В глубине своего сознания Та-которая-ищет знала, что могла вырваться из своей клетки. Она была сильнее любого из солдат. Она могла порвать сетку своими клыками, руками и даже ногами. Но со дня своего пленения она не видела дикого, похожего на ее соплеменников, кроме дочери. Сквозь отверстия в сетке ей не было видно ни деревьев, ни доброжелательной зеленой тени. Если бы она действительно сбежала из своего плена, то ей некуда было бы идти и ничто бы ее не ждало, кроме ударов палками, кулаками и прикладами винтовок. Ее заставили хорошо выучить этот жестокий урок.

Подобно тому, что она была связующим звеном между животными и людьми, Та-которая-ищет имела смутные представления о своем будущем и размытые воспоминания о своем прошлом. Память ее была похожа на галерею, на стенах которой висели живые картины: лицо матери, тепло ее гнезда, запах превосходства, исходящий от первого самца, который ею овладел, приятная боль от вынашивания ребенка, внушающая ужас неподвижность ее первенца. Будущее свое она себе представляла шаткими, мимолетными картинами собственной смерти или вечным мраком, прячущимся за желтыми глазами большой кошки. Но все картины в ее голове из прошлого или о будущем появлялись беспорядочно, поэтому были для нее бессмысленны: как и многие животные, она жила настоящим, ведь какой смысл в прошлом и будущем, если бы ей не удавалось выживать в нем? И это настоящее, в котором она лишилась свободы, разрослось и поглотило все ее сознание.

Она была пленницей и никем больше. Но, по крайней мере, с ней все еще оставалась ее Та-у-которой-крепкая-хватка.

Но однажды утром что-то изменилось.

Первой это увидела Та-у-которой-крепкая-хватка.

Та-которая-ищет открыла глаза с неохотой, не желая, чтобы ее сны о деревьях уходили. Она зевнула во весь рот и потянулась, высоко подняв свои длинные лапы-руки. Солнце уже стояло высоко, и она видела, как его яркие лучи проходили сквозь отверстия в сетке.

Та-у-которой-крепкая-хватка смотрела наверх, высоко подняв голову. На ее морде покоился свет. Та-которая-ищет тоже взглянула наверх.

Глаз над их головами сиял. Он был похож на миниатюрное солнце, пойманное в сетку.

Та-которая-ищет встала на ноги. Стоя бок о бок и не спуская глаз со сферы, мать и дочь пошли вперед. Та-которая-ищет протянула к Глазу лапу, но не могла до него дотянуться. Сфера отбрасывала от них двоих тени на истоптанную землю. Она не испускала тепла, а только лишь свет.

Едва опомнившись после сна, Та-которая-ищет очень хотела помочиться, испражниться, вычистить свою шерсть от надоевших за ночь клещей, хотела есть и пить. Но она не могла пошевелиться и стояла с широко открытыми глазами и высоко поднятой лапой. От холода и пыли у нее защипало в глазах, но она была не в состоянии даже моргать.

Послышалось тихое скуление, но голову повернуть, чтобы увидеть дочь, она тоже не могла. Та-которая-ищет не знала, как долго они находились в таком состоянии.

Ее лапа была у нее перед глазами. Она не помнила, как подняла ее, и смотрела на нее, как на чужую. Пальцы на лапе сжимались и разжимались сами по себе, а большой палец двигался вперед и обратно.

Не по своей воле она подняла высоко и вторую лапу, затем опустила обе. Потом она согнула их в локтях и запястьях. Она нагнулась и согнула ноги в коленях. Ходила туда-сюда, насколько позволяла сетка, сначала на двух ногах, затем — опираясь на костяшки пальцев. Совала пальцы во все отверстия, которые были в ее теле. Руками исследовала себе грудную клетку, форму черепа, даже таз. Ей казалось, что это делает с ней кто-то другой, кто-то другой изучает ее.

На пару секунд людей-обезьян отпустили. Тяжело дыша, страдая от голода и жажды, они кинулись друг к другу, но тут невидимая рука вновь их схватила.

Свет снова пульсировал над их головами, и теперь Та-у-которой-крепкая-хватка опустилась на корточки и принялась изучать землю, водя по ней лапами. Она нашла прутики и обрезки тростника. Та-у-которой-крепкая-хватка стала тереть прутики друг о друга, расщеплять и гнуть тростник и ударять камень о камень.

