— Вы, наверное, знаете, что я являюсь поклонником древнегреческой цивилизации. В то время она была единственным центром культуры в море варварства и поэтому пребывала в изоляции. Однако достигла поразительных успехов в науке и искусстве. Но главным следствием их культуры явилось то, что они добились гармонии во всем: между телом и духом, человеком и природой, между собой, между гражданином и обществом. Они первые поняли, что человек — это центр вселенной, а все остальное только сопрягается с ним, что для достижения совершенства необходимо найти правильные пропорции в нем и в том, что его окружает, что не нужно ничего ломать и выходить за пределы, ибо это — принцип саморазрушения. Они имели гениальные образцы мудрости и искусства и стремились подражать им, а не исправлять. Они искали гармонию в том, что имели, и находили ее.
— Эти самые ваши гармоничные греки… Что такое? — Что-то мягкое ткнулось Гленду в колени и лизнуло руку.
Ласковые влажные глаза собаки смотрели на него. Пес всем своим видом показывал, что рад встрече и непрочь поиграть. Пес в космопорту? Это было тем более странно, что собаки стали большой редкостью.
— Откуда он здесь? Охрана, убрать…
— Его нельзя обижать, это пес начальника космодрома. Он стоит целое состояние, — из-под руки Гленда выскочил уродливый человечек. Он может гулять, где хочет. Я слежу за ним, вот удостоверение.
Гленд машинально взял удостоверение, но, не дочитав, с омерзением отбросил. Рассвирепев, он схватил человека за шиворот и поднял его в воздух.
— Нельзя, вот… Хр-р… — человечек захрипел и забил ногами.
— Охрана! Куда вы смотрите? — загремел голос Апджона.
Охранники спешили на помощь. Гленд бросил им на руки человечка, как мешок. Рабочие, наблюдавшие сцену, засмеялись. Гленд покраснел, повернулся и зашагал прочь. Черный ласковый пес, скользнув гибким телом между ног, пропал, словно не было. Апджон догнал Гленда и пошел рядом.
— Эти самые ваши гармоничные греки, продолжал Гленд, — всю жизнь воевали друг с другом. Они сожгли свою самую большую библиотеку и самый красивый храм. Отравили Сократа, великий мозг своего времени. Жили за счет рабов, добывавших им серебро в копях. Какая тут гармония?
— И все-таки они заложили фундамент нашей цивилизации, начали наши науки и искусства. Изобрели такое понятие, как право выбора. До них люди не имели об этом понятия. Душа человека…
— Опять вы о душе! Вам надо быть священником, а не ученым. Вам никогда не казалось, что вы ошиблись в выборе профессии?
— Мне кажется, что всем нам, занимающимся наукой и политикой, надлежит быть более человечными.
Они остановились и замолчали. Гленд почувствовал, что кто-то тянет его за рукав.
— Дядя, не видел собаки? Куда она девалась? Меня выгонят… — канючил тот же уродец, размазывая слезы по лицу.
Увидев, как искажается лицо Гленда, испугался и исчез. Некоторое время стояли молча.
— И еще я думаю, — сказал Апджон, — что всякая обида, нанесенная нами, всякое зло, вольное или невольное, обернется в будущем еще большим злом.
— Погрузка заканчивается, — сказал Гленд, желая прекратить никчемный разговор. — Пойдемте посмотрим, что там делается внутри.
Поднявшись на лифте в звездолет, они прошли в отсек, отведенный «Малышу». Раньше здесь была кают-компания. Звездолет «Гермес» был пассажирским, Совет зафрахтовал его на один рейс для перевозки «Малыша». В большом зале было просторно и легко дышалось.
Ящики с электронным оборудованием плотно устанавливали в центре и закрепляли. За расстановкой груза следили ассистент Гленда Пол Шимаковский и борт-инженер корабля Клюге.
Они остановились.
— Где «Малыш»? — спросил Гленд у Пола.
— Там, посредине.
— Сделайте проход, раздвиньте ящики.
Рабочие засуетились. Гленд пошел вдоль плотной стены стоящих ящиков, обходя их вокруг. Вскоре он наткнулся на железное чудовище без головы, но с огромными руками и ногами, стоящее у стены.
— Это еще что за страшилище? — Гленд остановился, не в силах отвести глаз от чудовищных рук, которые могли, казалось, заграбастать весь мир.
