, а руки — о штаны.