Тем временем Та-которая-ищет подошла к сетке. Она схватилась за нее передними лапами и стала лезть по ней вверх. Пропорции ее тела были такими же, как и у ее похожих на человекообразных обезьян предков, поэтому она карабкалась и лазила по деревьям лучше, чем любой из ее тюремщиков. Но очутившись на сетке, она почувствовала страх, потому что знала, что ей не разрешали этого делать.

Естественно, что один из солдат подбежал к сетке и с криками: «Эй, ты! Давай слезай!» ударил ей в лицо прикладом винтовки.

Та-которая-ищет не могла даже закричать от боли. Несмотря на то, что ее контролировал Глаз, она сорвалась с сетки и упала спиной на землю. Пытаясь поднять голову, она почувствовала, что ее рот полон крови медного цвета.

Она увидела дочь, сидящую на песчаной земле. В своей лапе Та-у-которой-крепкая-хватка зажала скрученный в узел кусок тростника. Та-которая-ищет никогда не видела ничего подобного.

Ее снова заставили подняться, хотя у нее изо рта тонкой струйкой текла кровь, и смотреть на Глаз.

Смутно она понимала, что в сфере стало происходить нечто новое. Исходящий от Глаза свет больше не был однородным: более яркие горизонтальные полоски двигались на фоне света, казавшегося в тот момент серым. Человеку это могло напоминать линии меридианов на глобусе. Полоски поднимались вверх и начинали сокращаться, когда пересекали «экватор» Глаза, пока не исчезали на северном поле. Между тем другие полоски, на этот раз вертикальные, начали подобное движение, только появлялись они на одной стороне экватора и исчезали на другой, а не на полюсе. Еще полоски, находящиеся под прямым углом друг к другу, поползли одновременно вниз и вправо, будучи перпендикулярными к параллелям и меридианам. Беззвучное зрелище сменяющих друг друга прямоугольников завораживало Ту-которая-ищет и казалось ей прекрасным.

Появились еще полоски. Обезьяна пыталась отследить, куда они исчезнут, но тут ее голову разорвала ужасная боль. Она закричала.

Невидимые руки снова ее отпустили, и она рухнула на землю. Ребрами своих ладоней она терла глаза, из которых покатились слезы. Тут она почувствовала тепло на внутренней стороне своих бедер. Она обмочилась и даже этого не почувствовала.

Та-у-которой-крепкая-хватка, дрожа, продолжала стоять на двух ногах и с выпрямленной спиной, не отрывая взгляда от волн света, которые отбрасывали на ее морду сложные узоры из теней. Исчезая в невозможных направлениях, перед ее глазами пробегали еще полоски, затем еще…

Тело занемело, голова запрокинулась. Ее пальцы пытались ухватиться за воздух. Как и стояла, Та-у-которой-крепкая-хватка вдруг начала падать на спину, словно спиленное дерево. Мать подхватила ребенка и прижала к себе пахнущими мочой лапами. Тело дочери вновь стало мягким, и она превратилась в комок пушистого меха. Та-которая-ищет похлопала ее по морде и попыталась покормить грудью, хотя молочные железы были сухи вот уже несколько лет.

Даже в тот момент Глаз наблюдал за ними, фиксируя связь между матерью и ребенком, лишив всех ощущений. Все это было частью эксперимента.

Передышка длилась недолго. Вскоре Глаз снова наполнился монотонным перламутровым светом, и словно невидимые руки вошли в конечности Той-которая-ищет. Она отстранилась от дочери, встала на ноги и подняла морду к загадочному свету.

Теперь Байсеза жила в храме Мардука. Она поставила там койку, на которой спала, укрывшись несколькими одеялами. Туда же ей приносили и еду. Женщина даже умудрилась устроить там химический туалет, который был в их вертолете. Она редко выходила из храма, пребывая в одиночестве, если не считать компании, которую ей составляли ее телефон и неподвижно парящий Глаз.

Она чувствовала, что за ним что-то есть, что что-то скрывается за непроницаемой поверхностью. Это чувство не приходило к ней напрямую через ощущения. Это было… Словно бы ей завязали глаза повязкой и втолкнули в дверь, но при этом она бы была в состоянии сказать, является ли пространство перед ней открытым или закрытым. Присутствие она ощущала примерно так же.