— Это робот-уборщик. Он входит в комплект звездолета, — ответил Клюге.
— Зачем он здесь?
— Видите ли, температуру и состав воздуха здесь поддерживают кондиционеры. Но делают они это автоматически и не имеют вывода на центральный пульт. А эти роботы имеют датчики температуры, состава воздуха и запыленности объема. Они связаны с пультом, и мы решили использовать их, чтобы следить за внутренней атмосферой снаружи, когда отсек опечатают. — А не сорвутся они с места при старте, не повалятся от перегрузки?
— Нет, посмотрите на их ноги.
— Погрузка закончена. Груз закреплен, сэр, — объявил, подходя, мастер.
Рабочие, закончившие погрузку, стояли и смотрели на начальство.
— Сделали проход?
— Да, сэр.
— Пол, хорошо они все закрепили?
— Я проверил каждое крепление и пересчитал ящики. Все в порядке.
— Ну что же, кажется, все. Прошу всех покинуть отсек, всех до единого.
Все вышли. Апджон остался. Покосившись на него, Гленд еще раз обошел ящики вокруг.
Затем повернул в проход между ящиками и подошел к красному контейнеру с «Малышом».
Он чуть приподнял крышку и закрепил ее, ему показалось, что «Малышу» так будет легче дышать. Он заглянул вовнутрь. Ровное мерцание света указывало на то, что «Малыш» спит.
Дешифратор стоял на месте в рабочем положении. Он сам поставил его в институте, чтобы контролировать «Малыша» при перевозке.
Но сейчас, когда здесь Апджон, об этом не могло быть и речи. И снять дешифратор он сейчас тоже не мог без того, чтобы не привлечь внимание Апджона.
Но ничего. Отсюда он выйдет последним, а на Дионе войдет первым и незаметно снимет его. Так что — никакого риска.
Он кивнул Апджону, и они пошли к выходу. Перед тем как закрыть люк, Гленд оглянулся.
Никого нет, тишина, слабо мерцает ночное освещение. Он закрыл люк, и Апджон повесил пломбы с гербом Совета. Сейчас вскрыть этот люк можно было только в присутствии не менее трех членов Совета.
Они поднялись в кабину второго пилота.
Здесь был временный пульт. Ассистент и бортинженер были там. По экранам ровными полосками бежали цифры. Восемь роботов, оставшихся в отсеке, докладывали о состоянии возДуха.
— Как там? — спросил Апджон.
— В порядке, — сказал Клюге, не поворачиваясь.
— Где капитан?
— На центральном пульте. Объявлена тридцатиминутная готовность.
— Тогда мне пора, — Апджон через иллюминатор увидел, как к звездолету подъехал кар, чтобы забрать рабочих.
— Разве вы не полетите с нами? — удивился Гленд.
— Нет, на Дионе сейчас — два члена Совета. Вскроете отсек без меня и проведете запуск. До свидания. Желаю удачи.
Апджон повернулся и легко побежал по трапу вниз.
Гленд видел, как он догнал уходящий кар и с подножки оглянулся на звездолет.
Объявили двадцатиминутную готовность.
— Проку тут от меня не будет, — сказал Гленд. — А впрочем, и от ваших наблюдений — тоже. Все равно мы не можем вскрыть отсек, что бы ни случилось. Я пойду сосну. Не будить меня ни под каким видом. За меня останешься ты, Пол. Помни, чьи интересы ты представляешь.
Выходя, он заметил по отражению в темном экране, как Клюге подмигнул Полу. Да, он уже старик и плохо переносит старт. Он предпочитает сейчас делать перелет в гибернационном сне. Ну и что? Мальчишки! Знали бы, сколько стартов и посадок он перенес. Неужели и он когда-то смеялся над стариками?
Когда гибернационную камеру стал наполнять газ, он вспомнил фразу, которая с утра крутилась у него в голове. Сознание затуманивалось, из его глубин всплывали давно забытые образы. «Сила судьбы»-так, кажется, называлась опера, на которой он был с ней в тот последний свой вечер перед отлетом в космос. Потом они вышли в сад, влажный от дождя. Как она выглядела и как ее звали, он не помнит.
— Когда ты вернешься с практики, мне будет лет пятьдесят. Когда ты придешь из первого рейса, меня уже не будет.